Влад улыбнулся, будто нашёл что-то забавное в месиве своего омлета, напоминающего ядерный взрыв.
— Долго же ты ждала, чтобы спросить.
— Так расскажешь? — Мне нужен был четкий ответ, а не его обычное петляние вокруг главного.
— Что ты хочешь узнать? — Файтов бросил вилку, отодвинул тарелку и положил локти на стол, подперев кулаком лицо. И приготовился внимательно меня слушать. Он, что, решил, я ему допрос устрою? Мне нужен ответ всего на один вопрос. Ну, может, два…
— У тебя в семье все хорошо? — отвела взгляд, выковыривая ломтик помидора из яичницы.
— Прекрасно, — ответ выглядел заготовленной репликой. И он меня не удовлетворил. Впилась в лицо парня, глаза в глаза, пытаясь разглядеть правду за пожелтевшими прожилками, что раньше были болотного цвета.
— Почему же ты тогда на лекции сказал, что мама научила тебя улыбаться через боль?
Парень вздрогнул, будто и вовсе не ожидал этого вопроса.
— Запомнила, значит… — пробормотал он, метнув взгляд к заполненной посудой раковине.
Когда он встал и с очевидным намереньем направился к мойке, я уж было решила, что разговора не будет.
Но ошиблась.
— У моей семьи непростая история, — Файтов говорил не спеша, но достаточно громко, чтобы я его слышала, несмотря на шум воды. — Может ты слышала, что мои родители развелись?
Кивнула. Но поняв, что он не может меня видеть, находясь ко мне спиной, ответила на вопрос невнятным «Ага».
— Без скандалов и взаимных обвинений там не обошлось. Так я и узнал, что Олег Войнов — мне не отец. А мама в выпускном классе по глупости залетела от студента, проходившего педагогическую практику в ее школе.
Застарелая боль, на миг прозвучавшая в его голосе, заставила меня невольно содрогнуться. Будучи ребенком из счастливой семьи — где скандалы были настолько незначительными, что предмет спора забывался на следующий день — я не могла даже представить, какую боль испытал Влад, узнав такую важную деталь своей биографии в момент, когда рушилась его семья.
Правило 20.1. Клуб — не место для тех, кто сидит в углу со стаканом сока
Собиралась в клуб, перебирая наряды, один за другим, а из головы все не выходил разговор между мной и Владом. Казалось, до сих пор слышу запах гари, доносившейся из кастрюли.
— Ого, — только и смогла выдать я, нервно покосившись на дверь.
«Чащоба, ты узнала, что хотела. Как ты и думала, у Влада напряженная атмосфера в семье. Иди к себе, пока не поздно», — та самая трусливая часть моего сознания, что подсознательно избегала прочных связей с ненадежными людьми, сейчас вопила во всю глотку. Но я не могла двинуться с места. Да и как я могу?
Влад продолжил говорить, так и не повернувшись, с особой тщательностью намывая посуду, будто вознамерившись стереть цветочный декор, украшавший бортики тарелок. Так даже лучше: ведь он не видел всплеска растерянности и дискомфорта в моих глазах.
— Для меня это было, мягко сказать, неожиданностью. А когда отец, за полминуты переквалифицировавшийся в отчима, с мамы переключился на меня — это стало контрольным выстрелом. «Теперь понятно, почему с тобой так трудно. Ты же не мой сын. Был бы моим — не разочаровал бы». Вот что он сказал мне прямо в лицо.
Я представила эту фразу, наполненную ядом и гневом, и содрогнулась. Никто не должен говорит такое детям. И неважно, сколько им лет. Они не виноваты в ошибках взрослых. Представила, что мне такое сказал папа, и под кожей пробежал холод, смешанный со страхом. Хоть я и была уверена на сто процентов, что я — дочь Чащоба Олега Витальевича — у нас одинаковая форма глаз и силуэт плеч — даже мысль, бредово-гипотетическая, что это может быт не так, пробирала до мурашек.
— Оценки, державшиеся на отметке «4», покатились с горы вниз. Я начал прогуливать школу, ночевать где угодно, только не дома — перебрал всех друзей, даже пару раз оставался в зале ожидания на вокзале. В итоге меня поставили перед фактом: еще месяц-два такого поведения, и меня просто оставят на второй год. Мне тогда было плевать. Как раз тогда в нашу школу устроился Владимир Константинович Файтов. Да, да, тот самый, — добавил Влад, когда я протянула первое «О» из вопроса «Отец твой?» — Именно он поучаствовал в моем создании, — смешок, вырвавшийся из его горла, ни на грамм не разрядил атмосферу: я напряженно вслушивалась, ловя каждое его слово, будто сидя на бомбе: не хотелось неуместным вопросом или словом захлопнуть перед собой приоткрытую дверь в душу парня.
Но я не могла просто молчать.
— Нелегко тебе, наверное, пришлось… — во мне проснулся капитан Очевидность: острая необходимость сказать хоть что-нибудь победила.
— Ага, — Влад не стал язвить в своей обычной манере, что меня даже порадовало. — Я едва сдержался, чтобы не дать ему в морду прямо на уроке. В тот день я пришел домой с твердой решимостью забрать вещи, съехать от мамы, вслед за отчимом, поселиться в самой дешевой квартире, которую найду, и начать самому зарабатывать. О подводных камнях — таких, как наличие образования, опыта или нужных знакомств — я просто-напросто не думал. Но я не смог. Не смог бросить маму и сестричку Варю, которая каждый день после той эпичной ссоры задавала один и тот же вопрос «А когда придет папа?». Мама не могла не заметить, как на меня повлияло все происходящее. Тогда она и дала мне тот совет. Сказала, что улыбка поможет. В тот момент мне подумалось — что все это полный бред. Но я все-таки решил попытаться. Ради мамы.
Грязная посуда закончилась. Влад выключил воду. Обтерев мокрые руки вафельным полотенцем, он развернулся и сжал ладонями край металлической раковины, продолжая с этого ракурса наблюдать за моей реакцией на его откровения. Прочитать эмоции в карих глазах было физически невозможно — и дело было не в скудном освещении. Я просто была не способна держать зрительный контакт достаточно долго. Взгляд так и норовил прыгнуть в сторону — к разномастным венчикам и лопаткам, висящим на крючках, приклеенных к кухонному фартуку.
— Каждый день я вспоминал один радостный эпизод из жизни и улыбался, даже если мне этого совсем не хотелось. Со временем бушевавшие во мне эмоции улеглись. И я даже смог сделать над собой усилие и встретиться со своим родным отцом.
— Вы до сих пор общаетесь? — сфокусировалась на его лице, хоть внутри все прыгало от нарастающего чувства неловкости. Можно даже не пытаться врать себе — Я боюсь сблизиться с Файтовым больше, чем его звериную сущность.
Уголки полноватых губ дернулись, выдавая некое подобие мимолетной улыбки.
— Конечно. Они с мамой поженились почти сразу же, как я перестал бросать кровожадные взгляды в сторону Файтова-старшего.
В голове что-то перекрутилось, завязываясь двойным морским узлом. Погодите-ка…
— Получается, ты взял фамилию отца?
— Ага. Раз уж Войнов отказался от меня. А этот даже пятерку по «истории» поставил, почти по блату. Да и Владимир — классный мужик.
– Рада за тебя…
Эфемерная улыбка, почти неуловимая, снова коснулась его лица.
Влад оттолкнулся от мойки, два шага — легких, плавных, без лишних движений. Раз — и в желудок словно провалился кусок замороженного угля размером с кулак, стоило Владу наклониться ко мне. Не успела я сообразить, как мне отреагировать — отклониться или же, наоборот — он резко выпрямился.
Хруст тоста, с тарелки на дальнем углу стола, заставил вздрогнуть. Дрожь распространилась по всему телу, захватывая каждый сантиметр кожи.
20.2
Тряхнув головой, насильно вырвала себя из воспоминаний, чувствуя, как жар стыда приливает к лицу. Это ж надо было подумать, что Влад собирается меня…
— Ты готова? — Файтов без предупреждающего стука распахнул дверь.
Вздрогнув, резко развернулась, прижимая к себе так и не надетое синее платье с черным гипюровым верхом, как будто из другой Вселенной наблюдая, как у меня покрывается пятнами лицо.
— Выйди! — невнятно пискнула, когда взгляд парня зацепился за ажурный край моего черного бюстгальтера: попытка спрятать свое неглиже за трикотажной тряпкой не увенчалась абсолютным успехом.
