— То, что ты сделала было эгоистично, — сказала она. Кэрол было только шестнадцать в то время — у нас был почти год разницы, — но она могла сойти за сорокалетнюю. Она держала кошелек, модный кошелек, и красные перчатки, чёрные ботинки с широкими носками и только что выглаженными джинсами. Её лицо было уже, чем мое, её нос вздернут, будто бы не одобряя остальные черты лица и пытался отличится от них.
— Ты знаешь, как обеспокоены родители? И как опозорены? - Моя мать была одной из добровольцев, чтобы вылечится. Она решилась на процедуры раньше, чем они были узаконены.
После трёх десятилетий брака с моим отцом — очаровательным и шумным когда он трезв, скупым и громким, когда пьян, бабником, не преминувшим случаем облапать любую, кто бы переспал с ним — она обрадовалась исцелению, как нищий еде, воде и обещанному теплу. Она втянула и папу в это и он должен был признать, что подходил лучше для этого. Спокойнее. Менее злым. И вряд ли он пил больше, чем кто-либо другой. Он не делал почти ничего другого с тех пор, как был управителем воздушного движения большую часть своей жизни — за исключением сидения возле телевизора, забав с верстатом и игрой со старыми запчастями и радиотехникой.
— Что именно? — я дыхнула на окно и нарисовала звездочку пальцем на запотевшим стекле, потом стерла её. Кэрол нахмурилась.
— Что?
— Они волновались? Или опозорились?, - Я дыхнула снова и нарисовала сердце, на этот раз.
— И то, и то, — Кэрол потянулась и размазала сердце.
— Останови это, — страх промелькнул на её лице.
— Никто не смотрит, - сказала я. Наклонилась головой к окну, чувствуя, что очень устала. Я наконец-то ехала домой.
Не будет больше столкновений с пассажирами, шарящими за легкой добычей, чувствуя смесь стыда и восторга, когда план удался. Не будет больше писающих за ширмой среди ночи, пытающихся никого не разбудить. Меня излечат, вероятно к концу недели.
Маленькая часть меня была рада. Отказ всегда приносит облегчение.
— Почему с тобой так сложно? — спросила Кэрол.
Я повернулась, чтобы посмотреть на нее. Моя младшая сестра. Мы никогда не были близки. Я правда хотела полюбить её. Но она всегда были слишком другой, слишком осторожной, другими словами, с ней было невозможно играть.
— Не волнуйся, - сказала я- я не причиню тебе неудобств.
Я спала почти весь путь в Портлэнд, засунув руки в карманы и прислонившись лбом к стеклу. Идентификационный код на имя Конрад Хэлоуэй я держала в правой руке.
Я была в Шестом отделении в течение 11 лет, без ничего, кроме старых историй, старых слов для удобства.
Раны на моем пути идут через минуты, которые чувствуются словно годы и годы, которые управляют мной как песок, как отходы
Но сейчас, в ожидании Томаса, чтобы он дал мне сигнал, терпения у меня почти не осталось.
Я помню, каково это было, когда я была беременной Линой. Последние две недели казались дольше, чем остальные месяцы вместе взятые.
Я была такой толстой и мои лодыжки были такими набухшими,что все это забирало энергию, что бы просто стоять. Но я не могла спать, не могла ждать, но в темные часы, после того, как Рэйчел и мой муж засыпали, я ходила.
Я ходила по комнате вперед и назад: двенадцать шагов через двадцать по диагонали. Я месила ногами ковер.
Я держала свой живот крепко, словно чашу, двумя руками, и я чувствовала, как ее трепетные волнения и сердцебиение пульсирует на кончиках пальцев, как далекий барабан. И я разговаривала с ней.
Я рассказывала ей истории о том, кем я была, и кем я хотела стать в мире, в котором она уже была на пороге. Я сказала, что сожалею. Я помню как однажды я обернулась и увидела, что Конрад стоит в дверях.
Он уставился на меня, и в этот момент все произошло без слов. Это было то, что нельзя назвать любовью, но что-то очень близкое, так близко, что я могла в это поверить порой. Может быть, своего рода понимание
- Иди в постель, Беллс, -это было все, что он сказал
Сейчас я думаю, что я должна идти. Я не могу лечь ни в коем случае. Шланг оставил синяки на ногах и на спине, и даже прикосновение листа является очень болезненным
Я с трудом могу заставить себя есть, но я знаю, что должна. Кто знает, как долго мне
придется перед тем, как разведчики найдут меня. И вообще, найдут ли?
У меня нет ничего кроме пары хлопка, тапочек и хлопкового комбинезона. И снег ложится в тяжелые сугробы вдоль замерзшей реки. Деревья будут голые, а животные в норах.
Если я не смогу найти помощь, я умру в течение двух, трех дней. Лучше умереть там, в том мире, который я всегда любила-даже сейчас, после всего, что он сделал для меня. Три дня проходят бессловно. Потом четыре и пять.
Разочарование становится постоянным, удушающим. Когда проходит шесть дней без сигнала от Томаса, я начинаю терять надежду. Может быть, его обнаружили? Проходят другие дни.
Я начинаю злиться. Он, должно быть, забыл обо мне. Мои синяки превратились в звездопады, большие взрывы невероятных цветов, желтые, зеленые и пурпурные.
Меня больше не беспокоит Налим. Вся моя надежда, энергия, которую я оставила с мыслями о побеге, все покидает меня.
Я потеряла даже желание ходить. Я наполнена темными мыслями: Томас никогда не собирался помогать мне.
План побега, плетение из веревки-все это была мечта, фантазия, которая удерживала меня все эти годы.
Я остаюсь в постели, не утруждаю себя вставать, за исключением случаев, когда мне нужно облегчить нужду, и когда, наконец, через узкую щель в двери появляется поднос с ужином.
И мне стало холодно: Под небольшой пластиковой миской, заполненный пастой, был сжат в комок небольшой клочок бумаги. Томас написал большими буквами: сегодня. будь готова.
Содержимое моего желудка подходит к горлу, и я боюсь, что больна Вдруг , мысли о том, чтобы оставить эти стены, эту комнату, кажутся невозможными. Что я знаю о мире за пределами?
Что я знаю о Дикой местности, и о сопротивлениях, которые царят там? Когда меня привезли, я только начала участвовать в движении.
Встреча здесь, документ передается там из рук в руки
Я мечтала о побеге 11 лет, а сейчас, когда время наконец-то пришло, я осознаю, что не готова.
Сначала я не знала, что исцеление не сработало.
Заперта в моей старой спальне в доме родителей, имея запрет на встречу с друзьями и уход из дома без позволения и Кэрол в качестве сопровождения, я была так хороша, как мертвец. Перемещаясь от кровати к душу, смотря все те же новости по телевизору, слушая все ту же музыку, пищащую по радио. Вот на что похоже исцеление: быть как рыба, кружащая все в том же аквариуме.
