– Извини, – буркнул Чернышов, когда я смела мусор в совок и выбросила в ведро у самой двери.
Тяжелый ключ торчал в замочной скважине, я повернула его, запираясь изнутри.
– Заставишь отрабатывать? – хохотнул Чернышов.
– Почти, – кивнула я. – Беру тебя в плен.
– Смешно, – тяжело вздохнул Петя, а я шагнула к нему
– Ты прав. Святая Мария, это, пожалуй, перебор, – серьезно сказала я.
– Слава богу, – фыркнул мужчина.
– И политика – это жернова, я всё понимаю.
– Ты слишком покладиста, значит, будет подлянка, – решил он, и я расхохоталась.
– Полно тебе! Я, конечно, дурная, но, смею надеяться, дура не совсем.
– И что же, никаких больше аргументов против здравого смысла не найдешь? – хмыкнул он.
Я перестала смеяться и под настороженным взглядом друга сняла помолвочное кольцо. Да, друга. Пусть дружба наша и была вынужденной. Спрятав подарок князя в карман летнего платья, я улыбнулась Чернышову.
– Найду, – кивнула я, раскрывая ладонь. – И если мне не вернут Алексея, аргумент этот я предъявлю.
– Ох, бабы, – тихо выругался Чернышов и застыл, завороженно наблюдая за медленно разгорающимся синим пламенем на кончиках моих пальцев.
Un, deux, trois. Один, два и три. Петя побледнел и, с трудом оторвав взгляд от пламени, посмотрел мне в глаза.
– Ангел… – выдохнул он и попытался пасть предо мной на колени.
– Не вздумай! – смыкая ладони, рыкнула я на него.
– Прости, – ошарашенно пробормотал он и вновь потянулся за папиросой. – Не ожидал…
– Если ты опять закуришь, меня вытошнит, – призналась я.
Петя резко опустил руки, и я заметила, что ладони его дрожат. Он смотрел на меня как на икону, то же обожание, та же тоска, трепет, даже страх.
– Значит, не врала Зинаида… Ты пришел…
Благоговение, суеверный ужас...
Я разозлилась. Так, как, пожалуй, не злилась никогда.
– Ага, – прошипела я. – Пришел! Свалился с неба в архив полицейского сыска, а отсюда прямиком в княжескую постель. Мы, ангелы, знаешь ли, редкие затейники, Петя!
Он подавился, но взгляд его, наконец, стал осмысленным. Я вернулась на свой стул.
– Какой, к черту, ангел? – вновь потерев ноющий лоб, я подхватила остатки чая и допила его одним глотком.
– Какой-какой, – хмуро повторил Чернышов. – Дурной.
– Да ты никак пришел в себя? – обрадовалась я. – И что, даже хвалу мне возносить не будешь? Я же чудо! Из чудес.
– Не кривись, я всё понял, – заявил Петя.
– Всё, это что?
– Всё, это то, что уговоры бесполезны, никуда ты не поедешь.
– Не поеду, – я кивнула.
– А я ещё тебя ангелом звал, – вдруг расхохотался Петя и, смахнув с глаз выступившие слёзы, сказал: – Идём, провожу тебя до дома. Да со Степаном потолкую о том, о сём.
– Зачем это?
Чернышов подал мне руку, и я поднялась, опираясь на его ладонь.
– Затем, что всё даже хуже, чем можно было представить, – вглядываясь в моё лицо, заявил он. – Алексей Сергеевич, конечно, знает, – Петя не спрашивал, но я всё же кивнула.
Мы вышли в коридор, Чернышов запер архив и, спрятав ключ куда-то в карман, тихо заметил:
– Богатство, положение в обществе, любимая женщина, пусть та и с придурью, но ведь как хороша, – невесело хмыкнув, с ног до головы осмотрел меня он. – Как тут не позавидовать Милевскому?
Я склонила голову к плечу, а Петя договорил:
– Но я не завидую, Маша. Не дай бог такую судьбу.
Глава 22
На город опускались сумерки. Белое северное небо, наконец, начало темнеть, а я только проснулась. И выспалась – сон мой был лишен сновидений. Петя сдержал слово, проводив меня до дома Клер и даже немного выгуляв. Степану он приказал высадить нас на Пяти углах, оттуда мы шли пешком.
За стенкой, в столовой, тихо смеялась француженка, ей вторил звонкий мальчишеский голос. Я посмотрела на часы. Девять! Уже ночь! Я проспала весь день…
Забрала ребенка и скинула его на чужие плечи! Достойный поступок, ничего не скажешь. Что я там говорила Насте? Упиваться страданиями? А сама-то лучше ли?
Резко сев, я свесила ноги с кровати. Голова немного кружилась, вероятно, от голода. Еще бы! Чашка кофе с утра, и Петин пирожок в обед.
Одевшись, я привела себя в порядок и вошла в столовую. Клер обрадовалась мне и сразу же накормила, расстроенно вздыхая, что отбивная уже успела остыть. Вася делился со мной своими успехами – за день он успел выучить множество французских слов и теперь старательно картавил, гнусавил и округлял рот в окончаниях, чтобы русское «э» перешло во французское «о».
– Замечательно! – искренне похвалила его я.
Он зарделся, Клер на родном языке поделилась со мной восторгом о способностях мальчика, и пока мы с ней переговаривались, Вася зевнул.
– Устал, – улыбнулась мне женщина.
Я положила ладонь на её руку и, чуть сжав тонкие пальцы, сказала:
– И вы.
– И я, – согласилась она. – Но мсье Чернышов грозился прийти с новостями…
– Ложитесь. Я передам вам всё слово в слово. Обещаю.
Да, Петя действительно должен был прийти с новостями. В свете открывшихся ему обстоятельств, лучшим решением он посчитал предупредить Милевского о моей угрозе.
«А там уж … может, хоть князя послушаешь», – махнул на меня рукой он.
Я уложила Васю и устроилась рядом, ласково перебирая его волосы. Он так устал, что мгновенно уснул, не дослушав сказку, только по-прежнему крепко обнимал меня даже во сне. Золотой мой…
Стемнело, и под мерное дыхание ребенка я снова начала засыпать. Вот тебе и выспалась… Вася заплакал во сне, и я проснулась. Как бы ни прятал он боль и страх, они вгрызались в детскую душу, рвали её на части, оставляя в маленьком сердце раны.
Раны эти, я знала, и зарубцевавшись – не заживут.
– Тихо, Васенька, – я поцеловала его в щеку, он открыл глаза и, увидев меня, затих, вновь погружаясь в глубокий сон.
Часы отбили одиннадцать. Я укрыла ребенка и вышла в коридор. Петя так и не пришел… а ведь обещал… Тяжелые мысли норовили взорвать голову, от страха меня снова начало тошнить, и я не придумала ничего лучше, чем, накинув на плечи шаль, выйти на улицу. Подышать.
Город еще не спал. Припозднившиеся прохожие спешили домой, редкие извозчики понукали лошадей. Хлопали двери, из окон раздавался смех и иностранная речь, из открытых дверей ресторана через пару домов долетала до меня пронзительная скрипка и веселая, разнузданная цыганская песня.
Петю я заприметила по любимой кепке да папиросе в руках. Он шел по другой стороне улицы, под мышкой сверток. Поправив головной убор и выбросив окурок на мостовую, он подошел ко мне. Чернышов молчал, но всё, что он обо мне думает, было написано у него лице. Судя по поджатым губам и явному недовольству во взгляде, мнение это было нелестным.
«Носа не показывать…» – вспомнила я его слова и обреченно укуталась в шаль:
– Будешь ругать?
– Проку-то, – он подал мне локоть и, когда я оперлась на него, буркнул: – Горбатого могила исправит. Едем, Маша.
– Едем? – удивилась я. – Это ты меня туда повезешь? В могилу?
– Шутница, – крякнул Петя. – Но ты почти угадала. В Трубецкой, к князю. Сама будешь с Милевским объясняться.
Вцепившись в кисти цветастой шали, я кивнула, не в силах сказать что-то внятное в ответ.
– Боишься? – посмотрел на меня Чернышов.
«Один из лучших следователей страны», «я договорился». Ангел найден, и именно там, в одном из корпусов крепости, располагается тайный отдел – можно многое додумать, Чернышов теперь знает мой маленький пылающий секрет. Да, я боюсь за свою жизнь, но страх этот меркнет перед страхом за жизнь князя. Я не стану прятаться и сомневаться не стану.
– Нет, я не боюсь.
– Жаль, – буркнул он, и я не сдержала улыбки.
Жестом подозвав извозчика, Петя усадил меня в коляску и, приказав ехать на Заячий, устроился рядом со мной.
– Смеёшься? – Петя подкрутил ус. – Ну тогда слушай анекдот: Пришёл как-то поп в баню…
