останемся здесь… навсегда? — уточнила я, смотря ему в глаза. Дело в том, что я чувствовала это существо в душе. Я чувствовала семейную связь, которую Фейри делили друг с другом, но она гораздо больше. Она усиливалась, пульсируя во мне. Я действительно могла чувствовать, как связь между нами встала на место, когда он улыбнулся, кивая, чувствуя её тоже, а на моём лице отразилось удивление.
— Я был здесь ещё до того, как мир полностью сотворили. Когда мама привела меня сюда, дерево было единственным существом в этом мире. Теперь я чувствую, что он расширился и вмещает в себя множество миров, всё ещё неисследованных. Я не хочу хранить твои воспоминания, только прочувствовать их, поскольку я никогда не знал ничего, кроме похоти, голода и ненависти, которые тяготят каждое существо в тюрьме.
— Думаешь, моя жизнь — прогулка по парку?
— Я чувствую любовь и ощущение счастья, вижу в твоей ауре преданность тем, кого ты зовёшь семьёй. Твоя чистота интригует и будоражит тьму этой тюрьмы. Меня разрывали на части до тех пор, пока осталась лишь необходимость выжить, но я никогда не пробовал ни чистоты, ни любви. Я убивал только тех существ, которые входили в мою гробницу, и именно тут ты и находишься. Мама идеально построила мою могилу, не позволяя мне почувствовать красоту её мира или ощутить солнечные лучи на лице. Я знал только этот холод и горечь, ненависть и страх тех, кого бросили кормить меня на протяжении бесчисленных лет, которые я провёл здесь.
— Тогда давай начнём, брат, — сказала я, вкладывая свою руку в его. Он уставился на наши сцепленные руки, прежде чем снова посмотреть на меня. — Время идёт, мне нужно выиграть войну.
Я моргнула и сглотнула, уставившись на Райдера, открывая и закрывая рот в попытке подобрать слова, которые нужно произнести, пока что-то не ударилось о стены крепости, заставив замок содрогнуться.
— Райдер, — прошипела я. — Я этого не делала.
— Чего именно? — спросил он, наблюдая, как все встали из-за столов и начали исчезать.
— Малахия показал, что произошло в тюрьме. Я не спала ни с одним из монстров. Я не изменяла тебе. — Тяжесть, которая была на груди, уменьшилась, и я выдохнула.
— Я знаю, но сейчас есть проблема серьёзнее. Отведи женщин в Гильдию, Синтия. Живо, — приказал он и начал просеиваться, но я вернула его. — У нас нет времени, женщина!
— Поцелуй меня, зверь. — Я встала на цыпочки, и раскрыла крылья. — Я люблю тебя и всегда буду любить. Иди и убей всех, кто пытается причинить нам вред, а я вернусь, как только запру наших людей в крепости, которую возвела для них.
— Ты должна мне эту задницу, женщина.
— Серьёзно? Я только что сказала, что люблю тебя, а ты говоришь о желании трахнуть меня в задницу? — Я фыркнула.
— У тебя действительно милая задница, и ты дразнила меня ей очень долго. Теперь иди. Поиграем позже, нахальная ведьма.
— Чёртов Фейри, — засмеялась я, идя, чтобы увести женщин и детей в безопасное место, пока Райдер облачался в доспехи, чтобы пойти и разобраться с шумом во дворе.
Я стояла в катакомбах Гильдии, наблюдая за женщинами и малышами, которые проходили в безопасные комнаты. Здесь царил полный хаос, поскольку Олден и Эдриан старались разместить всех, но не смешивать касты. Олден передал одеяло женщине и её ребёнку, а я заметила ещё больше седеющих волос и морщины на лице, которые сегодня стали отчётливее. Он постарел с тех пор, как убили мать Лены, а я раньше этого не замечала. Время от времени он переводил серо-стальные глаза на Лену, и в беспокойстве сжимал ладонями лоб. Он подошёл ко мне и прислонился к стене, ухмыляясь на мой прищур.
— Ты же знаешь, что с Леной всё в порядке, да, старик? — спросила небрежно, и он фыркнул.
— Она потеряла всех, как, чёрт возьми, с ней может быть всё в порядке?
— Потому что она лучше работает под давлением. Некоторые просто рождены играть под дождём, в то время как другие тонут. Некоторые люди не созданы для того, чтобы переносить испытания, и когда падают, остаются лежать. Мы поднимаемся, потому что лишь это умеем. У некоторых были замечательные учителя, которые учили всегда вставать, из других жизнь выковала воинов, потому что они не могли смириться с тем, что были жертвой. Ты стареешь, Олден.
— Вот что значит быть человеком, малыш. Мы стареем, стареем и, в конце концов, умираем. Меня это устраивает, потому что я прожил удивительную жизнь. Смерть — просто ещё одна часть путешествия. Кажется, мы уже говорили об этом?
— Я иду на войну, и, зная, что могут потребоваться годы, чтобы выиграть её, ну, а что, если тебя здесь уже не будет, когда я вернусь?
— Думаешь, мне ещё недолго бродить по этой земле? — Олден усмехнулся, и я прислонила голову к его руке.
— Я скучаю по сестре и семье, и не боюсь умереть, Синтия Рейн МакКенна. Если завтра умру, я буду жить в тебе, Адаме и Эдриане. У меня не было детей по одной причине. У меня и так слишком много детей, с которыми нужно справиться, и некоторые нуждались во мне больше, чем другие. Я почти остепенился, но потом появилась ты, чтобы остаться со мной. — Олден положил руку мне на плечо и крепко обнял, улыбаясь. — Ты была крошечной девочкой, получившей травму в таком нежном и впечатлительном возрасте. Ты нуждалась во мне больше, чем я в продолжение рода, и теперь мы здесь. Ты носишь моё имя, Синтия, и будешь носить его во времени вместе со своим бессмертием. Я всегда буду жить в тебе.
— Ты не жалеешь об этом? — спросила я, заглядывая ему в глаза.
— О том, что растил тебя? Чёрт, малыш. Я вырастил богиню. — Он сжал меня крепче и усмехнулся. — Сколько людей могут таким похвастаться? Сожаления нет в моей жизни. Я горжусь детьми, и они все мои дети. Я растил их с тех пор, как они научились ходить и говорить. Я учил их сражаться, как использовать магию, и наблюдал, как они вырастают в существ, которых с гордостью называю своими. Это и есть жизнь, понимаешь? Ты делаешь всё, что можешь, и надеешься, что всё пройдёт хорошо. Иногда тебе везёт, но даже когда дети не идеальны, ты всё равно гордишься ими, потому что они борются и стремятся быть такими в твоих глазах.
— Очень неубедительный аргумент. Я умерла, Эдриан умер, а Адам горюет. В настоящее время
