Мужчины делятся на три группы — подначивая супруга, дурашливо поучала внучек Лада Всеславна. Первая — это «бабья ноша». В разбеге от «бабья докука» до «бабьего горба». Вторая: «бабье счастье». Тут всё, что подходит под определения от «её всё устраивает» до «ей всё нравится».
И третья группа, куда входят мужчины двух категорий: «девичья погибель» и «бабья смерть». Каждая предназначена исключительно для своей возрастной группы, но для единой породы баб: «дура обыкновенная». Ибо эта порода отличается феноменальной слепотой и сверхъестественной глухотой, когда дело касается её кумира.
Теория сомнительная, но прикольная. И отчасти доказуемая: Олег Иванович представлял собой ярчайшего представителя категории «бабья смерть». Которому природа отвалила все мыслимые достоинства: от тела с лицом до восхитительно магнетической притягательности.
Высокий, отлично скроенный, преисполненный, как говорится, мужской силы и достоинства. Страшно серьёзный и ужасно загадочный — что самое умопомрачительное: холостой. Во всяком случае, обручального кольца на нужном пальце не носил, хотя ему не меньше тридцати пяти.
В общем, беда для пылких душ со слабыми мозгами.
Собственного опыта отношений с мужчинами лично у неё с дырку от бублика. Один мальчишка из параллельного класса и один студент старшекурсник. Который научил её целоваться и через полгода, защитившись, умчался к невесте в Германию. И дальше всё пошло наперекосяк: то она избраннику не нравился, то избравший её не стимулировал завязать с ним тесные отношения.
А тут… ЭТО — честно любовалась Лёка, торопливо шагая к месту встречи, где рядом с припаркованной машиной стоял ОН. Прежде бы точно «снесло крышу» — взгрустнулось ей. А сейчас…
Сказка принесла ей гораздо больше забот, чем надеялась огрести. Раньше её внешность — прямо скажем — оставляла желать лучшего. Высокая и прямая, как доска — пригодная лишь гонять мяч по баскетбольной площадке, куда её так и не заманили. Лицо настолько обычное — тоска зелёная. Глаза так себе, к тому же не понять какого цвета: то серые, то с прозеленью. Какие-то блёклые, сколько их не подкрашивай. Бровей почти не видно, губы узковаты — разве что нос не подкачал. Волосы светло-русые и жидковатые. Словом, обидная серость.
После вселения в неё приставника долговязое бревно обзавелось настоящей фигурой — Ветка уверяла, что безупречной. Ноги, грудь, попа — по её словам, «полный фарш». Да и лицо неуловимо изменилось, оставаясь, в сущности прежним. Лишь глаза чуть увеличились, сменив линялый серо-зеленоватый окрас на ядрёно изумрудный. Губы припухли и брови потемнели. Ресницы ещё вылезли и тоже зачернились, выгнувшись дугой — будто нарощенные.
Ну, и волосы изрядно подросли — так же, как у Ветки — обретя медноватый оттенок светлых прядей. Совсем чуть-чуть, но смотрелось ничего себе. Словом, теперь бледная немочь превратилась почти в красавицу, но… Лёка не умела ею быть и оттого немного злилась.
Наверно оттого, что постигшие её перемены перекроили не только внешность. Она будто бы мигом состарилась, утратив ту светлую беспечность и очаровательную наивность, которые не успели почить под тяжестью забот взрослой жизни. На неё свалилась грандиозная рассудочность и унылая очерствелость древней старухи — если это и не пресловутая «срамная юдоль», то где-то близко.
Словно этой потери было недостаточно, перерождение подсунуло ей настоящую бомбу: нереальные и опасные навыки, призванные сделать охрану проклятущего клада максимально эффективной. И её оружие оказалось похлеще Веткиного кнута-самобоя. Просто кошмар, а не средство защиты.
Так что Олег Иванович сразил её наповал сугубо умозрительно. Душа не то, чтобы куда-то взвинтилась и улетела — с места не сдвинулась. С таким же успехом можно любоваться статуей Аполлона, отдавая себе отчёт в том, что с этим парнем тебе ничего не светит.
— Добрый день, — вежливо поздоровалась воспитанная девушка со старым и надёжным другом дедушки.
К иному он бы её с таким щепетильным и, пожалуй, опасным делом не послал.
— Садись в машину, — сощурившись на неё, приказал Олег Иванович.
Дверцу перед дамой не открыл, никакой прочей куртуазностью заморачиваться не стал. Развернулся и направился в обход машины к дверце водителя.
Древнего духа он, само собой не увидел: Нешто-Нашто пропало из виду, ещё выходя из автобуса. Просто поразительно, как это волшбство работает. Вот только-только смешного старичка видели все пассажиры. На их глазах он растворился в воздухе, и все мгновенно забыли о нём. Словно зеленоглазая девушка ехала одна и разговаривала сама с собой. Ещё и глазки строила симпатичной женщине бальзаковского возраста — интересно: та о своём нечаянном воздыхателе тоже забыла?
— Отойдёшь от машины, пожалуюсь воеводе, — пригрозила Лёка, опускаясь на сиденье.
— Как же я тебя оставлю с глазу на глаз с этаким кобелиной? — искренне изумился её инсинуациям истый защитник девичьей чести.
Пока помнил и о чести, и о самой девице.
— Я предупредила, — проигнорировала Лёка бесперспективную клятву игрока и закрыла дверцу.
Он и без того всё услышит.
— Итак? — понукнул её опустившийся на своё место Олег Иванович и тут же поинтересовался: — Как у полковника со здоровьем? Может, помощь нужна? С врачами, с лекарствами.
— Дедушка здоров. Помощь не нужна, — решила Лёка не углубляться в их семейную жизнь. — Вот, — протянула она собеседнику заранее вытащенные из сумки сокровища.
Не из проклятущего клада — который его приставники пока в глаза не видели. А подобранные всё под теми же соснами-колдунами по наводке Нешто.
Олег Иванович аккуратно взял с её ладони две старых, не утративших безупречно золотого блеска монеты. Поднёс одну к глазам, пытаясь разобраться, что за штукенция.
— Златник князя Владимира Святославовича, — помогла ему Лёка. — Чеканили в Киеве с девятьсот восьмидесятого года всего лет тридцать. Я почитала о таких на паре сайтов: крайне редкие. Их во всех наших музеях штук десять.
Он бросил на неё через плечо задумчивый взгляд и пробормотал:
— Степаныч себе не изменяет.
— Да, — с полуслова поняла Лёка. — Считает, что лучше обмануться в человеке, чем оскорбить его подозрениями. А вам, судя по всему, дедуля доверяет на все сто.
Она покосилась на прилипшего к стеклу Нешто-Нашто. И чуть не фыркнула в голос: духа раздирала обычная человеческая ревность. Он хмуро пялился на того, кого воевода-батюшка выделяет наособицу. Было бы чем, непременно полез бы в драку, чтобы кое-кто не зазнавался. Только руки коротки — мысленно попеняла ревнивцу Лёка, хотя его косица вполне боевито молотила в окно. Но вся его плоть сплошной мираж — хотя и качественно сотканный.
— Полковник мне дважды жизнь спасал, — сухо пояснил Олег Иванович и тут же сменил тон на безлико деловой: — Значит так. Через пару дней я улетаю в Москву. Там есть человек, к которому можно обратиться с таким вопросом. И покупатели найдутся. Но настоящую цену не дадут: сделка срочная, пойдёт мимо аукциона.
— Дедушке неважно, сколько, — поспешила донести посыльная повеление воеводы. — Ему нужно быстрей.
— Знаю, — продолжая разглядывать натуральное сокровище, бросил Олег Иванович. — Сделаю всё, что смогу. И всё-таки, — вновь обернулся он. — Ольга, если полковнику срочно нужны деньги, я готов. На любой срок. Тогда и монеты можно продать дороже.
— Он знал, что вы предложите, — одобрительно улыбнулась Лёка, в душе которой затеплела надежда, что дедуля не обманулся в этом человеке. — Сказал, что благодарен, но справится сам.
Обязательно надует — читалось на перекосившейся от обиды мордени древнего чудика. Нашли тоже бессребреника — как же! Вот сейчас зацапает их сокровище — ищи его, свищи. Уметелит в заморские страны и заживёт там припеваючи в хоромах с блудливыми девками.
Примерно в таком духе он вчера и разорялся, уверяя воеводу, что все люди алчные сволочи: за грошик удавят. В качестве же альтернативы изыскания нужных средств предлагал спереть у любого из городских мздоимцев нажитые неправедным путём капиталы. Дедуля даже слегка приобалдел от нестыковки в мозгах: будем воровать у воров, не будучи сами ворами — феноменальное завирательство!
