Вовремя — те трое как раз приблизились.
— Эй, ты чего? Это наша добыча! — заявил лысый.
— Это ничья не добыча, это гостья его милости, — Сокол говорил тихо, но его голос как будто отражался от кирпичных стен. — А вы сейчас пойдёте обратно.
— Чего? Ты сам-то кто?
Сокол ничего не сказал, и Лизавета ничего не поняла. То есть было одно движение, но лысый получил в рожу и оказался на полу, ещё один получил тоже в рожу, но ногой, а на третьего он просто глянул, сделал жест рукой, и тот полетел по коридору и впечатался в стену.
Двое других уже поднимались, но один оказался умным и сам побежал, а вот лысый ещё на что-то надеялся. Он попытался напасть, был схвачен за руку, Сокол дернул его на себя и повернул, раздался хруст. Лысый с воем повалился на пол, схватившись за кисть.
Слышался топот — откуда-то неслись стражники. Когда они добежали до места происшествия, лысый ещё катался по полу и выл.
— Господа, — Сокол показательно стряхнул руки. — Это недоразумение, — он потрогал лысого носком сапога, — приставало к гостье его милости, находящейся под покровительством Ордена Сияния.
— Полло, ты снова за старое? — один из стражников приподнял лысого за шиворот.
— Он маг, — сообщил лысый, — он убил Секко и Кани!
— Они были умнее и убежали, — усмехнулся Сокол.
— А ты дурак, если связался с магом, — припечатал стражник. — Извините, ваша милость. Он вас больше не потревожит.
— Верно, даже если захочет. Рука-то не скоро срастётся, — Сокол забрал у Лизаветы свою одежду и её мешок. — Идёмте, госпожа моя.
Они без происшествий и в молчании добрались до купален. Там он отдал ей вещи.
— Понятно теперь, почему не следует ходить по замку одной, даже если вы знаете дорогу?
— Да. Спасибо вам. Простите меня, я… немного не в себе.
— Оно и видно, но совершенно неудивительно. Доведись до меня — я бы тоже был не в себе. Ступайте мыться, и не торопитесь. Встретимся здесь, — он кивнул на каменную лавку возле входов в обе купальни, и мужскую, и женскую.
Лизавета не торопилась, но особо и не задерживалась. Впрочем, часов у неё всё равно не было, и как-то этот месяц с небольшим она без них прожила.
Смыла косметику, вымыла голову — роскошь-то какая, каждый день голову мыть! Прямо давно забытая. Постирала руками пару трусов — если до утра сами не высохнут, Тилечка высушит. О стирке остальной одежды нужно будет подумать утром.
Вытерлась, хорошенько отжала в льняном полотенце волосы, нанесла бальзам от госпожи Клары и расчесала. Намазала кремом лицо-руки-ноги. Оделась в сухое и чистое исподнее, а юбка — фиг с ней, она единственная. Но если она пойдёт по замку без юбки, её, наверное, даже Сокол не защитит. Надела, расправила складки, сложила в мешок остальное.
Сокол дремал на той самой лавке, он был чист и свеж, хотелось сесть с ним рядом и сложить голову ему на плечо, если не на колени.
Ага, а он потом будет считать себя влиятельным мужчиной за её спиной. То есть тем, кто может ей приказывать, говоря его же словами. Нет уж.
Хотела о нём что-нибудь узнать? Получай. Хотя, что тут особенного? Нормальный патриархат. Женщина — это особая разновидность имущества. Движимая и отчуждаемая. Которую нужно кормить и одевать, и ещё бить тех, кто попытается отжать её в свою пользу.
За размышлениями она не заметила, что Сокол открыл глаза и смотрит на неё.
— Спросил бы, о чём вы думаете, но не хочу, чтобы вы послали меня туда же, куда отправили Астальдо, — улыбнулся он, вставая.
— Вот оно самое, да. Не сказать такого, о чём потом буду жалеть. Но я послала не вас, так что не принимайте на свой счёт. И я не жалею.
Он забрал у неё мешок, забросил на плечо свою, судя по всему, снятую рубаху, и взял её за руку. Это у них уже в привычку вошло — ходить, держась за ручки. Зато всем сразу видно — женщина, гм, не беспризорная, подбирать и пристраивать в добрые руки не надо.
— Скажите, по здешним улицам ходить так же небезопасно?
— По любым улицам ходить небезопасно. Хоть кому. Но я отобьюсь, если вдруг что, мои парни отобьются, брат Василио отобьётся, Астальдо тоже отобьётся. Даже ваша Тилечка вероятнее всего отобьётся, она девочка талантливая. А вы — нет. Вы запнётесь, упадёте, и будете плакать.
— И ещё колено разобью, — добавила Лизавета.
— Я не сомневаюсь в ваших талантах. Как вы у себя дома по улице ходите? Неужели там безопасно?
— И да, и нет, — ответила Лизавета, подумавши. — Люди, подобные тем троим, у нас тоже встречаются, их хватает. И даже в светлое время суток. Но это не является правилом, за это преследуют по закону и наказывают — если поймают. И в основном взрослые люди передвигаются по городу самостоятельно. Детей обычно встречают и провожают, а в моём детстве и дети сами по улицам ходили. Но это было давно. И если мне куда-то надо, я просто выхожу из дома и иду.
— И не боитесь?
— Бывает, что боюсь, например, идти поздно вечером с работы в темноте по не самому спокойному району. Но от того, что я боюсь, необходимости ведь не исчезнет.
— Понятное соображение, — кивнул он.
Они уже почти дошли до входа в «их» башню, когда что-то мелкое бросилось Лизавете под ноги, и она ожидаемо споткнулась на ровном месте. А Сокол ожидаемо поддержал её и не дал упасть.
Из-под юбки Лизаветы выскочила мышь — обычная серая мышь, и побежала дальше по коридору. Но тут из-за какого-то выступа стены появился кот. Крупный плотный кот, полосатый, с белыми лапками и длинными усами. Красавец. В два стремительных прыжка он догнал мышь, взял её в зубы и с достоинством отправился в обратном направлении. Обошёл Лизавету и Сокола, и пошёл себе дальше. Мышь извивалась и пищала в его зубах.
— Молодец какой, — похвалила Лизавета.
— Вы не боитесь мышей? — изумился Сокол.
— Нет, а чего их бояться? — не поняла она.
— Обычно женщины боятся мышей.
— Знаю, матушка моя боится, и тётушка тоже. А я — нет. Они же совсем маленькие. Вот когда скребутся ночью — неприятно. Спать мешают. Впрочем, когда днём — тоже. У нас на работе раньше, до ремонта ещё, из подвала скреблись в наш кабинет, но они не знали, что в том углу стоит сейф и им никогда его не сдвинуть даже всей мышиной колонией, сколько бы их там не было, — усмехнулась она воспоминанию.
В «их» башне на столе стояли остатки ужина, и Сокол предложил сначала поесть, а потом уже расходиться. Зевающий брат Василио сказал, что отправляется спать, а господин Фалько пусть дожидается молодёжь, они всё ещё где-то бродят. Госпожа Агнесса вернулась, её Руджеро привёл, и опять ушёл, а все прочие пока не приходили. Остальные спят.
Сокол согласился, подтащил лавку, а потом и стол поближе к камину, и пригласил её сесть. Пододвинул тарелки с хлебом, мясом, маслом и паштетом, пирогом и овощами. И кувшин с вином.
Двузубая вилка на столе нашлась только одна, остальные были свалены в кучу вместе с грязными тарелками. Сокол отдал вилку Лизавете, а сам достал нож и принялся резать еду на куски.
— У меня была где-то вилка, но сейчас не с собой. Вас не удивит, если я обойдусь без неё? — усмехнулся он.
— Меня уже ничего сегодня не удивит, — покачала она головой.
А продукты здесь хорошие. Лучше, чем дома. И еда из них тоже хорошая.
— Вы сегодня сотворили для нас чудо, — улыбнулся он.
— Ну да, — не поверила она.
— В часовне.
— Это не чудо, это какое-то непонятное свойство крови, химическое или физическое.
— Это чудо, госпожа моя. И я рад, что сподобился видеть, — он положил нож, взял её ближайшую к нему руку — ту самую, левую — и поцеловал кончики пальцев. — Астальдо дурак, но он понятливый дурак, он ещё поймёт и оценит. А я оценил уже сейчас.
— Вы просто добры ко мне, — вздохнула она. — И я вам об этом уже говорила.
— А с чего бы мне не быть добрым к прелестной женщине, которая, к тому же, обладает неповторимым характером? В юные годы, доведись до меня, я бы вас уже убил, у меня не хватило бы терпения и душевных сил вас убеждать. А сейчас я просто наслаждаюсь. Вы необыкновенны тем, что от вас никогда не знаешь, чего ждать. Вы всегда отвечаете не так, как другие, и всё делаете не так, и мысли вам в голову приходят не такие, как у всех. Обычная женщина понятна, даже если маг. А вы не маг, но вы непредсказуемы.
