— Привет, Майлз!
В трубке жужжит, потрескивают помехи, как всегда, когда звонят через Атлантику.
— Я тебя разбудил? — доносится издалека. — Если да, радуйся, что ты не на моем месте. У меня весь режим сбился напрочь. Сплю, когда надо бы есть, ем, когда надо бы… Нет, по этой части грех жаловаться — я же в Италии, еда тут обалденная! Я все время что-нибудь жую. Вообще не представляю, как у них получается при таком питании настолько классно выглядеть. Это просто нечестно! Еще парадней «дольче вита»[4], и меня разнесет так, что в дверь не пройду, и все равно — мне нравится! Серьезно, здесь потрясающе! А который у вас час?
Оглянувшись и не найдя поблизости часов, отвечаю неопределенно:
— Утро, а у вас?
— Понятия не имею. Наверное, вечер скоро. Вчера я ходил в такой классный ночной клуб — знаешь, здесь даже до двадцати одного можно ходить в клубы и потреблять алкогольные напитки! Я тебе говорю, Эвер, умеют жить итальянцы! Ладно, подробности потом расскажу, когда вернусь. И даже в лицах представлю! А пока я уже наговорил на такую сумму, что отца, наверное, удар хватит. Короче, к делу — передай, пожалуйста, Деймену, что я заглянул в то заведение, о котором говорил Роман, и… Алло? Алло? Ты меня слышишь?
— Ага, слышу. Твой голос пропадает иногда, но в общем связь хорошая.
Поворачиваюсь к Деймену спиной и отхожу на несколько шагов. Не хочу, чтобы он заметил ужас на моем лице.
— Ну так вот, я заглянул, куда Роман советовал… Собственно, всего несколько минут, как я оттуда вышел. Знаешь, Эвер, что-то странное творится. Жуть просто. Когда я вернусь, кое-кому придется кое-что объяснить.
— Почему жуть? — спрашиваю я, мучительно ощущая присутствие Деймена.
Его энергия, еще минуту назад спокойная и расслабленная, окрашивается в тревожные тона.
— Да потому что жуть! Больше я пока ничего не скажу, только… Черт, ты меня слышишь? Твой голос опять ушел! В общем, я отправил тебе на е-мейл несколько фоток, ты их ни в коем случае не удаляй, пока не посмотришь! Поняла, Эвер? Эвер! Хренов телефон…
Нажимаю кнопку отбоя. В горле застрял комок. Деймен ловит меня за локоть.
— Что ему нужно?
— Он мне прислал какие-то снимки, — отвечаю я тихо, глядя Деймену в глаза. — Очень хочет, чтобы мы их посмотрели.
Лицо Деймена принимает отрешенно-сосредоточенное выражение, словно он давно боялся этой минуты — и вот она настала. Сейчас он обреченно ждет моей реакции.
Открываю электронную почту, жду, пока установится связь. Наконец на экране мобильника появляется письмо Майлза. У меня перехватывает дыхание, и враз слабеют колени.
Фотография…
Вернее, живописный портрет. В ту эпоху фотографии еще не было, ее изобретут на несколько столетий позднее. Неважно, все равно ошибиться нельзя: передо мною он. Они. Позируют вместе.
— Очень плохо? — спрашивает, застыв на месте, Деймен. — Как я и ожидал?
Бросаю на него быстрый взгляд и вновь утыкаюсь в экран. Просто не могу отвести глаза.
— Не знаю, чего ты ожидал.
Я помню, что чувствовала в Летней стране, когда мне открылось его прошлое. Как мне было плохо: я просто позеленела от ревности, глядя на Деймена и Трину. Сейчас я чувствую совсем иное. Конечно, Трина на портрете великолепна. Она всегда была великолепна, даже с перекошенным от злости лицом. Не сомневаюсь, что в фижмах и с турнюром она была хороша так, что дух занимался. Но меня это уже не волнует. Я смотрю на нее без всяких эмоций, ведь Трины больше нет, нет совсем.
Другое меня пугает. Деймен. То, как он стоит, как смотрит на живописца — такой тщеславный, высокомерный… Такой самодовольный! И даже слегка разбойничья повадка, которую я так люблю, выглядит непривычно. Вместо «давай удерем с уроков на ипподром и будем делать ставки на лошадок» мне чудится: «Этот мир мой, а ты радуйся, что я тебе позволяю в нем жить».
Смотрю и смотрю на них. Трина ровненько сидит на стуле, сложив руки на коленях. Платье и прическа сверкают невероятным количеством драгоценностей, бантов, лент и еще каких-то блестящих штучек — на ком угодно другом это смотрелось бы безвкусно. Деймен стоит, держа руку на спинке стула, надменно вздернув подбородок и чуть изогнув бровь. Что-то в его взгляде… почти жестокое, даже беспощадное. Как будто он пойдет на все, лишь бы добиться своего.
Он и раньше говорил, что прежде был эгоистом, жадным до власти, но одно дело — слышать это от него и совсем другое — увидеть собственными глазами.
Бегло проглядываю еще три портрета, приложенные к письму. Майлза волнует только то, что Деймен и Трина запечатлены на холсте несколько веков назад, портреты разделяют столетия, и на каждом эти двое все так же красивы, нисколько не меняются. А меня поражает облик Деймена, выражение его глаз.
Протягиваю мобильник Деймену. Тот просматривает снимки и возвращает мне телефон, причем его пальцы слегка дрожат, хотя голос звучит ровно.
— Мне незачем смотреть. Я все это когда-то пережил.
Кивнув, убираю мобильник в сумочку. Долго копаюсь с застежкой, боясь поднять глаза.
— Вот ты и увидела, каким я был чудовищем.
От его слов больно сжимается сердце. Роняю сумку на бесценный музейный ковер. Странная формулировка напоминает мне разговор с Авой. В каждом из нас живет чудовище, у каждого, без исключения, есть своя темная сторона. И пускай большинство людей стараются отречься от своего зверя, загнать его вглубь — когда живешь так долго, как Деймен, приходится иногда встретить его лицом к лицу.
— Прости, — говорю я вдруг.
Я, кажется, кое-что поняла.
Неважно, какими мы были раньше. Важно, какие мы сейчас.
— Это я так, от неожиданности. Никогда не видела тебя таким.
— Даже в Летней стране? В залах учености?
— Нет, я эти части прокрутила побыстрее. Было невмоготу смотреть на тебя с Триной.
— А сейчас?
— А сейчас… Трина меня больше не тревожит. Только ты.
Я хочу рассмеяться, как-то разрядить атмосферу, но получается не очень.
— Если не ошибаюсь, это и называется «прогресс»? — Деймен с улыбкой обнимает меня и крепко прижимает к груди.
Я любуюсь его лицом, очертаниями лба, решительным подбородком, провожу пальцем по колючей щетине.
— А Майлзу что скажем? Как мы ему объясним?
Все мои сомнения исчезли, я больше не стану терзаться из-за того, каким человеком был Деймен раньше. Хоть прошлое и формирует нас, все же настоящее важнее.
— Скажем ему правду. — Голос Деймена тверд, словно он принял окончательное решение. — Когда придет время, мы честно все ему расскажем. По всей видимости, ждать осталось недолго.
