Закрываю глаза, пытаюсь выровнять дыхание.
Я выдержу.
Выдержу!
Не доставлю им удовольствия видеть мою боль.
Но как обмануть себя?
Как успокоить собственное разрывающееся сердце?
Мамочки…
В детстве я слышала много историй о смелых героях, о том, как они преодолевают невероятные опасности, встречаются с непобедимыми врагами и всегда выходят победителями.
Мне всегда очень хотелось быть похожей на них. Я представляла, как буду смеяться врагам в лицо, как скажу что-то громкое и грозное, и как боги услышат свою дочь и придут ей на помощь.
А сейчас трясусь, как припадочная. Зубы цокают до боли в челюстях. И не хочется ни в кого плевать. Хочется просто жить.
Чтобы взять того мальчика на руки.
Чтобы жить: баловать его, причесывать, рассказать, каким смелым и сильным был его дед и какой нежной и ранимой была бабушка. Посадить его на лошадь. Смотреть, как он будет расти, как возьмет в еще слабую ручку деревянный меч, и как будет крепнуть вместе с ним, становясь сильным воином, который когда-нибудь вернет мир в Северные земли.
Мне бы стоило помолиться и попросить богов дать мне силы справиться со всем, что предстоит выдержать. Но боги глухи к моим мольбам уже давно, так что и пытаться не стоит.
Лучше уж собрать волю в кулак и широко улыбнуться, вспоминая, что в Красном шипе живет маленький человечек так сильно похожий на кровавого генерала непобедимой империи халларнов. В нем моя кровь и мое продолжение.
Теперь не так обидно умереть.
Хотя все равно страшно. Очень страшно.
— Позор северного народа, - слышу грубый голос и открываю глаза. – Пусть горит!
Северянин берет протянутый ему факел и с брезгливостью бросает в хворост у моих ног.
Мне очень хочется до крови закусить губу, чтобы хоть немного отогнать накатывающую панику. Надо просто потерпеть.
Немного потерпеть.
Скоро все закончится.
Огонь быстро разбегается на сухих дровах. Дыма почти нет, но пламя как-то очень быстро поднимается в половину моего роста. Еще немного – и поползет по ногам.
Когда порыв внезапно налетевшего ветра подхватывает несколько пылающих языков и бросает их мне в лицо, снова жмурюсь.
Глупость, но так страшно, что вспыхнут волосы.
Стальной скрежет где-то над головой.
Снова ветер в лицо, пламя жжет шею, заставляет громко закашляться.
Я слышу громкий испуганный крик.
Прикусываю губу, стыдясь того, что даже смерть не могу встретить достойно.
Но крик все равно не утихает.
Открываю глаза и задираю, насколько могу, голову вверх. Там, на фоне испачканных дымом звезд, кружит что-то темное и большое.
Воины бросаются врассыпную, забегают в дома и тут же выскакивая обратно, уже с оружием: кто с мечами, кто с вилами.
Несколько лучников делают первые выстрелы.
Но им ни за что не достать то, что в небе – слишком высоко.
А потом стальной лязг и скрежет накрывают с головой. В первые мгновения даже не понимаю, что происходит. Пламя, уже плотной стеной горящее вокруг меня, пригибается и местами его как будто что-то сметает с дымящихся веток. Меня обдает вспышкой углей и искр, но я только совсем немного прикрываю глаза, чтобы не пропустить появление того, кого здесь просто не могло было быть.
Дракон, огромная стальная тварь, черным клинком пикирует с небес прямо к моим ногам. И на его спине, весь с ног до головы закованный в свой черный демонический доспех, сидит… Тьёрд.
Я знаю, что это он, потому что сквозь тонкую, как лезвие кинжала, щель в шлеме, ярко и зловеще полыхают два красных глаза.
Две стрелы бьют по его нагруднику, но отскакивают, не причинив вреда. Тьёрд бросает на меня взгляд, хватает притороченный к седлу двуручный меч и спрыгивает на землю.
И я, дура, реву от счастья. Реву от осознания того, что человек, для которого я много раз просила у богов смерти, пришел меня спасти. Идет прямо сквозь огонь, пинками расшвыривая пылающие ветки.
Не говорит вообще ничего, одним ударом меча разрубает веревки, и они и падают к моим ногам.
Я и сама чуть не заваливаюсь набок. Генерал подхватывает меня за талию, разворачивается, прикрывая собой.
С отчаянной яростью вырываю изо рта кляп, делаю несколько глотков воздуха – совсем небольших, но достаточных чтобы вспомнить, какая на вкус жизнь. Огонь от неудавшегося костра раскидан вокруг, но дыма от него очень много. Плотные клубы стелется по земле каким-то грязным злым туманом.
— Я думал, ты умнее, женщина, - слышу искаженный металлом голос из-под шлема.
— Я тоже так думала.
Ему не нужны ни мои признания, ни раскаяние.
Мы оба знаем, что в этом конфликте находимся на разных берегах, и у каждого своя правда, свой зов крови и приказы. Наверное, мы будем там, где стоим, до самого конца, и ничего уже не изменится. Но сейчас мне… тепло от того, что халларнец прилетел за мной. Что пришел забрать свою женщину, хоть мог пустить все на самотек и обрести свободу, даже не загребая жар руками. За него это сделали бы сами северяне, и никто бы не посмел упрекнуть халларнского Потрошителя, что смерть жены – его рук дело.
Пока я украдкой шмыгаю носом, стальной дракон водит бронированной головой – и из его пасти вырывает поток почти белого пламени, очерчивающий на земле широкую дугу, которая отрезает нас часть северян. Все еще прикрывая меня собой, Тьёрд ведет меня к своему монстру. Не церемонясь, почти как мешок забрасывает на спину этой громадине, сам запрыгивает сзади. Крепко прижимает меня к себе, почти лишает возможности дышать, и дракон, махая крыльями, разгоняет вокруг себя настоящие снежные смерчи.
Взмах, другой – и мы отрываемся от земли.
Только сейчас я начинаю понимать, почему северяне так неуклюже и неслаженно пытались нас остановить. Почти и не пытались.
Внизу что-то происходит.
Ворота деревни плотно заперты. Нет никаких следов халларнских воинов, которые бы пришли вслед за своим генералом и прошлись по деревне убийственным вихрем.
Но северяне ведут бой.
Сами с собой.
Друг с другом, как одичавшие собаки, которые не поделили кость.
Мы еще не поднялись слишком высоко, и я успеваю различить в копошащейся грязной возне того воняющего гнилью старика. Только теперь он передвигается по-звериному, перебирая руками и ногами, словно собака. Его тощая спина выгнута, позвонки и большие зеленые пятна гнили торчат из дыр в одежде.
Его место в земле, а не среди живых.
Но он там такой не один: я только думаю, что их до десятка, но эти живые «мертвые» лезут, как паразиты, из всех щелей: из подвалов, из ям, из-под провалов под частоколом.
Их… сотни.
И это уже не северяне, хоть и выглядят, как мы.
Деревенские, как могут, пытаются отбиться, но их силы неравны. Против «мертвецов» здоровые вооруженные вилами воины падают, словно срубленные стебли. И «мертвецы» впиваются в них, как хищники в загнанную добычу.
— Мы должны вернуться! – кричу прямо в лицо Тьёрду, оборачиваясь столь резко, что едва не вываливаюсь из седла. – Пожалуйста, Тьёрд. Умоляю. Там что-то… не так. Не так, как должно быть. Спаси мой народ! Спаси тех, кого еще можно спасти!
— Вы убиваете друг друга, как это было всегда, - зло огрызается генерал. – Я не псарь, чтобы мирить диких собак.
Я проглатываю обиду и унижение за свой народ и свою кровь, потому что – как никогда раньше – понимаю, что сейчас эти слова заслужены. Что я уже и правда не знаю этот Север, не понимаю, какой я крови: тех, что своими спинами из последних сил прикрывают стариков и детей, или тех, что озверели и потеряли человеческий облик.
Но…
Там книзу, прямо под нами: маленькая грязная девочка, босая, в одной сорочке прямо посреди всего этого кошмара. Прижимает к груди щенка и направляет палку в сторону медленно ползущего на нее «мертвеца».
— Тьёрд, умоляю. Если я… если я хоть что-то еще значу… Пожалуйста, спаси хотя бы тех, кого еще можно спасти.
Потом я расскажу ему обо всем: и о знаке на коже, и о том, что у старика из замка и этой армии дохляков, есть что-то общее.
