ногами и стараясь не обращать внимания на то, что ладони у него в крови, и лицо в крови, и тёмная куртка подозрительно намокла и потяжелела. Перед глазами плыл мрак, живот от натуги грозил лопнуть. Зато драконьего шёпота слышно не было. А я тянула, тянула, тянула — по липкой грязи, хлюпающей под ногами...Взметнулось зарево, от горящей машины ударило волной жара — а я всё тянула. Вдалеке завыли сирены — а я тянула…Когда мочи тянуть не осталось — просто сидела, положив голову Мэта себе на колени, и смотрела, как на обочине сбиваются в стадо автомобили специальных служб и к нам по откосу спускаются "космоплаватели" с носилками.Меня тоже положили на носилки, и это было кстати, потому что ноги не слушались. Но когда мои носилки хотели погрузить в другую машину, я поднялась и сказала, что должна ехать с мужем. Имею право. Вот смотрите, у меня идентификатор с брачной отметкой…Всю дорогу врачи хлопотали вокруг Мэта. За их спинами в бледно-зелёных робах ничего не было видно. Судя по суете и напряжённым голосам, состояние пациента внушало тревогу. Но я всё равно улыбалась. В голове билось в такт пульсу: "Живой. Живой. Живой..." Подписаться на автора
Глава 23. Разговор с собой, или Вся правда о Симоне
— Знаешь, по-моему, следователь мне не поверил. Ладно, фильтр глушителя. Но демпфер нельзя вытащить, не разобрав половину автомобиля. А этого не сделаешь за десять минут. Или за пятнадцать — сколько мы с тобой просидели? Только я видела его своими глазами, даже поддела носком ботинка. В руки, правда, взять не успела. Но вряд ли зло настолько затмило мне глаза, чтобы я перепутала кусок добра с грязью.
— Я вот думаю, вдруг кто-то из этих мальчишек субер? Техновидец или заклинатель. Может такое быть?.. У Талхаров служит один бездельник по прозвищу Ломака. Он умеет доставать монетки из кофейного автомата силой мысли, а у него и таланта, считай, нет, один намёк. Помнишь схему двигателя и системы выпуска? Мне кажется, искусный человек мог вывести демпфер дистанционно, по всем этим каналам и трубкам.
— Так странно говорить с тобой, не надеясь на ответ. Слушать свой голос в тишине. Аппараты жизнеобеспечения иногда попискивают, но я уже привыкла, не обращаю внимания. А шум в коридоре раздражает. Не думала, что в больнице так беспокойно. Всё время кто-то ходит, гремят каталки, медсёстры и врачи перекликаются, не понижая голоса. Это сейчас ночь и почти тихо. Город за окном цветёт огнями. Очень красиво. Такие вещи замечаешь по-настоящему, только когда некуда спешить…
— Прости, что несу всякую ерунду. Доктор Арцельс велел разговаривать с тобой как можно больше. Спать я всё равно не хочу. Меня тоже обследовали, взяли анализы, вкололи какое-то средство против зла и ещё одно — от нервов. Нервы — это потому, что меня к тебе не пускали и вообще хотели отправить домой. Но потом передумали. Даже обрадовались, что я не уехала и разрешили присутствовать при третьей операции, представляешь? Было страшно. Но доктор Арцельс сказал, что ты сильный. С такими повреждениями, как у тебя, мало кого довозят до больницы. А я ещё тащила тебя, не думала, как это скажется… Доктор меня похвалил. Смешно, да? И велел думать о том, что всё будет хорошо. Врачи потом говорили, операция прошла как по маслу. На удивление.
— Не знаю, куда дели мою одежду. Её теперь только выкинуть. Сижу перед тобой в больничном — рубашка в цветочек, халат в горошек и тапочки с помпонами. Не падай в обморок, когда увидишь. Ещё прикатили койку на колёсиках. Правда, сплю я плохо. Всё снится, как твоя машина летит под откос и как ты там лежишь… И драконы. Во сне они настоящие, здоровенные, зубастые и огнедышащие. Ты видел драконов? Мне кажется, их видят только аниматы. Или только я, потому что умею чувствовать анимы. Может, у зла тоже есть анима?
— Нет, я не то говорю. Вернее, не так. Надо — как будто прошло уже лет шестьдесят и у нас взрослые внуки. Сидим мы в креслах-качалках, вспоминаем и смеёмся. Потому что всё было давным-давно и теперь похоже на сказку. Нам ведь ужасно повезло с этой аварией на заводе. Нет, я понимаю, вашему концерну сейчас невесело. Производство стоит, акции падают. Но мы на себе испытали, как действует зло, и узнали, что ему можно сопротивляться. Хотя с твоей стороны было глупостью кидаться вдогонку за мальчишками. Они напали на машину под влиянием зла, но ты-то большой и умный. Мог бы хоть под ноги сначала посмотреть… А! Ты же не был, когда нам показывали демпфер. Не изучил материальную часть… Но для этого у тебя есть я. Цени!
— Хорошо, что я тогда всё высказала. Больше не осталось, за что на тебя злиться. Ну, почти. Вроде ни к чему теперь вспоминать, но меня очень задело это твоё "Вещи брось". Помнишь, в записке? Наверно, ты хотел сказать, чтобы я не тратила время на сборы, если будет шанс успеть на твой рейс, но писал второпях, не думая, как путано и обидно это звучит. Видишь, я уже сочиняю тебе оправдания. Хотя до сих пор не знаю, как ты на самом деле ко мне относишься…
— А то, что я сказала там, на заводе… что все другие лучше тебя. Это неправда. Не было никаких других. Вообще никого не было. То есть… Ладно, я расскажу. Ты всё равно меня не слышишь. Я никому никогда об этом не рассказывала. Ни маме, ни Эрике, ни Лире… Это мои подруги — дома, в Татуре.
— Мне ещё не было семнадцати. Я ходила на специальные языковые курсы при университете. На самом деле моя мама лучше всяких курсов, но сертификат добавлял баллы при поступлении. И практика ещё никому не мешала. Кроме меня. Ха-ха… Даже сейчас трудно решиться. Ладно. Там в лингафонной комнате был лаборант. Без пяти минут выпускник, высокий красивый парень. Просто картинка. Девчонки по нему с ума сходили. И я тоже. Дело было весной, текли ручьи, я думала: ещё пара месяцев, он получит диплом, и я больше никогда его не увижу. В женских журналах как раз писали о том, что лучше сделать и ошибиться, чем не сделать, а потом жалеть. И о том, что женщина не должна бояться брать инициативу на себя. Сейчас, наверное, тоже пишут. Но я не читаю…
— В
