целеустремленных уже потрошила города. Пурсон решил отыскать мутанта, чтобы убить, а мы мочили эту жуткую массу, которая стремилась на юг. Мы призвали всех перерожденных — настолько много было этих тварей. Сколько Андромалиус?
— Около восьмисот тысяч.
— Вот столько, если не больше. А нас всех вместе взятых только четыре сотни. Ох, день за днем было одно и то же месиво. Они не давали время на передышку! Все шли и шли, и шли…Так организованно, что жуть! Если бы Пурсон не нашел их вожака, нам бы пришлось плохо.
— Так, значит, это ты нанес ему глубокие раны? — обратился ко мне Лерайе с благодарным видом. — Благодаря тебе, я смог его добить.
Я не почувствовал гордости. Добить этого урода должен был я! Я должен был снести ему все три башки, но он мгновенно ретировался в своё укрытие, и Еве пришлось пережить настоящий кошмар наяву.
Мы все замолчали. Огромное поле, усыпанное медленно догорающими трупами, стояло перед глазами, и будто бы запах сгоревшей мертвечины прошиб мозг. Мы все недооценили ситуацию, никто из нас даже не посчитал пустой замок Лерайе ловушкой. Это был урок для каждого из нас. Нас обманули низшие существа, и худшего оскорбления было не найти.
— Тогда объявляю собрание оконченным, — произнес Андромалиус, поднимаясь с места. — Прошу каждого приступить к своим обязанностям.
Я поднялся с места и быстрым уверенным шагом вышел из зала, зная, что за мной непременно последуют еще двое. Мы миновали два этажа и оказались в гостевом крыле, войдя в единственную приоткрытую комнату. В ней копошились лучшие лекари Ада, что то и дело подходили к кровати, на которой лежала Ева. Она была очень бледной и тяжело дышала, а руки её оказались настолько холодными, что мне жутко захотелось обвинить лекарей в плохой работе. Я до боли сжал кулаки, и когти вонзились в ладонь. Асмодей опустил на моё плечо смуглую руку. Я промолчал.
— Позаботься о ней, — обратился египтянин к стоящему позади Лерайе, и тот незамедлительно кивнул. Я не хотел оставлять Еву здесь, но лекари как один твердили о том, что ей необходим покой.
Когда я увидел её после столь ужасной разлуки, то хотел взвыть и разорвать себя на части. Она была ужасно худой, её надрывный кашель заканчивался кровохарканьем. Когда я сторожил её сон, готовый вовремя сменить марлю на лбу, она кричала и плакала, будто бы ей снилось что-то ужасное. Иногда она просыпалась, но никого не узнавала, и даже стойкий непреклонный Асмодей впервые показался мне сгорбившимся и серым. Лерайе постоянно просил у меня прощения. Но мне не за что было его прощать, ведь он принес Еву живой, он спас её.
— Мои Владыки, — произнес один из лекарей, — будьте спокойны. Её состояние быстро идет на поправку. Я даю вам гарантию того, что уже через неделю она сможет переехать в родной город.
Родной город…Как чудесно это звучит. Это наш с Евой дом. Дом, в котором мы, наконец, заживем счастливо!
Прошла неделя, и боль в груди утихла. Я всё еще кашляла и тихо сипела, однако, спокойно перемещалась по замку Лерайе вместе с ним самим. Борьба за жизнь и сильный риск сильно сблизили нас, сделав чуть ли не родственниками, и не было дня, когда бы я осталась в окружении лишь лекарей. С другими Владыками я общалась посредством писем — все архидемоны были заняты разрешением проблем, возникших после Кровавой жатвы. Жуткое название, но только оно и подходит под описание всего произошедшего. Пурсон писал мне каждый день. Вместе мы условились сделать Лерайе подарок, призванный стать благодарностью за всё то, что он сделал для нас.
Ледяной Владыка многое рассказал мне об Аде, о его жителях, позволив стать чуточку ближе к пылающему в огне миру, где я уже не чувствовала себя лишней. Несмотря на все рекомендации лекарей мой голос не спешил восстанавливаться, и разговаривала я исключительно шепотом, что сильно забавляло изредка приезжавшего Асмодея. Он намеренно переспрашивал у меня по сто раз одну и ту же фраза, утверждая, что не слышит, и замолкал лишь тогда, когда я начинала его со злости бить. В первый раз он приезжал, что починить меч Лерайе, во второй — чтобы передать мне пачку писем, а в третий принес удивительную и до безобразия радостную весть. Подвиг Пурсона не остался незамеченным, и многие демоны, видевшие его сражение, пожелали увидеть демоненка следующим Императором. Совет перерожденных архидемонов также выдвинул Пурсона законным наследником трона, и другим Владыкам не осталось ничего иного, как согласиться. Коронация была определена на следующую неделю, и вместе с Лерайе мы должны были прибыть к церемонии вовремя.
— Я искренне рад за него, — сказал Асмодей, когда мы вдвоем остались на балконе смотреть на звезды, — он многое пережил, быть может, ему суждено пережить ещё больше, но я уверен, что он со всем справится. В конце концов, рядом с тобой он чувствует себя так, будто всемогущ. Я ощущаю то же самое.
— Как бы это вас не подвело, — сипло рассмеялась я, и демон ласково обнял меня на плечо, придвигая к себе ближе.
— Ты усмирила бунт в своей душе?
— Да. Всё оказалось так просто, что даже не верится…
— Все боятся перемен. Сделать шаг навстречу новому этапу в жизни бывает непросто. Ты привыкаешь к размеренному темпу и со временем начинаешь считать его показателем безопасности и благополучия, не желая более ничего менять. Но жизнь идет…Многие на смертном одре начинают испытывать сожаления.
— А ты…Испытывал?
— Не успел, — рассмеялся Асмодей, — уж больно быстро меня убили.
— Тогда откуда всё это знаешь?
— Я живу уже долго. Разговариваю с пороками, с перерожденными из разных времен…В конце концов, иногда я наблюдаю за внешним миром. Я заметил, что современные люди стремятся к устойчивости.
— Это ведь хорошо.
— Безусловно. Вот только, когда они достигают её, они не желают идти дальше. Пробовать что-то новое, искать постоянно цели…Такие очевидные желания, которыми жили люди…ушедших эпох, — он скривился. Это слово ему по-прежнему не нравилось. — А для многих современных людей это почему-то стресс…
— А ты очень наблюдательный.
— Благодарю.
Я положила голову ему на плечо и прикрыла глаза, наслаждаясь моментом. Как же все-таки хорошо.
— Я думал, что Ад никогда не позволит мне насладиться настоящим счастьем, — улыбнулся Асмодей, — кто бы мог подумать, что лишь спустя сотни лет я смогу взглянуть на него под другим углом. Я вновь хочу сказать тебе спасибо.
— Ох, какая же я все-таки хорошая.
— И скромная.
— И скромная. Но
