Чем больше я осматривалась, тем сильнее убеждалась, что это место, что я первого взгляда приняла за зал, оказалось обычной спальней. Просторной, огромной, богатой, но все же спальней. Меня заинтересовала только дверь, приковывая взгляд к резным вензелям, покрашенным золотисто-бронзовой краской, мерцающей при свете огромной люстры под потолком, которую зажгли пока я была в ванной.
Тихия взяла со столика широкую щетку и аккуратно, я бы даже сказала бережно, причесала мои волосы, подсушивая их своей стихией огня, танцующей на пальцах.
— Ты магичка? — спросила из чистого любопытства.
Девушка мельком взглянула на меня через отражение в зеркале, и отрицательно мотнула головой.
— Нет, я стихийница, госпожа.
— Как это? — спросила, мгновенно вспомнив о сестре.
— Больно, — призналась Тихия, стараясь уйти от темы.
Почти все стихийники страдали от данного природой дара. Всегда существовало только два исхода событий: или стихия поглотит тебя, выжигая душу и тело до состояния пепельного комка, или ты ее переборешь, но сила будет каждый день напоминать о себе, обжигая беспощадно и жадно.
— Моя сестра была стихийником.
— Огонь? — поинтересовалась служанка, пальцами взбивая волосы у корней.
— Нет, воздух.
— Она смогла?.. — голос девушки дрогнул, осознавая, что ответов может быть только один, ведь я говорила о ней в прошедшем времени. — Простите, госпожа.
— Тебе не за что извиняться. Так сложилась судьба, — понимающе ответила я, вспоминая небесно-голубые глаза Золи.
Она была совсем девчонкой, когда дар дал о себе знать, заставляя нас всех проснуться ночью от невыносимого крика. Она сгорала от этой силы, каждую чертову секунду, и все знали — это надолго.
Дар силен, и он будет медленно убивать тело, чтобы убедится в его слабости и добить. Выжечь душу дотла, уничтожить сознание, превращая ребенка в груду истлевших костей.
Перед глазами вновь встали картины бесконечных склянок, эликсиров и порошков, способных заглушить боль, но таких дорогих. Таких бессовестно дорогих, что мы выбивались из последних сил, чтобы заработать ей на лекарства.
И мама взяла в долг.
У очень и очень могущественного человека, который не стал бы ждать с оплатой ежемесячного счета. Но денег у нас не было. И лекарства, на которые они ушли, не помогали. Золи умирала, сгорая от собственной силы, умоляя добить ее и больше не мучать.
Мы верили. До последнего верили, что освобождение придет, но тщетно.
Глава 7
Золи не стало. Долг неизмеримо рос, а мама отказывалась возвращаться в реальный мир, потихоньку сходя с ума от горя. Я молила ее, просила вернуться и взять себя в руки, но она только горько плакала, роняя слезы на желтую бумажку очередного счета.
У меня не было выхода, и я сделала то, что сделала, чтобы дать хотя бы ей возможность немного пожить. Собрав свои скудные пожитки, я пошла к тому, кто имел власть над моей измученной семьей и предложила себя, в уплату долга. Карат не был дураком, или бы не продержался так долго у власти за черную сторону города. Он не стал забирать меня себе в качестве развлечения, и предложил мне устраивающий всех вариант: я ухожу в послушницы лирей, а он получает все, что предложит за меня настоятельница.
И я согласилась.
Получив клеймо должницы в половину спины на десять лет, как гарантию для Карата, я стала одной из тех, кого продают каждый день, вверяя в богатые и щедрые руки господ.
Мне не хватило всего одного дня, чтобы уйти со спокойной душой, зная, что перед Каратом мой долг уплачен, и Ирма Терн не имеет к нему претензий, в связи с окончанием договора сроком на десять лет.
Уже завтра моя печать должна была исчезнуть, но теперь, когда долг перед королем города погашен и все остались при своем, кроме меня, конечно же, черные рисунки полос станут красными, навсегда впитываясь в кожу, и давая понять каждому: себе она не принадлежит.
У лирей не было иного выхода покинуть своего господина, кроме как умереть, и ошейник, давящий на шею, подтверждал это известное всеми правило. Служи или умри.
Вот так жирной черной полосой перечеркивается вся жизнь, в одну только фразу «Хочу ее».
Осознание накатило так болезненно резко, что я всхлипнула, пряча судорожный выдох от девушки, занятой моими волосами.
Не хватало только показать кому-то свою слабость! Первое впечатление всегда должно быть самым главным! Или ты покажешь всем свою улыбку, полную острых зубов, или сдрейфишь, хлопая невинными и ранимыми глазами.
Мне еще всю жизнь здесь жить, и я не собиралась пускать ее под откос в первый же день! Или ночь…
Взглянув в темное окно, поняла, что оно напрочь завешано плотной шторой, пожирающей свет и не позволяющей солнечным лучикам проникнуть в комнату.
— Тихия, открой пожалуйста шторы.
— Нельзя, госпожа. Приказ повелителя.
Удивленно приподняв брови, я поняла, что девушка уже закончила и мягко закрутила мои волосы, уложив их в ровные гладкие пряди.
— А почему…
— Не спрашивайте, — перебила она. — Это приказ. Приказы не обсуждаются.
В этом все шайсары.
Их слово непреложный закон, несущий за его нарушение только смерть. Ни помилование, ни прощение не гарантировало спасения, и оставалось только удивленно пожать плечами, наблюдая за тем, как тихая помощница расправляет наряд из струящейся ткани по постели, чтобы разобраться как меня в него облачить.
Но она справилась на славу, нарядив меня буквально за пару минут, и я недовольно взглянула в зеркало, рассматривая свое отражение.
Странный, очень странный костюм.
Грудь была собрана в несколько тонких лепестков ткани, что собирались у ключиц в один жгут, переброшенный за шею. Штаны больше походили на юбку, скрепленные так же только у лодыжек и талии, вновь из таких же лепестков. Словно мои штанишки порвал дикий тигр, исполосовав их в длинные прорези.
Всюду прорези.
Я крутилась у зеркала, цепко осматривая наряд, и понимала, что даже при шагах, полотна не расходятся достаточно широко, чтобы чужой взгляд имел возможность разглядеть что-то запретное. Он был одновременно и откровенным, и слишком скромным для постельной игрушки господина. Будто этот шайсар не собирался хвастаться своим приобретением, демонстративно сдергивая с меня верх, чтобы показать какая у меня сочная грудь своей свите.
А она была сочной. Я точно это знала, не раз ловя на ней похотливые взгляды. Я же лирея. Я должна быть идеальной.
Жизнь в доме настоятельницы Терн изменила мое отношение к жизни. Я больше не считала себя человеком, только товаром. Дорогим и желанным, но бесправным и беззащитным. Все что я могла делать, для своей безопасности, только лишь быть исполнительной и смиренной. Такой, какой хотел бы меня повелитель. Любой. Даже этот шайсар.
Таким как он по карману все, и от одной проданной души этот мир не заплачет кровавыми слезами. Я сама за себя, и я должна быть сильной.
Но такова роль лиреи.
И я намеривалась сыграть ее превосходно.
Глава 8
— Я провожу вас к повелителю, — смиренно сказала Тихия, отрывая от разглядывания своего отражения в зеркале. — Он уже ждет.
Нахмурившись, скосила глаза на девушку стоявшую рядом с совершенно безэмоциональным лицом, и кивнула.
Черт с ним, может у них какая-то ментальная связь во дворце, и прислуга нутром чует что хочет хозяин, и спешит выполнять. Откуда мне знать, как выглядит быт шайсаров…
Служанка проводила меня к выходу, и стоило покинуть спальню, закрыла тяжелые створы, и погладила вырезанного змееныша в украшениях дверей.
— Погладьте его.
— Зачем?
— Это замок. Он запомнит вас и будет впускать в комнату. Во дворце все двери охраняются тирфе.
— Тирфе? — в ожидании пояснений погладила металлическую головку фигурки и одернула ладонь.
