— Дейдре Монаган и Люк Диллом? — спросила дама с блокнотом. Ужас, как она переврала фамилию Люка. — Отлично. Вы следующие. Подождите, пока ребята уйдут за кулисы, и вас объявят. Можете сказать пару слов о том, что будете играть. Только коротко, — устало закончила она, повернулась к конкурсантам позади нас и повторила свою речь.
— Я думаю, что ты недостаточно стараешься, — сказал Люк, вернувшись к своей мысли. — Ты довольствуешься заурядным.
Меня задело за живое. Я посмотрела ему в глаза. Надо взять себя в руки.
— Не хочу быть заурядной.
Люк улыбнулся мне, а может, своим мыслям. О чем он думает, понять было невозможно. Потом он достал маленький пузырек без этикетки из кармана. Глазные капли.
— У тебя сохнут глаза?
— Да. А сегодня вечером я должен видеть все. — Его глаза заблестели от капель, на ресницах показались слезинки. Люк вытер глаза рукой, отчего те не утратили свой блеск. Мне захотелось увидеть все, что предстояло увидеть ему.
— Дейдре? — К нам подошел мистер Хилл, учитель музыки и дирижер школьного оркестра. Он был моим наставником с первого класса и предрекал мне большое будущее. — Ну как ты?
Я обдумала его вопрос.
— Не так плохо, как могло бы быть.
Глаза мистера Хилла за стеклами очков улыбнулись.
— Отлично. Хотел пожелать тебе удачи. Не то чтобы ты нуждалась в удаче. Главное, не переусердствуй с высокими нотами.
Я улыбнулась в ответ.
— Спасибо. Кстати, вы знаете, что я выступаю не одна?
Мистер Хилл посмотрел на Люка, и его улыбка испарилась. Он нахмурился и спросил:
— Я вас знаю?
— Нет. Меня никто не знает, — ответил Люк.
Я посмотрела на него. Я стану той, кто его узнает.
— Дейдре? Лукас? Ваша очередь. — Дама с блокнотом взяла меня за локоть и направила к сцене. — Удачи.
Бок о бок мы вышли на залитую светом сцену. Волосы Люка казались совсем белыми. Я пыталась найти взглядом мою семью, но зрительный зал был погружен во тьму. Так даже лучше, не увижу вечно самодовольное лицо Делии. Я в последний раз вгляделась в темноту, прежде чем сесть на складной стул, неприятно теплый после предыдущего взволнованного участника.
Поставив арфу, Люк прошептал мне:
— Не будь заурядной.
Я вздрогнула и потянулась к инструменту. Внутренний голос подсказывал, что рядом с Люком «заурядности» не место; эта мысль одновременно и пугала, и волновала больше, чем мог испугать и взволновать конкурс.
— Дейдре Монаган и Люк де Лонг. Арфа и флейта.
Я повернулась к Люку и прошептала:
— Опять твое имя исковеркали.
Люк улыбнулся, показав зубы.
— Всегда так.
— Но я же произнесла его правильно?
Огни сцены отразились в его глазах, словно в озере, заворожив меня против моей воли.
— Да.
Он поправил микрофон и окинул взглядом зал, будто ожидая увидеть кого-то знакомого.
— Как настроение?
В зале послышались хилые хлопки и несколько приветственных возгласов.
— Судя по всему, не очень. Знаете ли вы, где находитесь? Это самое значимое событие в мире музыки на шесть сотен миль вокруг. На кону большие ставки. Здесь выступают ваши дети и друзья ваших детей, они играют от всего сердца! Ну что, осознали важность события?
Аплодисменты и выкрики стали значительно громче.
— А теперь мы с Ди сыграем для вас старую ирландскую песню под названием «Песнь девушки». Надеюсь, вам понравится. Поддержите нас!
В обычный день на этих словах я бы свалилась в обморок или меня начало бы рвать, но сегодня все было по-другому. Мне хотелось улыбаться так же широко, как Люк. Мне хотелось покорить зал. Я никогда так хорошо себя не чувствовала. Куда девалась заурядная девчонка? Я не хотела, чтобы она возвращалась.
— Ди, ты готова? — тихо спросил Люк.
Глядя на его улыбку, впервые в жизни я почувствовала, что на сцене мне нравится.
Я заиграла. Струны уступали моим пальцам. Здесь была чудесная акустика: казалось, играет не арфа, а целый оркестр. Люк подхватил мелодию. Флейта звучала сдержанно, как его голос, но выразительно и чувственно. Мы заполнили музыкой весь зал; старая мелодия лилась, как и много лет назад, вольно и дерзко. Когда я запела, зал стих, словно ветер в зимнюю ночь.
Неужели у меня и вправду голос ангела? Голос, заполнивший зал, был зрелым, богатым полутонами; он страдал, как страдала девушка в песне.
Закончилась первая строфа, и я кожей почувствовала, как на мгновение заколебалась флейта. Она ждала. Я заиграла мелодию, которую никогда не играла раньше. Но на этот раз я знала, что смогу вести ее за собой и не потеряться. Я с нежностью и неистовством впивалась в струны. Мелодия звучала и горько, и сладко.
Флейта подхватила мотив. Ее низкий голос сливался со звуками арфы, придавая мелодии почти невыносимую глубину.
Я запела последнею строфу, ту, что узнала от Люка. В любой другой день я бы забыла слова — но не сегодня. Казалось, слова, слетая с моих губ, приобретали новое значение: они словно оживали.
Я сама стала героиней песни.
Нет, не вернется любимый ко мне.
Голову он положил на войне.
Некого больше мне ждать у окна.
Сердце навечно сковала зима.
Не петь мне больше для тебя,
На арфе не играть. Не петь мне больше никогда,
Тебя не обнимать.
К тому моменту, когда мы добрались до последних нот, Люк так широко улыбался, что почти не мог играть. Я позволила своему голосу постепенно стихнуть, умереть вместе со звуками флейты.
В зале царила гробовая тишина.
Зрители вскочили на ноги, хлопая и свистя. Даже судьи не усидели. Я прикусила губу, залилась краской и переглянулась с Люком.
Мы освободили сцену для следующих конкурсантов. Люк сжал мою руку. Его лицо словно светилось изнутри.
— Отлично! Просто отлично! Мне нужно идти, вернусь к вечеринке.
— Куда ты? — спросила я, но он уже исчез в толпе. Я почувствовала странное опустошение.
— Надень что-нибудь поприличней, — сказала мать и вышла из комнаты.
«Спасибо за совет», — подумала я, глядя на беспорядочную кучу одежды на кровати. Я еще не решила, что именно надену на вечеринку, но уж точно не то, что выбрала она.
Сейчас в моих руках было платье, которое мне присоветовала мама. В нем я выглядела как пенсионерка, сбежавшая из дома престарелых. Бросив его на кровать поверх строгих платьев и брючных костюмов, я выглянула из окна. По прозрачному небу плыли пушистые облака, скрывая солнце и смягчая жару. За ними прятался и серебристый диск луны (если он все еще был там).
