Лизавета недоверчиво на него смотрела — вроде выпили пока немного, о чём это он?
— Вы о чём сейчас?
— Скажите, как вам было в часовне?
— Страшно, — честно призналась она, и очень радостно стало от того, что можно откровенно об этом сказать. — Сначала — восторг, там ведь очень красиво. А потом, когда оказалось, что моя кровь всё там перебаламутила, я испугалась. До того, что ноги подкашивались. И если бы не вы, — она не смотрела на него совсем, — я бы, наверное, завизжала и убежала. И потом ещё, когда оказалось, что вы не можете сменить личину.
— Да, после того, как ваша кровь запустила процесс, вся другая магия перестала работать. Я не сразу понял. А когда понял, что надеяться можно только на обычное, человеческое — оставил вас на Астальдо и сбежал.
— Правильно сбежали, раз вам не нужно показываться на глаза хозяину замка. Господин Лис отболтался, и мы нормально выбрались.
Он помолчал немного.
— Я думал, вы у себя дома принцесса. По тому, как вы со всеми обращаетесь.
— А сейчас я где-то потеряла корону? — хихикнула она.
Надо же, принцесса. Ага, три раза.
— Принцессы боятся мышей, не умеют варить похлёбку и не знают того пути, по которому вы отправили нашего друга, — подмигнул он. — Скажите, а какие интересные напутствия вы ещё знаете?
— Много знаю, — сообщила она, аккуратно отрезая себе кусок пирога его ножом. — Если вы про те части тела, о которых не говорят в приличном обществе, то у нас они в ходу все. Но я не знаю правил их употребления в вашем языке. А наши с вами товарищи по путешествию не ругаются.
— Ещё бы, они либо лица духовные, либо люди воспитанные, и не станут ругаться при даме. Но я думаю, где-нибудь вам непременно удастся послушать.
— Не скажу, что хотела бы, но если представится случай — не откажусь. Как там называется тот город, куда мы отправимся дальше?
— Кайна. Это побережье Лирийского моря. Ехать тоже дней десять, но — через горы.
— Через горы интересно, — кивнула Лизавета. — Далеко до тех гор?
— День пути. Смотрите, — он сунул палец в стакан с вином, и стал рисовать прямо на столе. — Мы тут, — поставил жирную точку. — Фаро тут, — ещё одна точка, в стороне.
Дальше он подобным же образом изобразил береговую линию, Аллическое море, реку Мор, в которой они купались по дороге, горную цепь с севера на восток и побережье за ней. На побережье нарисовал круглую бухту и возле неё поставил ещё одну точку.
— Кайна тут. Это красивый морской порт, бухта у них очень симпатичная, но портовый сбор ещё больше, чем в Фаро.
— Вы там бывали?
— Неоднократно. Но давно не заглядывал, только известия получал. У меня там люди, которые присматривают за моими интересами.
— Представительство вашей фирмы?
— Как вы сказали? Да, что-то вроде. Фирма — это предприятие?
— Да. Именно.
— Тогда у меня оно.
— И… чем вы занимаетесь? — осторожно спросила она.
— Морской торговлей. У меня много кораблей и много… представительств.
— И вы вынуждены бросить всё из-за затеи господина Астальдо?
— Нет, из-за собственной глупости и самонадеянности. Но у меня сыновья, они отлично справляются.
— А вы получаете известия?
— Конечно. Не напрямую, Астальдо запретил мне это, но есть способы. Скажите, чем он вас держит?
— В смысле — держит? Почему я всё это делаю?
— Да.
— Боюсь, у меня нет вариантов. Куда я здесь денусь? Я не знаю никого и ничего. А чем он держит вас?
— Он оказал мне большую услугу и потребовал ответную. А для вас он что сделал? Или только обещал?
Лизавета задумалась над формулировкой. Сказать, что только он может вернуть её домой? Но раздумья прервали появившиеся Тилечка и мальчишки. Радостные и шумные.
— Ой, госпожа Элизабетта, там было так здорово! Это самый расчудесный бал в моей жизни, — сообщила Тилечка.
— Вот и хорошо, — кивнула с улыбкой Лизавета. — Вы ужинали?
— Да, нас покормила госпожа Зиновия.
И поскольку Лизавета зависла, Сокол пояснил:
— Дочь его милости герцога Вассо. Молодёжь, тихо, — все мгновенно замолчали. — Первое — здесь спят. Хотите громко болтать — ступайте наружу. Второе. Первая стража на вас, хоть на всех вместе, хоть жребий бросайте. Потом будите брата Василио, потом он будит Мартелло. Еда на столе.
— Тилечка, ты пойдёшь мыться? — спросила Лизавета.
— Хотела бы, — тихо сказала девочка.
Сокол понял с полуслова.
— Госпожу Аттилию проводить до купальни и обратно. И самим тоже не забыть зайти в соответствующее место. Завтра — утренняя служба, а потом — праздник в городе и ярмарка. Госпожа моя, вы ещё остаётесь?
— Нет, я уже не в силах.
— Тогда пойдёмте. Сдаётся мне, по лестнице вы сейчас в одиночку не подниметесь.
2.20 Лизавета рассуждает об уникальных умениях
Утром Лизавета проснулась и обнаружила, что Тилечки снова нет. Вчера она так устала, что уснула, едва раздевшись, и не слышала, как та пришла и легла. Но у девочки первый бал, и очень удачный, поэтому портить девочке вечер и загонять её спать Лизавета почитала неправильным. Она и Настю никогда домой не загоняла, и не сидела допоздна, если Настя где-то задерживалась, в отличие от мамы, которая всегда сходила с ума от беспокойства, если Лизавета или Вася вдруг куда-то пошли. Лизавета доверяла дочери, та всегда предупреждала, если вдруг что, и у них в этом плане всё было цивилизованно, чему Лизавета была всегда очень рада, понимая, что между родителями и детьми случается по-всякому. Но Настя была самым чудесным образом понятлива и конструктивна, с ней всегда можно было договориться. И друзья у неё были тоже понятные и приличные — в основном приятели из двора, школы и художки. Настя никогда не отказывалась привести их домой и показать, а Лизавета никогда не отказывалась приютить и накормить. Так и жили.
В общем, держать Тилечку на цепи не было никакого смысла. Есть радость в жизни — вот и пусть радуется.
Лизавета вздохнула, поверила вчерашнюю фиговинку в мешочке на шее. Она не решилась снять мешочек ночью, даже под подушку положить не решилась, но всё было на месте. Оделась снова в то же проклятущее платье и пошла вниз.
Внизу в пустой комнате за столом сидел Сокол, и перед ним стоял кувшинчик, и такой запах мог быть только из такого кувшинчика. И чашка. Ну и ещё всякая еда тоже, но кофе же, кофе! Умыться бы сначала, но он ведь одну не пустит, и кофе остынет…
— Доброго вам утра, госпожа моя, — кивнул он. — Желаете? Тут ещё осталось, на чашку хватит.
— Желаю, — умыться можно и после.
Он дотянулся до чистой чашки, вылил ей всё, что было в кувшинчике. И добавил сливок. Лизавета понюхала, потом взяла на язык капельку… божественно. Пила, прикрыв глаза. Потом вспомнила, что не одна за столом, поставила чашку.
— На вас очень приятно смотреть, когда вы пьёте арро, — рассмеялся он. — Вас легко порадовать, это хорошо.
— Чего ж хорошего?
— Мои способности радовать женщину сейчас очень ограниченны. Я не распоряжаюсь всем тем, чем мог бы и чем привык. У меня остался только я сам… и арро. Который вы зовёте кофе, я правильно помню?
Радовать, значит. Вот как.
— Да, кофе. Мне приятно, что вы запомнили, — так-то ей больше ничего особенного для радости и не нужно. Кофе… и он сам. — Где все?
— На службе. Праздник продолжается. Ваша Тилечка сказала, что вы крепко спите, и Астальдо велел вас не будить.
— Спасибо господину Астальдо, — вздохнула Лизавета.
— А когда они вернутся, пойдём в город. Сегодня нет дождя, как вчера к обеду закончился, так и ясно до сих пор. Посмотрим скачки, шествие и что там у них ещё будет, и сходим на ярмарку.
— Точно, нож и фляга. Мне же дали денег, и я богата. Надо понять, насколько.
Лизавета вытащила из кармана юбки лежавший там со вчера мешочек и вытряхнула его над столом. Из мешочка высыпалась кучка монеток. Две золотых, полтора десятка серебряных и два вида медных — большие толстые и маленькие тоненькие. Она глянула на Сокола, который с любопытством смотрел — что она делает, и потребовала:
