провела рукой по глазам — свет был чересчур ярким. — Скажи мне. Может быть, я пойму.
— Что ты хочешь понять?
Но объяснить я не успела. Мой визг и стук в дверь раздались одновременно. В следующее мгновение дверь распахнулась и с громким треском ударила по стене.
— Блин, что еще у вас случилось?! — Кирюха застыл в дверном проеме, босиком, но в куртке, на плечах блестел снег. В руках он сжимал мой рюкзак и куртку.
— Там крыса! В тапке! — Стоя на кровати, я прижалась к стене и приподнялась на цыпочки, чтобы быть как можно дальше от мерзкого животного. — Это та самая, которую Кантария мне в сумку засунула! Я про нее забыла!
— А теперь вспомнила? Или в лицо узнала? — Кирюха отбросил рюкзак и стянул с плеча куртку.
— Я тебя, между прочим, еще утром просила ее поймать!
— Я гляну, теть Надя?
Мама моргнула круглыми от ужаса глазами и кивнула. Кирюха опустился на четвереньки. Потом распластался на полу и пополз под кровать. Через минуту он выбрался обратно. В руках у него была крыса, сидела в ладонях, словно всю жизнь там провела.
— Убери ее отсюда! — потребовала я.
— Да ну брось, Сонь! Посмотри, она же ручная! — засмеялся Кирюха и почесал крысу за ухом. Та устроилась поудобнее на его раскрытой ладони и принялась умываться. Наверное, прочищала уши после моего оглушительного визга. — Слезай давай!
— Еще чего! — Я все еще стояла на кровати. — И не подумаю, пока это мерзкая тварь тут! Я даже из своей комнаты не выйду, пока она в квартире!
— Не глупи, Софико! Ладно, заберу ее себе. Говорю же, она домашняя. Голодная только.
— Ага, как же! — подала голос мама. — Кто-то все мои ватные диски сгрыз. И тюбик с кремом! Теперь понятно кто, а то я уж на Соньку подумала!
Они оба рассмеялись, а я, кисло улыбнувшись, сползла на пол.
— Говоришь, Кантария подбросила? — переспросил Кирюха, подбирая с пола свою куртку. В другой руке он держал крысу. — Тогда назову ее Машкой.
— У тебя уже есть одна Маруся, — проворчала я.
— Тогда Мишкой. — Кирюха поднял зверька повыше и пригляделся. — Это же явно кобель!
Глава 23. И снова черная девушка
Когда Кирюха унес крысу, я снова упала на кровать. Все мысли в разгоряченной голове были только об одном. Об одном человеке. И я никак не могла понять, как же он мог так поступить со мной и что мне делать дальше. В конце концов я вытащила из-под подушки телефон и набрала Мишин номер. Был поздний вечер, но он ответил почти сразу.
— Зачем ты видео выложил?! — с ходу начала я.
— Я? — возмутился он.
— Тебя выдали часы!
На том конце раздался какой-то шум и смешки.
— Ты где? — насторожилась я.
— Все, Соник, пока!
И раздались короткие гудки. Я обессиленно уронила голову на подушку. И тут из-за шкафа высунулась мама:
— Ты почему плакала? Из-за Кирилла?
— Нет.
— А то смотрю, он бегает, будто извиняется за что-то. Нет? — Мама подозрительно оглядела меня.
— Не говори ерунды. — Я повернулась на бок и смотрела, как она ходит по комнате взад-вперед, перебирает свои вещи, перекладывает их с полки на полку. Она не останавливалась ни на секунду. От ее мельтешения меня начало подташнивать.
— А как в школе дела?
— Нормально.
— Как нормально? — Мама развернулась. Розовая блузка в ее руках затрепетала. — Полугодие закончилось. Что с оценками?
Электрический свет сиял ярче солнца. В глаза будто песка насыпали. Я зажмурилась.
— А математика? Быть может, мне пойти в школу, поговорить с учительницей?
— Не надо, — вяло промямлила я. Не хватало еще, чтобы она узнала о том, что сегодня произошло. — Все в порядке. Можешь в электронном дневнике проверить.
Я не солгала, оценки стояли, и мне даже удалось уговорить математичку поставить авансом тройку по алгебре, но доступа к электронному дневнику у мамы не было. Она так и не удосужилась его оформить. Она это знала, я это знала, но обе мы делали вид, что она полностью меня контролирует.
— А чего это ты такая квелая? — Розовая блузка отправилась в шкаф, а мама положила прохладную ладонь на мой горячий лоб. — О! У тебя температура, детка! Неудивительно, без куртки зимой бегать! Сейчас позвоню в эту вашу школу!
— Не надо! — испугалась я. Своим звонком она привлечет ненужное внимание к моей персоне.
— Надо! — мама почувствовала, куда можно излить негатив.
Застонав, я с трудом поднялась и спряталась к себе за шкаф. Пусть делает что хочет! В школу я не вернусь. Прошло несколько минут, но она никуда не позвонила. Я закрыла лицо руками и смотрела на пробивающийся сквозь пальцы электрический свет, слушала свое шумное дыхание. Тут мамины прохладные руки снова потревожили, поставив под мышку градусник.
— Ого, — ее удивленный возглас заставил меня вынырнуть из дремоты, — сорок и две! — и через какое-то время холодный и твердый, как обломок могильного камня, стакан прижался к моим губам. Я с трудом сделала несколько глотков.
— Пей все до дна!
Я застонала. Почему меня просто не могут оставить в покое? И вдруг, словно в ответ, свет погас и чуть слышно закрылась дверь. Я осталась одна в темной комнате.
Проснулась я оттого, что на меня кто-то смотрел. Я очень ясно почувствовала этот взгляд: пристальный, холодный и жадный. Так смотрит питон на кролика, прежде чем заглотить его. Он жаждет и не испытывает ни малейшего сочувствия к жертве.
Я уставилась туда, откуда исходил потусторонний взгляд — в угол возле печи. Ее металлическая поверхность блестела, освещенная тусклым фонарным светом из окошка, но в самом углу дрожал и пульсировал непроглядный мрак. Парализованная страхом, я не могла пошевелиться.
В душной темноте слышались привычные звуки: невнятный шум телевизора в соседней комнате, бряцание посуды на кухне. А тут, совсем рядом, находилось что-то мрачное и потустороннее! Вдруг в комнате стало холодно, и кожа покрылась мурашками. Но от страха я даже не могла натянуть одеяло на голову! Оставалось только судорожно мять пальцами его край, вглядываться во мрак у стены и ждать, что будет. Но ожидание оказалось недолгим.
От темноты отделился столб и медленно поплыл ко мне. Через мгновение он принял очертания человеческой фигуры. Это была девушка!
Я хотела закричать, но с губ сорвался только сдавленный хрип. А девушка склонилась надо мной. Я тяжело задышала и вжалась в подушку. Нас разделяло расстояние не шире раскрытой ладони. Могильный холод коснулся моего носа, щек, губ. Не в силах оторваться, я смотрела в ее мертвые, без малейшей искры, глаза. Там,
