мастерства и практичности. Гаэтано бросил последний взгляд на море, которое вдруг принялось бурлить, и всецело отдался работе в фонарной комнате.
Подготовил связки сухих веток, сложил дрова в виде поленьев из легко воспламеняющейся древесины. И хлопнул в ладоши, глядя на большой металлический сосуд, называемый мангалом или крессетом, который служил для поддержания огня. Это и была главная его забота.
Мангал, изготовленный из меди, имел множество отверстий для циркуляции воздуха и максимального ускорения процесса горения. Гаэтано тщательно уложил дрова в мангал, создавая пирамиду для равномерного горения. Между дровами оставил достаточно места, чтобы кислород свободно поступал и поддерживал пламя.
После того, как дрова были уложены, хранитель внес заготовленные заранее охапки льна и солома, которые служили стартером. Пропитал их горючим веществом. Вот и пригодилось масло, что так щедро и любезно выделил купец. Соблюдая осторожность, смотритель маяка поднес лучину и зажег выложенные охапки.
Как же приятно было видеть, как огонь разгорался. Поистине, это доставляло несказанное наслаждение. Будто твое собственное детище росло и преображалось у тебя на глазах. Возмужало за считанные минуты и стало живым существом. Гаэтано любил устроиться на удобном стульчике с высокой спинкой и следить за разгорающимся пламенем. Здесь думалось лучше, чем где бы то ни было. Каждую ночь шел беззвучный разговор, проникавший во все струны души, успокаивающий растревоженные за день раны. Уходили тревога и пустые беспокойства. Казалось, целый мир заключался в этих пляшущих языках.
Он периодически отвлекался от мыслей и добавлял в мангал топливо, тщательно раскладывая сбивающиеся от огня дрова. Но он знал некоторые трюки и поддерживал неизменно ровный и яркий свет, чему нередко удивлялись проходящие на судах матросы. Гаэтано находил нужный баланс в расходе топлива и количестве поленьев.
И так происходила обычно эта неусыпная работа до самого восхода солнца. Сколько требовалось труда, сколько преданности, сколько опыта, чтобы постоянно поддерживать мощный свет, разносящийся на километры безбрежного моря. Чтобы корабли, застигнутые внезапной непогодой, могли причалить в безопасное место, укрывшись от ярости стихий, а те, кто целенаправленно шел к ним в деревню, не сбились с пути. Только наивный новичок мог полагать, что его работа была легка и далась бы всякому. Но его предшественники, куда менее опытные и трудолюбивые, нежели он, оставили богатый материал к сравнению. Поэтому так ценили Гаэтано все, кто знал о его службе.
Огонь разгорелся ярко, торжественно. Море озарилось знакомыми отсветами. Вся стихийная вселенная, казалось, вращалась теперь вокруг искусственного светила. Ночь выдалась плотной, густой. Слабый бледный краешек луны то появлялся, то гас за непроницаемой массой сизых туч. Такие же тягучие думы теснились в фонарной комнате. «И что же мне предпринять? О чем говорила Аугустья? Но… почему бы не попробовать?»
Он долго смотрел на пляшущий в мангале огонь, прежде чем зашептал те слова, что присоветовала свояченица. Лицо его оказалось так близко к метавшимся языкам пламени, что жар опалял редкие усы и среднюю бородку, которую он регулярно подрезал.
– Брат-огонь! Ты всегда был по ту сторону от моей водной стихии. Но единожды в жизни услышь меня, открой мне путь в арену бурь сердечных и сражений… исполни, как положено, завет нам данный…
И Гаэтано произнес те слова, что, по мнению свояченицы, должны были стать ключом к потайной двери… Лицо моряка тянулось с каждой секундой все ближе и ближе в полымя, руки его гладили пляшущие языки, прикасались пальцами к «пальцам»… Мир на мгновение потускнел… чтобы в следующее мгновенье осветиться заревом, исходящим из ниоткуда и отовсюду одновременно. Гаэтано замер…
И вздрогнул от неожиданности, и подскочил на месте, когда услышал топот на лестнице и грубые, резкие мужские крики.
– Гаэтано, Гаэтано!
Смотритель вконец оторвался от мангала и обратил взор на вход в комнату, куда ворвались запыхавшиеся растрепанные мужики. Он знал их. Это были Исам и Денуб, жители деревеньки. Их дома были крайними к морю и, естественно, к маяку.
– Что такое? Что произошло? – вскричал не своим голосом Гаэтано. Такой голос бывает, когда вас резко выдергивают из сна, полного мыслей и задумчивой неги.
– Там! Там это… – начал было один из них, но другой перебил его.
– Чудище морское!
И Денуб потянул смотрителя за собой, схватив за рукав. Исам замкнул их строй. Чуть ли не кубарем слетели они втроем с лестницы, наступая друг другу на пятки, упираясь локтями в бока. Огромная массивная дверь из холла маяка была распахнута наружу, и холодные ночные ветры без стеснения залетали внутрь. Гаэтано не задумался о том, как она могла быть отворенной, и оказался с пришедшими снаружи, на самом высоком уступе. Внизу, метрах в десяти под ними, грозно бились волны разбушевавшейся стихии. Ветер свистел прямо в уши. Далекие всполохи молний без жалости прорезали треснувший купол черного неба.
– Вон! Вон! Смотри! – их руки судорожно указывали в пучину.
Тут и смотритель увидел это нечто.
– Оно! – кричал Исам.
– Она! – подтверждал Денуб. – Ее в прошлом году я видел, когда выходил рыбачить!
В волнах взбесившегося моря плескалась полурыба-получеловек. Было бы смело сказать, что с женским обличьем. В том лице было мало женского, разве что овалы, линии, контуры. Но все страшно деформировалось, выродилось в нечто отталкивающее. А самым страшным был рот, который втягивал в себя воду литрами. Она подпрыгивала на волнах, бесстыже выпячивая женскую грудь, которую едва прикрывали длинные смолянистые волосы. Мощный хвост ее временами показывался из воды, чтобы с громким всплеском погрузиться в пучину, стремительно неся вперед морское создание.
– Маргюг, – прошептал пораженный рыбак. – Она сулит несчастье, если только слопает перед людьми рыбину.
Но не успел он окончить фразу, как это создание проделало то, чего рыбак как раз и опасался: выловила блестевшую чешуей рыбу и жадно проглотила ее целиком. Холодные глаза ее при этом жестоко впивались в троих застывших от ужаса людей на возвышении.
В следующее мгновение она погрузилась в пучину окончательно. Но не прошло и минуты, как страшный грохот, будто взрыв тысячи жерновов, раздался в свирепой стихии, и сотни брызг ударили в лицо жителям прибрежной деревни. На море начался страшный шторм.
Такого шторма еще никто из них не видывал. Будто столбы собранной воды вздымались над разлетавшейся волнами тканью моря. Черные великаны ломились к небесному своду, попутав места обитания. Пульсары миллионов жидких колосьев хлестали низко висевшие тучи. В ответ из них низвергались яркие зигзаги стрел незримого громовержца.
Стихия налетела стремительно, разметав крошечные тщедушные фигурки людей, словно оловянных солдатиков на деревянном постаменте. Куски грунта от разбитой дороги взлетали в перенасыщенный влагой воздух, мельчайшие крошки скалистой породы, выбитой
