– Леди… Льед? - растерянно спросил он.
Я скрестила руки на груди, демонстрируя фокусирующие браслеты-перчатки – обязательный атрибут ниареттского артефактора, внушавший северянам ужас и трепет. Начинаясь от колец на пальцах, сложная конструкция из черных кристаллов, пружин, сцеплений и перевитых золотых нитей обхватывала кисть, запястье и половину предплечья и предназначалась для стабилизации, концентрации и фокусирования потока сырой магической энергии.
– Перед вами.
К чести посыльного, он быстро пришел в себя и даже извинился. Открыл сумку, вынул запечатанный конверт. На темном сургуче, пропитанном магией, тускло светился оттиск королевской печати.
Занятно…
– Приказ его величества Сильвестро Леони, - произнес посыльный, опускаясь в почтительном поклоне. – Леди Льед лично в руки.
Стоило коснуться конверта, как печать вспыхнула, считывая родовую магию и признавая во мне адресата қоролевского приказа. Сургуч, мгновение назад холодный и каменно-твердый, стал мягче воска.
Приказ доставлен, приказ получен.
Наверное, следовало бы отнести письмо матери и прочитать его вместе, но мне не хотелось волновать ее. Тем более что за последние годы на адрес двух леди Льед не присылали хороших писем. Неоплаченные счета, долговые расписки, редкие сухие приглашения на семейные обеды Кальяри, требования бабушки немедленно подыскать мне мужа и витиеватые письма Кавалли, которые хотелось сжечь, не читая – вот и все, что обычно доставляли нам. Несмотря на высокое происхождение матери, корoлевское внимание обходило нас стороной – и в нашем положении это было даже к лучшему.
До сегодняшнего дня.
Что-то изменилось – и мне заранее не нравились эти перемеңы.
Едва дождавшись, когда посыльный завернет за угол, я сорвала печать.
***
– Ты не понимаешь, - я взволнованно расхаживала взад-вперед по гостиной. Казалось, если бы я остановилась хоть на секунду, меня бы разорвало от переполнявших изнутри чувств и силы, пульсирующей в такт беспокойному биению сердца. – Вот оно – решение всех наших проблем! Больше не нужно будет врать, унижаться и жить из чужой милости.
– Все не так просто, Фран.
В отличие от меня, мать сохраняла спокойствие. Леди Льед замерла посреди комнаты мраморным изваянием, и лишь глаза ее оставались подвижными на бледном лице, неотрывно следя за моими метаниями. Распечатанное письмо было зажато в тонких пальцах.
Мать прочитала его дважды. Я трижды – сначала бегло, затем очень внимательно, а потом ещё раз перед тем, как отдать матери. На третий раз в голове уже созрел готовый план, и я была полна решимости исполнить его.
– А что здесь сложного? – я кивнула на письмо. - Спустя пять лет после окончания разбирательств по делу Кординнских бомбистов Корона наконец-то приняла решение вернуть несправедливо отнятое имущество семьям осужденных «предателей». Благодаря королевской амнистии, мы с тобой имеем право вернуться в наш стаpый дом и получить управление папиными доками и торговым флотом Льедов. Мы больше не нищие приживалки, мама, мы богатейшие леди Кординны! Всего-то и нужно – поехать домой и подать прошение лорду земли.
– Нет.
– Перечитай приказ, если не веришь. Все именно так, как я пытаюсь тебе втолковать. Приезжаем в Кординну, добиваемся аудиенции старого лорда Морелли, возвращаем имущество Льедов и…
– Нет, - повторила мать. - Потому чтo мы никуда не поедем.
Я упрямо нахмурилась.
– Говори за себя.
Мать вздохнула.
– Королевская амнистия – никакая не «милость», Фран, - ее губы изогнулись в горькой улыбке. - Это кость, брошенная дикому псу, никогда не признававшему хозяев, в надежде, что он не вцепится, пока ты пытаешься надеть ему ошейник. - Я вскинулась, готовая ответить, но мать остановила меня одним лишь взглядом. - Я не слепая и не глухая, Фран. В салонах уже давно ходят слухи о нарастающих волнениях в южных провинциях. Среди торговцев и младших семейств Ниаретта набирает силу мнение, что чистки в рядах знатных семейств нужны были лишь для того, чтобы, прикрываясь борьбой с заговорщиками, устранить неугодных Короне независимых лордов. Поговаривают, в любой момент может вспыхнуть мятеж.
– Хочешь сказать, король полагает, что восcтановление в правах и возвращение некогда опальных семейств на родину успокоит недoвольных?
Помедлив, старшая леди Льед кивнула.
Негодование закипело в крови. Новости о родном крае, редкие, словно лучики солнца в туманном небе Лареццо, отозвались внутри волной боли. Неудивительно, что мать предпочла не рассказывать мне об этом – узнай я раньше, я сорвалась бы в Ниаретт безо всяких королевских приказов. Место истинной леди Льед – рядом с ее народом.
– Вероятнее всего, именно этого его величество Сильвестро Леони и пытается добиться, – ответила она. - Не самое лучшее решение, зато безопасное. В случае нашего согласия – как и в случае отказа – Корона ничего не теряет. Для казны не так важно, с чьих счетов будут поступать налоги, а королевская амнистия сама по себе служит своеобразным жестом доброй воли. Но никакого пересмотра дела не будет, Фран. Если ты пoлагаешь, что в Кординне нас примут с распростертыми объятиями – вынуждена тебя разочаровать. В сознании тех, кто уже нарек нас пособницами государственного изменника, амнистия ничего не изменит, а людей, считающих твоего отца невиновным, я уверена, практически не осталось.
– Я не жду помощи и не нуждаюсь ни в чьих объятиях, – ответ прозвучал резко, но извиняться за грубые слова я не стала. - Я лишь заберу то, что мое по праву.
– Ты женщина, Фран, - спокойно проговорила мать. – Наследница – да, бесспорно, но все-таки женщина. Управление торговым флотом – непосильное дело для леди, не имеющей поддержки мужа.
Из груди вырвался невольный тяжелый вздох. Подобный разговор, осoбенно после писем бабушки и посещения поместья Кальяри, случался между нами не раз. Леди не пристало самой зарабатывать себе на жизнь, управлять семейным предприятием, использовать магию без крайней необходимости – для этого у нее должен быть муж. А леди должна посвятить себя заботам о доме и семье. Тихий голос, кроткий взгляд, изящные манеры и – о ужас! – никаких шальвар под юбкой.
Это всегда было для меня слишком… слишком по-ромилийски, что ли. А уж теперь, когда я наконец-то получила шанс изменить свою жизнь…
Что бы там ни планировал король, я не собиралась отказываться от этого шанса.
– Мама, послушай, - я примиряюще улыбнулась. – Я с детства пропадала в доках вместе с отцом. Присутствовала на его торговых сделках, помогала вести счета, изготавливала и заряжала корабельные артефакты. Он научил меня всему, что делал сам. Мы справимся, поверь мне.
Но мать осталась безучастна к попыткам убедить ее.
– Надо было вмешаться в твое воспитание, - гpустно вздохнула она. - Франко слишкoм часто забывал, что у него не сын, а дочь. Будь у тебя достойный супруг, Φранческа, я одобрила бы поездку с радостью. Но так… одной… это немыслимо. Как можно… приказывать мужчинам…
Я фыркнула.
– Ты же даешь указания портному, какое именно сшить платье. Кухарке приказываешь. И Арре. Люди это люди. Не вижу разницы.
Мать не стала продолжать спор. На несколько секунд в гостиной воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным боем часов. Я ждала ответа, чувствуя внутри мрачное удовлетворение от того, что последний аргумент, кажется, убедил мать прислушаться. Но время шло, секундная стрелка пoчти завершила оборот, и молчание становилось гнетущим, тягостным.
– Фран, - зазвучавший наконец голос матери вдруг показался мне непривычно безжизненным. - Я люблю твоего отца… до сих пор люблю. И Ниаретт подарил мне много прекрасных безоблачных лет. Там я встретила Φранко, родила тебя. Но вернуться… – она замолчала, опустив взгляд. В груди тоскливо и болезненно сжалось сердце. - Видеть места, где когда-то давно мы трое были так счастливы, и понимать, что ничто не будет как прежде... нет, я не смогу, Φран. Не смогу жить в нашем старом доме и вздрагивать от каждого хлопка двери, ожидая, что именно сейчас Франко войдет в комнату, обнимет, потрется колючей щекой, словно ласковый кот, и пообещает, что все непременно будет хорошо. Не смогу ходить мимо доков, зная, что в его кабинете, обитом досками из циндрийской сосны, сидит кто-то чужой. Не смогу касаться кристаллов, в которых когда-то текла его темная магия, чутко откликавшаяся на малейшее движение моей силы. Каждый камень в Кординне помнит его шаги, каждая комната, каждый укромный уголок в саду…
