— Ты убьешь меня, и ты знаешь, что будет, — захрипел Реджинальд, когда ему удалось на мгновение оторвать от себя руки Табера. — Это будет во всех новостях, мальчик. Все будут знать.
— А ты спроси меня, не плевать ли мне, — Табер зарычал и шагнул к нему.
Реджинальд попятился, отчаянно бормоча.
— Я ее не трогал.
— Ты умрешь.
— Ну хватит, парень, — теперь в голосе Реджинальда звучала мольба.
Он отступал, стараясь уклониться от Табера, который снова надвигался на него.
— Ты же знаешь, я ее не трогал.
Табер стал успокаиваться. Он попытался усмирить свою жажду мести, свою ярость, но пожилой мужчина сделал роковую ошибку. Реджинальд достал из-за спины маленький, смертоносный пистолет и прицелился в грудь Табера с улыбкой удовлетворения на лице. Его палец лег на курок.
— Сдохни, кошка.
Табер бросился в сторону, когда раздался выстрел. Но одновременно с выстрелом Реджинальда раздались еще несколько. Вскочив на ноги, Табер увидел, как тело Реджинальда судорожно дергается под градом пуль, обрушившихся на его тело. Одна в сердце. Одна — в точку между глаз. Он упал неторопливо, как в замедленной съемке, стук его тела эхом раздался в комнате.
— Черт возьми, кошак, сколько раз я должен рассказывать тебе, как убивают бешеных животных? — прищелкнул языком Кейн, входя в комнату. Он осторожно подтолкнул тело Реджинальда ногой. — Вот так это делается. Одним выстрелом.
Табер повернулся к брату Меринас, адреналин все еще пылал в его крови, ярость туманила мозг.
— Еще раз назовешь меня кошаком, и я засуну этот ствол тебе в задницу и выпущу в тебя всю блядскую обойму! — зарычал он яростно, столкнувшись с Кейном нос к носу. — Тебе не нравится твоя работа? Тогда сваливай нахер, Кейн!
Кейн заморгал. Голубые глаза, почти такого же цвета, как у Рони, как правило, жесткие и холодные, словно оттаяли. Он положил руки на плечи Таберу.
— Перемирие? — предложил он.
Табер резко вдохнул, качая головой, борясь с гневом, который его сжигал.
— Как этот ублюдок попал в дом? — он повернулся к Кэллану. — Я думал, Мерк за ним следит. Что случилось?
— Ему удалось обхитрить его. Оглушил его, и довольно надолго, — Кэллан покачал головой, махнув рукой в сторону мужчин, вытаскивающих из дома тело Реджинальда.
— Мы поймали его, Табер. Все кончено. — Кэллан хлопнул его по плечу и тяжело вздохнул. — Иди к своей женщине. Ты будешь нужен ей, когда она проснется.
* * * * *
Рони уже не спала, когда Табер шагнул в спальню. Меринас сидела рядом с ней на кровати, мягко разговаривая с ней, вытирая влажной тканью ее лоб.
Ее рубашка была разорвана, плечо опухло, на лице выступили синяки. Она была самым красивым созданием, которое он когда-либо видел.
— Он мертв?
Он ожидал слез, может быть, сожаления. Но ее глаза сияли горькой надеждой.
— Я сожалею, — прошептал он, когда Меринас поднялась на ноги и пошла к выходу из комнаты.
— Табер, вы сделали то, что должны были сделать. — Меринас остановились рядом с ним, ее рука, утешая, погладила его плечо. — Не сожалей. Я уверена, что другого выбора не было.
Другого выхода нет, — подумал Табер. — Человек, который бил своего ребенка, не заслуживал права на жизнь.
Он посмотрел на Рони. Дверь за Меринас тихо закрылась. На лице Рони была боль, был скрываемый страх. Он переступил черту, сделал что-то, чего она не могла принять?
— Он не мой отец. — Потом ее голос дрогнул. — Почему мама не сказала мне, что он не мой отец, Табер? Почему она скрывала это от меня?
Как будто что-то наконец-то прорвалось у нее внутри. Табер бросился на кровать, притягивая ее в свои объятия, его сердце рвалось от боли.
— Я не знаю, детка, — прошептал он с болью.
— Она любила моего отца. — Рони ухватила его за рубашку. — Я знаю, что любила. Она сказала мне, что любила. Почему она осталась с этим ублюдком? Почему она позволяла ему причинять ей боль?
Он чувствовал, как ярость пульсирует внутри нее, как растет боль при воспоминании о детстве, которое у нее отняли. Он не смог защитить ее от всего, неважно, как сильно пытался. И даже сейчас он не мог защитить ее от полного осознания предательства, с которым она столкнулась. Жизнь их ребенка будет другой. Он мог только обнимать ее и молиться.
— Я бы отдал все, чтобы принять эту боль за тебя.
Табер опустил голову, глядя на Рони, его сердце болело за нее, даже несмотря на то, что одновременно радовалось тому, что все обошлось. Она не ненавидела его. Ее не пугало животное, которое иногда вырывалось на свободу. Она приняла его целиком. И если бы он мог, он отдал бы все, чтобы спасти ее от этой боли.
Ее глаза были как темные омуты, в них была растерянность и обида, но он мог видеть ее доверие. Ее потребность в нем.
— Не надо, — Рони, наконец, вздохнула. — Я бы не стала ничего менять, Табер. Не стала бы менять, потому что тогда я не встретила бы всех вас. Остальное неважно, даже жестокость Реджинальда, ведь она теперь в прошлом. Я могу жить с этим. Я не могу жить без тебя.
Как она могла сделать такое с ним? Заставить его грудь наполниться чувством гордости от таких простых слов? Заставить его чувствовать себя так, будто он может покорить мир, просто улыбнувшись ему?
— Я всегда буду с тобой, — выдохнул Табер, его голос охрип от переполнивших его эмоций, удививших даже его самого. Любовь наполнила его душу. — Всегда, Рони. Я всегда буду рядом.
Она прикоснулась к его щеке. Почти судорожно его рука поднялась и коснулась ее руки, сжала ее, поднесла к губам. Табер коснулся ладони Рони поцелуем, в который вложил всю душу.
— Тогда я счастлива, — она вздохнула, тяжелый, усталый вздох. — Обними меня, Табер. Ложись рядом со мной и просто обними меня. Останься со мной.
Он опустил ее на кровать, заключил в объятия, крепко прижав к груди, уперся в ее макушку подбородком. Ее тело совершенно естественно прижалось к нему. Стало тепло. Стало спокойно.
— Мы будем любить нашего малыша, — прошептала она сонно.
— Всегда, Рони. Мы его будем просто обожать.
Табер понимал, в глубине души, что у него уже нет выбора.
Она тяжело вздохнула, позволяя, наконец, себе расслабиться. События последних дней окончательно подорвали ее силы. Табер почувствовал, как ее дыхание углубляется, а тело слабеет, и только тогда позволил одной слезе медленно скатиться по его щеке. Она была его подарком. Его душой.
Спасение, наконец, пришло к человеку и к животному внутри, с которым он каждый день боролся. С ней он наконец обрел покой.
Аарон Лоуренс по-прежнему сидел, замерев на месте, его глаза были прикованы к экрану телевизора, изображение било его с силой приливной волны. Слова, пробивающиеся через шум голосов, почти не имели смысла. Он видел только ее лицо. Лицо, которое он и не мечтал никогда больше увидеть.
