Наконец, горбун отворил высокую тяжелую дверь и втащил Амели в просторную освещенную гостиную.
— Почему так долго, Гасту?
Горбун отпустил, наконец, руку Амели, и скрючился в поклоне, закрутился, как домик улитки, едва не касаясь птичьим носом узорного паркета:
— Непредвиденные сложности, мессир, — голос стал приторным, как сахарный сироп. Горбун вдруг представился мерзкой жалкой букашкой, трепещущим ничтожеством. — Девицу ожидали.
Амели посмотрела перед собой, туда, откуда доносился удивительно чистый глубокий голос. Несмотря на отчаянный страх, он завораживал, запускал по телу необъяснимые вибрации. Как в соборе святого Пикары, когда к сводам возносятся стройные песнопения. Не может быть, чтобы этот голос принадлежал старику, как все считают. Она увидела лишь высокую резную спинку кресла и белый рукав сорочки.
— Я не хочу ничего слышать о сложностях, — колдун порывисто поднялся.
Амели обмерла, и прижала пальцы к губам. Значит, все правда…
Глава 5
Перед Амели возвышался тощий жесткий старик. Кончик острого крючковатого носа едва ли не касался верхней губы, щеки провалились, а глаза были такими мутными, что на мгновение показалось, что на обоих по бельму. Длинные, совершенно седые волосы свисали на плечи комьями ваты. Снежно-белая сорочка лишь подчеркивала эту безобразную старость, придавала коже оттенок воска.
Можно было бы обезуметь от страха и дурного предчувствия, но, гораздо сильнее, чем мерзкий старик, поразило некое существо. За спиной колдуна мелко шлепало серыми кожистыми крылышками совершенно невообразимое создание. Сначала показалось, что это упитанный поросенок, покрытый редкой серо-фиолетовой шерстью, будто вывозился в чернилах, но, приглядевшись, Амели совершенно отчетливо различила детские ручки в перетяжках и маленькие пятипалые ножки с нежно-лиловыми ступнями, больше похожие на собачьи лапы. Между конечностями вздувалось тугое упругое брюхо, под которым виднелся ничем не прикрытый мужской орган. Крошечный сморщенный мешочек и тоненький розоватый ствол, который раскачивался от движений. Морда существа напоминала морду летучей мыши: огромные уши-локаторы, приплюснутый поросячий нос. Но вполне человеческий рот и налитые щеки под янтарно-желтыми огромными глазами трогательного ласкового котенка. Он был одновременно и умилительно симпатичен, и поразительно уродлив. Бесспорным оказалось одно: он притягивал так, что невозможно было оторвать взгляд.
Старик приблизился на несколько шагов, уставился на горбуна:
— Я недоволен тобой.
Нет, завораживающий голос никак не увязывался с высохшим старческим лицом, будто говорил кто-то рядом, а старик только открывал рот, как плохой актер.
Гасту едва не повалился на пол. Согнулся еще больше, подался вперед,
норовил ухватить пальцы колдуна и прижать к губам. На мгновение это удалось, но старик брезгливо выдернул руку.
— Простите, досточтимый хозяин. Я виноват.
— Как мне тебя наказать? — колдун выдержал паузу. — Можешь выбрать сам.
Горбун закатил глаза, словно раздумывал, но вновь согнулся с благодарностью. Видимо, это милость. Странное существо подлетело поближе, лавируя в воздухе, будто в воде, зависло возле своего господина. Уродец сложил на груди пухлые ручонки и перекувыркнулся:
— Отрежьте ему причиндалы, драгоценный хозяин, — он хитро сощурился. — Хотя бы временно, — прозвучало бесцеремонно и пакостно.
Амели остолбенела. Не от смысла сказанного — от того, что это существо умело говорить. Значит, оно умело и мыслить. Чувства смешались: вместо того, чтобы цепенеть от страха перед колдуном, она с замиранием сердца следила за его более чем странной свитой. Может, это чары, но удивление пересиливало страх. И это казалось противоестественным. Она должна умирать от страха, забыть собственное имя.
В ответ на жестокое предложение Гасту сжал огромный кулак и погрозил уродцу. Тот лишь заливисто, высоко расхохотался и вновь перевернулся в воздухе, без стеснения теребя причинное место. Он поймал взгляд Амели и подлетел к уху старика:
— Мой досточтимый хозяин, кажется, эта бестолочь никогда не видела демона.
Колдун безжалостно шлепнул уродца, и тот обиженно отлетел к стене.
— Орикад, ты хочешь, чтобы я и у тебя отрезал любимую игрушку? Временно?
Демон капризно опустил уголки губ и закрылся ладошкой, казалось, он вот-вот разрыдается:
— Лучше заклейте рот, как в прошлый раз.
— Не достоин. — Колдун швырнул в уродца скомканный носовой платок: — Прикройся, скотина! Не видишь, что здесь приличная женщина?
Демон ухватил платок налету, перекувыркнулся и расправил на брюхе, как фартук:
— Тоже мне, королева. Да и почем вы знаете, досточтимый хозяин, что она приличная?
Демон облетел вокруг Амели и завис перед самым носом, шлепая кожистыми крыльями, как летучая мышь. Казалось, что они держат его в воздухе вопреки всем законам природы, ибо слишком малы.
— Может, она и не девица вовсе, мой досточтимый хозяин?
Колдун, наконец, пристально посмотрел на Амели — и теперь стало одуряющее страшно. Так страшно, что подкашивались ноги и в горле мгновенно пересохло.
— Итак… — он медленно зашагал в ее сторону, — ты девица?
Амели кивнула.
Старик улыбнулся краешком тонких губ:
— Это славно. Не люблю чужие обноски.
Внутри все затряслось, оборвалось. Даже перед глазами на миг потемнело. Неужто этот старик… неужто все правда? Все, что говорила Эн. Бабка Белта. А потом в реку…
Амели бездумно бросилась к двери, но та с грохотом захлопнулась перед самым носом. Колдун лишь смотрел на нее, склонив голову. Кажется, он был раздосадован.
— Если ты не станешь делать глупости — освободишь меня от необходимости делать весьма неприятные вещи. Это правда?
Слова едва сорвались с губ:
— Что «правда»?
— То, что ты говорила тогда на улице?
Амели пожала плечами — она много чего говорила, всего не упомнить:
— Я не знаю.
Колдун злился. Нахмурился, губы залегли дугой:
— Ты говорила, что искренне полюбишь того, кто окажется в твоей постели.
Амели чувствовала себя так, будто ее окатили холодной водой. Как может такая стыдная ерунда интересовать этого противного отжившего деда? Она покачала головой:
— Я соврала. Чтобы поддержать Эн. Все это девичьи глупости. Но откуда…
Амели замерла, сжалась, не понимая, правильный ли это ответ. Она не договорила. Горбун ошивался тогда где-то рядом и, наверняка, все слышал. Но что за нужда подслушивать всякий вздор, который несут девицы? Какая глупость!
Глаза старика потемнели:
— Значит, ты лгунья?
Амели молчала. Старик подошел совсем близко и заглянул в лицо. Она зажмурилась и вздрогнула всем телом.
— Я пугаю тебя? Не нравлюсь? Поэтому ты врешь? — колдун склонялся все ниже и ниже, его крючковатый нос почти касался ее лица. Хотелось махать руками, стряхнуть его, как противное огромное насекомое, мерзкую многоножку. Смахнуть на землю и растоптать башмаком, чтобы осталась лишь влажное коричневое пятно.
Старик отстранился:
— Не нравлюсь. Ожидаемо, — он усмехнулся. — Люди всегда откровеннее с красивым лицом. Не так ли?
Он провел ладонью, будто снимал маску. Когда колдун отвел руку, Амели ахнула и попятилась. Седые волосы окрасились в непроглядный черный, блеклые старческие глаза засверкали сапфирной синевой и смотрели так пронизывающе, что все внутри затрепетало.
Это не горбун — он сам все слышал.
Амели сглотнула, чувствуя, как по позвоночнику прокатилась колкая волна. Этот взгляд без стеснения изучал ее лицо, заставлял сердце колотиться так сильно, что оно, казалось, выскочит из груди. Создатель, она же весь вечер мечтала о нем, как последняя дура! Какой стыд… Она так злилась на саму себя, что даже страх отступил.
Красивые чувственные губы изогнулись:
— Может, вот так ты станешь сговорчивее?
Теперь чарующий голос был на своем месте.
