Некоторое время Юджин злобно сопел, глядя то на меня, то на кольцо на моем пальце. Если б не этот яркий синий камешек!.. Юджин бы просто отвесил мне звонкую оплеуху.
Но герцогская печать было моим надежным оберегом.
— Давай начистоту, — просопел, наконец, Юджин. Видимо, решил сменить тактику. — Ты же понимаешь, что мальчишка-герцог может отказаться от тебя? Ну, покувыркались в койке. Ну, дал колечко поносить — так ведь он и забрать может. Передумать. А я ведь всерьез женюсь. И проживем прилично, как все люди. Ну?
— Нет, — твердо, не без удовольствия, ответила я.
Юджина чуть не разорвало от злости.
— Возгордилась, да? Размечталась? На дороге с голоду сдохнешь! — проорал он визгливым голосом, швыряя букет в пыль, мне под ноги. — Не женится он на тебе, и что делать будешь?! Голод и нищета мигом с тебя спесь собьют!
— Даже если не женится, — хладнокровно ответила я, — у меня есть профессия. На кусок хлеба себе заработаю всегда.
— Профессия! До первой ошибки! — вопил Юджн, пятясь от меня. Два желания раздирали его: убежать и выплюнуть весь яд. — Помрет пациент, и никто к тебе больше не пойдет! И нечем будет кормить твоего щенка!
— Ага, — беспечно ответила я, припоминая кучу золота в подвале.
О, какое это наслаждение — быть настолько независимой ото всех!
И знать, что угрозы Юджина просто пустые и злобные слова!
— Да я тебе!.. Я не дам тебе жизни! — орал этот слизняк, захлебываясь своей злобой.
Тронут меня он так и не посмел. Хоть кулаки у него и чесались.
Но невеста герцога — это вам не шутки.
Поэтому ему так и пришлось уйти, крича пустые угрозы и проливая слезы бессилья.
***
— Милорд, к вам дама!
— Я занят. Скажите ей, что сейчас принять ее не могу.
— Милорд, мы говорили ей это несколько раз.
— И что же?
— Она отвечает нам свирепым молчанием. Или же говорит, что подождет до тех пор, пока вы не освободитесь.
Кристиан усмехнулся.
Он мог бы даже не спрашивать, кто это так настойчиво требует у него аудиенции.
Старая мадам Эванс.
Старуха приковыляла к нему и на одной ноге, как только дело коснулось ее дочерей.
Ее ярость была так велика, что Кристиан нарочно не велел ее пускать несколько дней.
Он видел эту лютую злобу так же ясно, как увидел бы чернила, растекающиеся по воде.
— Старая каракатица, — усмехался он, прислушиваясь к тому, что шептала ему магия. — Я выдою тебя досуха.
Ярость старухи была опасна.
Ею действительно можно было отравиться.
— Как люди годами жили с ней рядом, — удивленно бормотал Кристиан, прислушиваясь к бушующей дикой ярости. — Как не потравились?
И только когда он почувствовал, что старая ведьма обессилела, что ее черный яд стал светлеть, а скоро и совсем истощился, пропал, Кристиан велел позвать ее к себе.
Старуха неловко ковыляла с палкой, но Кристиан не спешил ей помочь. И своим слугам не велел к ней прикасаться.
Ему виделось, что вся она покрыта ядовитой слизью. Одно касание — и беды с болезнями источат тебя.
— Что вам угодно, — сухо и безэмоционально произнес он. — Вы так настойчиво требуете принять вас. Что-то серьезное?
— Не очень-то вежливо, — пропыхтела старуха, останавливаясь перед рабочим столом Кристина, — заставлять меня ждать.
— Не очень-то вежливо требовать что-то от человека, который не хочет иметь с вами никаких дел, — заметил Кристиан, щуря синие глаза. — К тому же, вы забываетесь. Вы снова забываетесь в вашей непомерной гордыне. Вы не в праве ничего от меня требовать.
— И присесть мне не предложите? — желчно поинтересовалась старуха.
— Нет, — беспечно ответил Кристиан. — Чем вам здесь будет неудобнее, тем быстрее уберетесь отсюда. Ну, так что у вас за дело ко мне?
— Отпустите мою дочь, — рявкнула старуха, яростно стукнув палкой об пол.
— У меня ее нет, — заметил Кристиан. — Не понимаю, почему вы ко мне с этим пришли.
Старуха промолчала.
Ее красные глаза горели, как угли. То ли она рыдала, то ли злоба душила ее, пока сосуды не полопались.
— Она в подземелье, — прошипела старуха, когда смогла говорить. — Сидит в холодном каменном мешке! Который день! На казенной каше на воде и тухлой воде!
— Значит, что-то натворила, — так же беспечно ответил Кристиан.
Старуха снова яростно ударила палкой в пол.
— Не делайте вид, что не знаете, за что она там! — яростно выкрикнула она. — Это вы ее туда упекли! Она плакала, она в ужасе! Она не заслуживает…
— Не заслуживает? — холодно перебил горячую речь мадам Эванс Кристиан и поднял голову от бумаг, над которыми работал. Он глянул ей точно в глаза, и старуха замолкла, словно ей в лицо дохнуло невыносимым холодом. — Ну, хорошо, раз вы настаиваете, я буду говорить прямо. Да, это я велел… арестовать ее.
— Вы ее околдовали! — шипела старуха. — Не притворяйтесь! Я знаю, о чем говорю! Вы наложили на нее чары! Никто ее не арестовывал, она сама оговорила себя, по вашему наущению!
— Оговорила? А мне показалось, я поймал ее на месте преступления, — голос герцога гневно загрохотал. — И она в преступлении призналась. Никакого оговора.
— Какого еще преступления?! Моя чистая, наивная девочка не способна ни на какие преступления!
— А! Так науськивание толпы на невинного и беззащитного человека — это не преступление? Она подговаривала людей расправиться с жертвой. Со своей сводной сестрой. С Эрикой. Это вы надоумили дочь направить против нее толпу? Убить ее? Растерзать и ее, и ее ребенка, и всех, кто находился в доме? Вы считаете это невинной забавой? Правда?
— Эрика заслужила это! — проорала мадам Эванс, стискивая сухие кулачки. — Вы, вы, вы! Заступаетесь за эту… мерзавку! Вам ее жаль! Называете ее невинной жертвой! Но она не такая уж кроткая овечка, какой кажется! О-о-о, можете не отвечать мне! Я чую это! Она пустила вас к себе под юбку, поэтому вы так внимательны и отзывчивы к ней! Поэтому вам жаль эту лживую потаскуху! Но ваше сердце черство к нам! К пострадавшим от ее рук! Я ведь обращалась к вам за помощью! Я молила о ней! И что же? Вы мне с легкостью отказали! Зато приветили виновницу всех наших бед! Ей досталось ваше покровительство! Вы развязали злу руки! Разве могу я рассчитывать на справедливость, когда эту безжалостную поджигательницу вы защищаете и оправдываете?! Потому я взяла правосудие в свои руки!
— Браво, браво! — Кристиан несколько раз лениво хлопнул в ладоши. — У вас редкий драматический талант. Вам говорили об этом?
— Это, по-вашему, представление?! — яростно выкрикнула старуха. — Я говорю вам прямо о том, что эта мерзавка, Эрика, подожгла мой дом! А вы смеетесь мне в лицо! Ничем не помогаете, не пытаетесь восстановить справедливость! И мою девочку кинули в каменный мешок за то, что она пыталась защитить меня и всю свою семью от жестокого!..
— Знаете, я бы вам, наверное, поверил, — непочтительно перебил ее Кристиан, зевнув с самым скучающим видом.
— Что же вам мешает! — яростно прошипела старуха. — Неужто у нее под юбкой медом намазано?
— Нет, — весело ответил Кристиан. Глаза его сверкали и искрились, как горные озера под солнцем. — Не намазано.
— Даже не сомневаюсь, что вы сняли пробу, — пробормотала старуха злобно. Она все еще пыталась придать себе вид оскорбленной и гордой добродетели. — Но должно же быть в вашем сердце что-то святое! Вы позволите вашей личной подстилке и дальше творить кровавые злодеяния? А пострадавших от ее рук будете травить и сажать в подземелье, чтобы никто не узнал о ее делишках?! И меня посадите?!
— Посажу, — хладнокровно ответил Кристиан. — Если ваша дочь признается, что это вы ее надоумили так поступить.
— Она мстила за!..
— За что? За поджог? — усмехнулся Кристиан. — Когда пришла весть о пожаре в вашем доме, когда вы лежали, обожженная, Эрика была со мной.
— Что?! — выдохнула старуха, потрясенная. Весь ее спектакль рушился как карточный домик.
— Я говорю — достаточно лжи! Эрика была со мной! — повторил Кристиан. — Вот поэтому я смеюсь. И не верю ни единому вашему слову.
