— Там за речкой тихоструйной есть высокая гора, — бормотала я, вытягивая больные ноги, — в ней глубокая нора. В той норе во тьме печальной гроб качается хрустальный.
Так плохо стало, что хуже некуда. И если жаловаться песней, то мир не рухнет. Даже если где-то закопан колдовской шар.
— Не видать ничьих следов, — продолжала я, — вкруг того пустого места.
«В том гробу твоя невеста», — так и застряло в горле. Я даже глаза кулаками потёрла, чтобы прогнать наваждение. На чёрной земле грядок, где ещё мгновение назад ничего не было, колосились молодые ростки гороха.
— Чтоб мне пусто было, — выругалась я сквозь зубы и на коленях подползла к грядке. О платье, конечно же, забыла. Кого волновало платье, когда после моих слов у ростков прорезался ещё один листочек?
— Да ладно, — выдохнула я.
Листочек стал больше.
— Ты шутишь?
Стебелёк утолщился, и появились усы. Побеги гороха качались на ветру, пытаясь уцепиться за что-нибудь, и росли от звука моего голоса!
— Ты ж моя колдовская прелесть, — улыбнулась я, мысленно поглаживая шар по голубому боку. — Кабы я знала, что ты так умеешь, сразу бы пришла. Мы же сейчас с тобой ух! Мы же о-о-о-х, как хорошо будет! Лежи здесь, никуда не уходи!
Побеги превратились в зелёный ковёр. Окна хозяйской спальни выходили на другую сторону, но Карфакс иногда спускался во двор. Почему-то мне казалось, что если колдун заметит разросшийся вопреки законам природы огород, то немедленно выкопает шар. А я надеялась на урожай. Собрать бы осенью хотя бы пару мешков, тогда я зимой буду реже ходить на рынок. Шуба служанкам не полагалась. Да и сапоги у меня дырявые.
— Так, так, так, — щелкала я языком, поднимаясь по лестнице. — Где, где, где?
Тряпку бы какую-нибудь большую, покрывало старое. Набью вокруг грядок колышков, сделаю укрытие для гороха и буду ему петь.
«Да, Мередит, ты сошла с ума! Собираешься дружить с колдовским шаром!»
Он хороший, он нас прокормит. Если не распахивать весь двор, то Карфакс ни о чём не догадается. «А я что? Я покрывало сушу. Вот, посмотрите». Два, три урожая точно соберу. Потом можно будет капусту вырастить, помидоры. Ай, заживём! Такие супы варить буду, колдун в миг растолстеет! Нахваливать станет, подобреет. А песен у меня хватит. Голубому шару скучать не придётся.
Скотину бы ещё завести. Хотя бы кур. Вдруг и цыплята под голубым колдовским свечением раздобреют? Сегодня жёлтенькие и пищат, а завтра взрослыми петухами под нож, а? Здорово же. И золото Карфакса целым останется. Вот теперь я, и правда, экономная экономка!
Откуда силы взялись? Я разломала ограду возле сарая, заострила колышки и вбивала их обухом топора с поистине молодецкой удалью. Под грохот ударов продолжала шептать всё, что приходило в голову. Покрывало закрыло горох уже с тонкими лепёшками стручков.
«Родной мой. Ай, молодец», — мысленно похвалила я шар и встала на ноги.
Пора идти на кухню. Не привлекать слишком много внимания к покрывалу.
Из тех дел, что ещё срочно хотелось сделать — растопить камин. Он стоял так, что грел гостиную, спальню Карфакса и моей коморке чуток доставалось. Золу я ещё вчера выгребла, а дров не нашла. Снова обошла самые дальние кухонные закутки, повздыхала над пустым дровяником и узрела, наконец, через разбитую раму разверзнутую пасть конюшни. Что там желтело с правого нижнего бока?
В конюшню я до сих пор из принципа не заглядывала. Если лошадей в хозяйстве нет, то и делать там нечего. А Карфакс туда берёзовые чурки приказал сложить. Чурки. В конюшню. Мда. Нет, я не спорю, крыша осталась целой, было сухо, но почему колдун в свитках ни разу о запасе дров не обмолвился? Решил, что до зимы они нам не понадобятся? А как бы я готовила? Ох, до чего же неприспособленный к хозяйству мужчина! Или, наоборот, слишком приспособленный и продуманный. Ловко управлялся посреди разрухи с тем что есть, а чего не было — магией доставал. Огонь, например. Или с ним так же не получалось, как с водой в колодце? Кстати, а я ведь ни разу не видела, чтобы колдун колдовал. Уж не засохла ли его сила со временем? Такое бывает вообще?
Обратно в конюшню я вернулась с топором в руках. Расколю чурки прямо здесь, а потом буду носить поленья в дровяник. Да, я умела рубить дрова. Когда в голодные зимы отец с матерью уезжали на заработки, кто-то должен был смотреть за домом и за младшими детьми. И плевать, что не женское дело.
— Топор бы ещё наточить, — проворчала я сквозь зубы, уже не переживая, что шар услышит. — Исполнял бы ты мои маленькие желания, цены б тебе не было. А самое главное и большое, так уж и быть, Карфаксу оставил. Эх, как там было? «Раззудись плечо, размахнись рука?»
Сухое дерево с удовольствием раскалывалось на части. Двор наполнился ритмичным грохотом, а я быстро вспотела. Много всё равно не нужно. Вот ещё две чурочки и хватит.
Колдун громко постучал по дверному косяку прямо у меня за спиной. Я научилась не взвизгивать от неожиданного появления хозяина замка, но вздрагивала до сих пор.
«Колокольчик бы вам на шею повесить, господин Карфакс», — подумала я и широко улыбнулась.
«Что это?» — спросил он, вытянув подбородок.
Я упрямо молчала, делая вид, что не понимаю. Сам придумал запрет на разговоры — сам пусть и выкручивается.
«Это зачем?» — повторил немой вопрос колдун. Ради большей выразительности даже сбросил капюшон с головы, поднял брови и наморщил лоб.
«Где? — уставилась я на него с выражением лица, как у самой глупой служанки. На дрова нарочито не оборачивалась и топор в руках не замечала.
«Здесь», — Карфакс терял терпение. Зашёл в конюшню и пнул первое подвернувшееся под ногу полешко.
«Дрова», — пожала я плечами и снова улыбнулась.
Колдун побагровел. «Сломалась служанка». Не доходили до неё простые намёки нанимателя, а ответы тем более не выглядели доходчивыми. Что делать будет? Неужели отменит свой глупый запрет? Правда? Я доживу до этого дня?
Злорадство делало мою улыбку гораздо шире и беззаботнее. Где-то на пятом ударе сердца колдун догадался, что я над ним издевалась. Ох, как жаль! Ну зачем? А можно мне ещё чуть-чуть насладиться этим... Как его? Слово такое красивое, музыкальное. Как звон дорогой посуды. Триумфом! Вот.
Карфакс постоял немного со сложенными на груди руками, громко фыркнул и отобрал у меня топор. Легко так выдернул из пальцев, я даже испугать не успела.
— Ой.
Игру в молчанку я почти проиграла. Открыла рот, подобрала платье и едва успела отскочить, как туда, где я стояла, прилетело первое полено. Колдун рубил дрова! Если мы состязались, кто будет вести себя глупее, то он выиграл. Не нашёл же ведь ничего лучше! Прислуга рядом стоит, глазами хлопает, а он топором машет. Чушь! Телега подхватила лошадь и сама повезла её по дороге. Река обернулась вспять, ростовщики на рынке перестали обманывать. Мамочки, да кому расскажу — не поверят!
Карфакс ещё и разделся. Сначала скинул плащ, потом расстегнул камзол, сбросил его и закатал до локтей тонкие рукава батистовой рубашки. Белой-белой, чистой-чистой, несмотря на пересохший колодец. И ну опять топором махать!
Я морщилась, страдала и зажимала рот. После таких выступлений хозяев нерадивую прислугу обычно увольняют. И топор не отобрать. Колдун махал им без передышки, страшно было под руку лезть. Как же быть? Что опаснее? Позволить хозяину самому сделать работу, за которую мне платят или заговорить? Он испытание такое придумал, да?
Наконец, колдун устал, и мои терзания прекратились. Пять чурок валялись, разбитые в щепки, будто их и не было. Я представляла, как у Карфакса гудели руки, а он смотрел на них с широко открытыми глазами.
— Сила вернулась, — прошептал колдун и сжал кулак.
Глава 3. Колдовской огород
Я старательно отмалчивалась и смотрела в землю. Ветошью бы ещё прикинутся для пущей безопасности. «Не отсвечивать», как любил говорить отец. Не нужно быть учёной и шибко умной, чтобы связать буйный рост гороха на грядках с пробуждением мужской грубой силушки в руках Карфакса. Он это всё, он! Мой круглый и голубой приятель. Надо же как дело обернулось. Нет, я, конечно, собиралась проверять, как шар действует на животных, но хотела цыплят взять, а не колдуна. Человека. Своего нанимателя. «Мама дорогая, что творилось-то?»
