Герман принял решение и свернул с тропинки, ведущей в казарму, на знакомый путь до общежития для преподавательского состава.
Было похоже, что Вальтер Гротт уже привык к его поздним визитам. В щель между раздвинутыми шторками лился свет, и фигура учителя, мелькнув на фоне окна, резко заняла все пространство. Гротт задернул шторы, и скоро входная дверь распахнулась, и он вышел на порог.
— Добрый вечер, учитель, — поприветствовал его Герман издалека.
— Комендантский час, курсант Герман, — строго напомнил Вальтер и запахнул на груди черное пальто. — И холодно.
— Разговор важный. И он касается КРАС.
Герман играл вслепую, и знал это. Однако рисковал осознанно, будучи уже почти полностью уверенным в том, что Гротт теперь не отпустит его так просто. Так и вышло.
— Говори.
— Здесь? — Герман все-таки удивился. — А…
Вальтер нетерпеливо прицокнул языком:
— Не тяни время, Герман! Говори, — и чуть спокойнее добавил. — Я слишком часто вожу тебя в гости. Вопросы мне ни к чему.
Магическое зрение не понадобилось, чтобы почувствовать тишину, ватным одеялом окутавшую обоих. Однако Герман все же постарался и даже ненадолго смог увидеть сложную сеть магических потоков, искусно сплетенных вокруг них. Гротт отпустил воротник и сунул руки в карманы:
— Что ты знаешь о КРАС?
Пришлось честно признаться:
— Ничего. И я надеялся, что вы мне расскажете.
История Дзюн уложилась в пять минут. К ней Герман прибавил свои умозаключения и выжидательно посмотрел на учителя:
— Если Гаспар Дженаро — тот человек, который хотел убить Альберта, он попытается снова. А если он имеет отношение к этому вашему КРАС, чем бы оно ни было, я должен знать. Я должен защитить Альберта. Вы понимаете?
Вальтер не ответил.
— Что такое КРАС? — почти в отчаянии снова спросил Герман, делая шаг вперед. Ни его страсть, ни сжатые кулаки, на выражение мольбы в глазах — ничего из этого, казалось, не тронуло Гротта. Он медленно достал руку из кармана, будто бы поправить очки, и вдруг схватил Германа за воротник. Подтянул к себе:
— Ты вернешься в казарму, ляжешь спать и думать забудешь обо всей этой истории.
Герман дернулся, но рука в кожаной перчатке держала слишком крепко. Бледное лицо Гротта, в свете луны отливающее призрачной синевой, оказалось так близко, что в отражении стекол было видно лицо самого Германа.
— И если я узнаю, что ты суешь в нее нос…
— То что? Вы мне угрожаете? — Герман начал злиться. Дернулся еще раз, вырываясь из захвата.
— А если и так? Просто запомни, что это не твое дело, — Вальтер резко убрал руку, но все равно было заметно, как пальцы конвульсивно сжались в кулак. Герман на мгновение стало не по себе — возможно, не стоило злить такого человека, как Гротт, но сомнение рассеялось, стоило вспомнить его угрозы.
— Теперь мое, — твердо ответил он. Одернул китель. — В приложении к Уставу есть пункт о личном оскорблении курсантов со стороны обучающего персонала.
По лицу Вальтера прошла волна непонятных Герману чувств.
— Отрадно видеть такое рвение в учебе. Но КРАС не по зубам, ни тебе, ни всей твоей банде талантливых бездельников. Я знаю, что ты пытался отыскать информацию сам, был в библиотеке инквизиции, где, разумеется, ничего не нашел. Это дело опасно для любого, кто хоть краешком его зацепил. Я ясно выражаю свои мысли, курсант Герман? Или вам надо прямым текстом сказать, что мне не нужна ваша бессмысленная смерть?
Герман вздрогнул, как от внезапного холода. Когда Гротт говорил о смерти, он не шутил. Он вообще не был склонен к шуткам, разве что к ядовитой иронии, но это иронией не было.
— Не нужно за меня переживать, — Герман упрямо мотнул головой. — У меня достаточно ума, чтобы проявлять осторожность.
— Мне известно твое мнение о своей драгоценной персоне, — перебил Вальтер раздраженно. — Не хочешь так, подумай о том, что втянешь в неприятности Вильтрауда, Дидрик и Калькбреннер.
— Все будет хорошо.
Казалось, Гротт снова вцепится в него, причем сразу в горло, но тот лишь устало закатил глаза:
— Ты безнадежен. Просто повторю — если мне покажется, что ты мешаешь, я до директора дойду, можешь не сомневаться. Ведь ты уже понял, что я никогда не шучу. Дженаро давно у нас под подозрением, но студентам лучше держаться подальше. Доброй ночи.
Тишина рассеялась, и Гротт скрылся в дверях общежития.
Герман еще некоторое время не двигался с места, ослепляющий гнев рвался наружу. Чтобы не наделать очередных глупостей, вроде этого разговора, он собирался дождаться, пока не успокоится, но становилось только хуже. Свет в окне Гротта погас, будто тот еще раз продемонстрировал, что не собирается больше тратить время на строптивого ученика. Герман глухо зарычал сквозь зубы. И вдруг представил себя со стороны — самоуверенный мальчишка, решивший, что может что-то требовать от учителя. Разве он ждал, что Гротт кинется ему на помощь? Нет. Напротив, доверившись ему, Герман не только свою гордость унизил, но и рискнул безопасностью Берта. В конце концов, Дзюн решила поделиться с ним, а не с Кишманом, Гроттом или кем-то другим. Она доверилась Герману.
Он развернулся и пошел обратно в общежитие.
На следующий день от недавней вспышки ярости не осталось и следа. Вернувшись в жилой блок, Герман, немедля ни минуты, растолкал Рене и прямо попросил помощи. Если рыжий и удивился, то несильно, зато проявил завидный энтузиазм, едва не перебудив остальных соседей.
После утренней тренировки студсовет сделал новое объявление, на сей раз приятное. По крайней мере, для подавляющей части студентов. У Германа новость о скором бале в честь завершения декады инициаций не вызвала особых эмоций, не до того было, да и шумные празднества ему не нравились. Много людей — много проблем, такого он придерживался мнения, поэтому сразу после завтрака они с Рене незаметно отделились от компании и, обогнув учебный корпус “Д” вошли в библиотеку.
— Посидим минут пятнадцать, — заявил Рене и подмигнул. — Для отвода глаз.
Герман с сомнением оглядел читальный зал — в такую рань мало кто спешил сюда, поэтому кроме них двоих лишь за одним из столов сидела девушка, обложенная учебниками. На парней она даже не взглянула.
— Думаю, это ни к чему.
— Но все шпионы сначала отвлекают от себя внимание, — разочарованно протянул рыжий. — Десять минут.
Герман схватил его за локоть и потащил ко входу в информационное хранилище.
На подоконнике напротив двери сидел библиотекарь и задумчиво мастерил фигурки из бумаги. С ним Герман планировал договориться прямо на месте и без слов протянул маленький пакет из блестящего красного картона. Сорамару заинтересованно сунул туда нос.
— Нам нужна помощь.
Библиотекарь покачал в воздухе скрещенными лодыжками. Покосился на подарок.
— Это запрещено?
Герман кивнул. Рене за его спиной нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
— Даже небо подарит дождь тому, кто в нем нуждается. Идемте, най.
Он спрыгнул с подоконника и поманил за собой.
Рене притормозил на пороге и жарко зашептал Герману на ухо:
— Какая фифа! И почему я раньше на нее не смотрел? Вы знакомы? У нее есть парень?
Герман едва не споткнулся. Сорамару оглянулся и бросил на них вопросительный взгляд.
— Ну не томи уже, — Рене пихнул его в спину. То есть, он точно не шутил.
— Я понимаю, что ты на него не смотрел, — осторожно начал Герман, понижая голос до еле слышимого шепота. — Но ты что, его еще и не слушал?
Сорамару наклонил голову, и Герман догадывался, что тот слышит каждое их слово. Стало невыносимо стыдно и неловко. Рене же беззастенчиво уставился на хорошенького библиотекаря:
— Ну… Ну у него же ноги красивые!
— Это не оправдание! — почти взвыл Герман и прошипел. — Если ты ему не понравишься, делу конец. Так что попридержи пока свои комментарии при себе.
Рене тяжело вздохнул.
Сорамару оставил их наедине, и Рене взялся за дело.
