Но почему он сгорел? Не сам воспламенился, о нет. Второй советник короля владел стихией земли, являлся в прошлом боевым магом, но с огнем связан не был, поэтому сам себя лишить жизни не мог.
Тогда кто? Ответ один: тот, кто находился рядом с беседкой, рядом со мной и Лентистом.
Лентист... Ему не подходило это имя. В моем воображении Калест и Лентист по-прежнему оставались разными личностями. Потому что вели себя по-разному. Каким бы ни был засранцем Калест в самом начале, как бы сильно я ни ненавидела его, сейчас могла сказать, что знаю его настолько, насколько вообще возможно узнать человека, чьего истинного лица никогда не видела.
От Лентиста не пахло мятой. Он не улыбался чуть самодовольно одним уголком губ. И взгляд – они смотрели на меня абсолютно разными глазами, и дело было совсем не в их цвете. Это были разные маги – я могла поспорить на собственный дар, на оба дара. Это были разные маги, но тем не менее слишком многое указывало на то, что мною, моими чувствами просто играли.
Играли беспощадно, безжалостно, учитывая, что я дважды стала невестой. Один раз благодаря иллюзии, а второй – по-настоящему. Узор помолвочного браслета золотом оплетал мое запястье. Блестел под единственной полоской света в этой густой темноте.
И нет, я не хотела об этом думать. Уж лучше волноваться за Копера, который остался в спальне во дворце совершенно один. Переживала за своего друга даже больше, чем за себя. Да, временами я пропадала из его поля зрения, и пропадала надолго, но уж точно не на несколько дней и тем более не на навсегда.
Что будет с ним? Я верила, что мне помогут. Хотела верить в то, что Калест не оставит меня здесь, но все же не могла не думать об этом. Меня ждал инквизиторский костер – отрицать это сейчас было глупо, но что в этом случае станет с Копером? Фамильяры чистокровных ведьм умирали вместе с ними, и я боялась этого. Боялась, что мое безрассудство будет стоить жизни не только мне.
Пожалуй, это было даже большее наказание, чем костер.
Я храбрилась. В камере было не только темно, но и холодно. Этот холод пронизывал тело, забираясь в самую душу. Ужас накатывал волнами, не давая мне сомкнуть глаз. Сколько часов прошло?
А впрочем, может, и не часов, а минут. Ожидание настолько же угнетает, как и неизвестность. Ожидание начала или конца. В такие моменты просто не веришь, что все это происходит с тобой, но уже ощущаешь дыхание смерти. И сожалеешь. О том, чего сделать еще не успел. О том, что ход событий закрутился именно так.
Будь у меня при себе хоть одно зелье, я бы, наверное, не далась так просто. Но при мне ничего не было, потому что нарядное платье не предполагало карманов, и потому что я полностью полагалась на заклинания. Если бы все прошло так, как я на то рассчитывала, меня бы уже не было на этом материке. Если бы да кабы...
А ведь я обещала маме. Обещала и уже тогда знала, что солгу. Потому что рядом с Калестом мои планы все время катились демону под хвост.
Потому что я не смогла бы его оставить.
Грохот за дверью, что раздался внезапно, заставил мое сердце взволнованно подскочить к самому горлу. Поднявшись на ноги, я с томительным ожиданием смотрела на дверь, надеясь, безумно надеясь, что она вот-вот откроется.
Но замки так и не щелкнули.
Вместо этого в маленьком окошечке появилась знакомая белая мордочка. Просунувшись сквозь решетку, Копер юркнул по створке вниз и подбежал ко мне. В одно мгновение он вскарабкался по моему платью и кинулся мне на шею, обнимая всеми лапками разом. У меня слезы брызнули из глаз, но долго тискать себя фамильяр не дал.
Важно подбоченившись, он выплюнул мне на ладонь небольшой сверток бумаги. Записку, развернув которую, я испытала огромнейшее облегчение. Потому что она была от Леста, но ее содержимое натолкнуло меня на новые размышления.
Калест просил меня ничего не предпринимать до самого инквизиторского костра, а там, стоя на постаменте, произнести всего одну речь.
Речь, которая могла стоить мне жизни.
Но тем не менее это был Калест. Тот единственный, на кого я действительно могла положиться.
Я так и не сомкнула глаз. Сидя на тюках с сеном, бездумно гладила Копера, пригревшегося на моих коленях. За эту долгую ночь внутри себя я пережила все оттенки эмоций от отчаяния до смирения, но, когда дверь моей тюремной камеры открылась, буквально пылала силой, уверенностью.
Ими меня заразил Калест.
И, даже зная, что все может пойти не по плану, что я могу сгореть в этом демоновом костре, я все равно была спокойна и холодна. Во мне пылала гордость за весь ведьмовской род.
Белую тряпицу мои конвоиры мне попросту забросили в камеру. Не знаю, как я должна была раздеться и обмотаться в нее, учитывая, что руки мои были закованы в антимагические наручники, но такие мелочи никого не волновали. Если бы не Копер, зубами разорвавший мое платье и завязавший углы простыни у меня на шее, я бы, наверное, просто придерживала ее пальцами. А так вышло очень даже сносное платье – это я себя так успокаивала.
Босиком. В бесформенном куске серой ткани. С распущенными нечесаными волосами. Я шла и не думала о том, чтобы спрятать взгляд или сгорбиться. Ровная спина, расправленные плечи, приподнятый подбородок. Голые ступни ощущали весь холод каменных подземелий, но я стерпела и это, как и грубость моих конвоиров.
Утреннее солнце после темноты подземелий показалось мне ослепительно ярким. Глаза обожгло до рези, но я лишь стиснула зубы, некоторое время следуя с закрытыми веками. Никогда не могла подумать, что буду знакомиться со столицей вот так – шествуя по ее улицам в антимагических наручниках под наполненными ненавистью и любопытством взглядами толпы.
Ступни кололо от мелких камешков, попадавшихся на пути. Я не улыбалась, нет. Зачем провоцировать людей, если они и без того пытались что-нибудь в меня бросить? В воздухе летали камни, гнилые овощи и даже мелкие заклинания, но, к моему удивлению, все это так и не настигало меня. Наоборот, предметы и чары словно рикошетило обратно в отличившихся.
Страха не было. Наверное, я слишком часто думала об инквизиторском костре, слишком часто представляла себя пойманной и идущей к нему, слишком часто просыпалась от кошмаров, в которых сгораю в обжигающем пламени. Я уже пережила этот день сотни раз за свою недолгую жизнь и теперь абсолютно не боялась. Не боялась замерзшими ступнями восходить по деревянным ступенькам, не боялась, когда меня дрожащую от холода приковывали к столбу, не боялась смотреть в глаза каждому, кто собрался на площади.
– Сжечь ведьму! – скандировала толпа.
– Будь ты проклята! – слышалось отовсюду.
– Смерть ведьме! – орали в первых рядах.
Я не проронила ни слова, пока глашатай зачитывал мой приговор. Не возразила на его обвинения, не постаралась себя защитить, потому что все это было бесполезно. Но едва мужчина спросил, есть ли у меня последнее слово, позволила себе мягкую улыбку, дословно вспоминая то, что должна была произнести по просьбе Леста.
– Да, я ведьма. Ведьма наполовину, – фактически согласилась я с обвинением, взбудоражив толпу. – Если все ведьмы – зло, пусть этот костер сожжет меня. Если я сделала в своей жизни хоть что-то плохое, пусть языки пламени сожрут меня заживо. Если маги этого королевства лучше, честнее, добрее ведьм, пусть от меня не останется даже пепла. Но если на ведьм клевещут, если маги столетиями врут вам о нас, о том, что мы зло, огонь меня не тронет. Пусть сама магия – единая для всех – решит мою судьбу и судьбу всех ведьм.
– Да поджигайте вы уже! – воскликнул глашатай громко, осознав, что его нервный шепот палачом полностью игнорируется.
Мне давали выговориться, и вот что странно: я могла поклясться, что под маской палача скрывался Бальши. Именно его глаза смотрели на меня с толикой удовлетворенного превосходства. Будто парень получал некое удовольствие, видя меня в такой неоднозначной ситуации.
Честно говоря, я верила, что он подожжет хворост под моими ногами.
