— Я скажу Мике и Аните.
— Мы тебе скажем, — заверила я.
— И мне не нравится, как ты зовешь Натаниэля «симпатяжкой», — сказал Мика. — Звучит как-то пренебрежительно, а он для меня очень важен.
Джерри развел руки:
— Прости, но он симпатичный, а у меня вроде как момент неуверенности в себе, о’кей?
— Мои мужчины обычно производят такой эффект на людей, — сказала я и вроде как пыталась пошутить.
Очевидно, у Джерри не было настроения для шуток, потому что он сказал:
— Я просто огласил определенную просьбу, что если Джанет попытается к кому-то из вас подкатить, вы мне сообщите. — Он посмотрел на парней позади меня.
Я оглянулась на сидящих за барной стойкой охранников и попыталась оценить их глазами Джерри. Все высокие, мускулистые и очень опасные. Джерри был симпатичным, как Арэс или Брэм, но не симпатичнее Дева или Никки. Никки не далеко от него ушел, но Дев был красив почти как Натаниэль и Мика. Единственным отличием было то, что у Дева красота более мужественная, а мои главные возлюбленные приближались к андрогинному или даже женскому понятию о красоте.
— Не расстраивайся, Джерри; иногда и я чувствую себя не в своей тарелке в их компании.
— Почему? — нахмурился он.
— Я нарушаю правило.
— Какое правило?
— Не встречаться с тем, кто симпатичнее тебя.
Джерри посмотрел на меня, все еще хмурясь, и перевел взгляд на Мику:
— Она прикалывается что ли?
Мика покачал головой:
— Нет.
— Если ты думаешь, что мой брат и Лавандовые Глазки симпатичнее тебя, тогда ты смотришься в какое-то неправильное зеркало.
Настала моя очередь хмурить брови.
— Просто скажи что думаешь, Джерри, иначе до Аниты не дойдет.
— Не дойдет что?
— Ты одна из самых красивых женщин, которых я знаю. Но выражение твоего лица показывает, что ты этого не знаешь.
— Я этому не верю, — ответила я.
— Почему?
Я пожала плечами:
— Рассказ о моей детской травме может подождать. Кто-то говорил о еде?
— Съезжаешь с темы, — сказал Джерри. — Никогда не встречал женщину, которая хочет сменить тему, когда говорят о ее красоте.
— Анита не похожа ни на одну женщину, которую я когда-либо встречал, — сказал Мика и поцеловал меня в щеку. Я повернулась, чтобы он мог поцеловать меня в губы, а я могла ответить ему на поцелуй.
Бэй лучезарно улыбнулась нам:
— Когда мне ждать внуков?
— Я не могу иметь детей, — сказал Мика. Он не стал объяснять, что сам пошел на стерилизацию, потому что Химера любил наблюдать, как беременные женщины-оборотни теряют детей, когда перекидываются. Без серьезной и трудоемкой помощи, ни одна женщина-оборотень не могла выносить ребенка дольше двух месяцев. Трансформация слишком жестоко сказывается на теле, чтобы плод мог удержаться. Мика не хотел подвергать женщин таким пыткам и не думал, что ему удастся спастись от Химеры, пока не встретил меня.
— Прости, — сказала Бэй и нежно улыбнулась сыну, а потом перевела улыбку на Натаниэля:
— Любе дети, которые появятся у тебя с Натаниэлем от Аниты, будут такими же твоими, как наши — Тая и Раша. Я все равно хочу внуков, не зависимо от того, кто будет их биологическим отцом.
Натаниэль выглядел сильно удивленным, поэтому посмотрел на Мику, который сказал:
— Я согласен с мамой.
Натаниэль улыбнулся и выглядел таким счастливым, но…
— Я не планирую беременеть, — сказала я.
— Сначала карьера, — сказала Бэй, — понимаю.
— Нет, дело не только в моей карьере. У меня просто нет материнского инстинкта.
— Ты не хочешь иметь детей?
— Не особо.
— Если б я был девушкой, то уже забеременел бы, — сказал Натаниэль. — Я более семейный и обожаю детей.
Я кинула на него неодобрительный взгляд.
Мика покачал головой и улыбнулся:
— Давайте поужинаем прежде, чем придется возвращаться в больницу и прежде, чем Анита почувствует себя окончательно неуютно.
— Хорошо, — согласилась Бэй. — Нам натаскали столько еды, что сможем прокормить небольшую армию. — Она быстро вскочила на ноги, словно у нее уже был заготовлен план. Она была готова или сменить тему, или убедиться, что вокруг меня будет столько маленьких, милых детишек, сколько возможно. Словно их крошечные тельца источали какие-то феромоны, способные запустить мои биологические часы. Я видела Фрост и Фэн, они были милые, но этого недостаточно.
Тремя часами позднее мы опять были в больнице, а отец Мики очнулся. Он вытащил здоровую руку из-под одеяла и, взяв ее, Мика поднес к своей груди и прижал к сердцу.
— Майк, — сказал он слабым из-за лекарств голосом. Врачи не до конца еще вывели их из его организма, чтобы он только смог поговорить со своим сыном.
— Пап, мне так жаль.
— Почему?
— Ты знаешь, что я люблю тебя, маму, Бэт, Джерри… и остальных детей.
Я посмотрела на лицо его отца. Он моргнул, и глаза его были так похожи на Микины, за исключением того, что были карими, хотя у Мики когда-то тоже были такие.
— Ты знаешь?
Мика кивнул:
— Как только увидел Фрост, маме и Таю пришлось мне все рассказать.
Его отец улыбнулся, и улыбка эта была хорошей, полной любви и счастья, даже в таком состоянии.
— Мы и не думали, что она настолько будет на меня похожа.
Мика еще крепче прижал руку отца к себе, кивая немного чаще, чем следовало, будто не доверял своему голосу. Мы с Натаниэлем стояли в углу палаты, держась за руки. Хотя и предпочли бы подождать снаружи, но Мика захотел, чтобы мы вошли с ним. Его мать набралась храбрости и осталась ждать в холле.
— Ты не расстроился из-за своей матери, Тая и… — он тяжело сглотнул, закрыл глаза и судорожно выдохнул, — и всего остального.
— Нет, совсем нет.
— Джерри все еще злится.
— Джерри всегда злится.
Его отец улыбнулся и слегка кивнул, но по его лицу прошла судорога. Ценой этого разговора стало почти полное снятие его с анальгетиков.
— Давай позову медсестру; тебе больно.
Он снова тяжело сглотнул и судорожно выдохнул:
— От болеутоляющих я отключаюсь, а я не хочу все пропустить.
— Хорошо, — сдался Мика слегка хриплым голосом, но он не плакал. Он будет сильным ради отца, потому что в этом весь Мика. Натаниэль сильнее сжал мою руку. Я посмотрела на него и увидела, что глаза его блестят от непролитых слез. «Я не заплачу, не здесь, не сейчас, не перед Рашем Каллаханом. Я ведь могу никогда больше не увидеться с отцом Мики, не хочу при этом залиться слезами. Я не заплачу, черт все подери».
— Кто это? — спросил он, глядя на нас.
