За неимением явной пищи для размышлений, память подкинула волнующий образ раба в черной маске. Ничего привлекательного в истощенной фигуре, конечно, не было, но эти его глаза-звёзды… Их взгляд завораживал даже через уродливый черный материал.
Вот бы увидеть его ещё раз.
Понять, не Тэймин ли это? Не тот ли похищенный сын полномочного посла Диниту?
Неподвижное стояние в холодной воде здорово прочищало мозги в первый час. Я снова обдумала все риски и последствия своих действий, а затем приняла твердое решение — как только слетаю на спутник-курорт и проверю следы портала, то вне зависимости от результатов сообщу Гойриу Деллу все свои подозрения насчёт рабов в черных масках. И будь что будет.
Усталость и неприятные ощущения начали нарастать к исходу первого часа. Ноги начало сводить от неподвижности. А до рассвета впереди было ещё часа три, не меньше.
Сиреневый отблеск тигарденского спутника уже поблек, и темнота сгустилась, провоцируя рост всех подсознательных страхов, что таились у меня в голове.
Несколько раз неподалеку сильно и неестественно резко плеснуло, отчего у меня душа ушла в пятки.
А затем моего плеча что-то коснулось.
К горлу подкатил испуганный вскрик, но сжатые зубы превратили его в невнятное бульканье. А тело одеревенело настолько, что премудрый Бойре, несомненно, поставил бы моей неподвижности в первом пробном испытании высшую оценку.
Я настороженно вглядывалась в темные перекаты волн, силясь разглядеть хоть что-нибудь. Что-то извивалось на воде…
Неужто морская змея?
Очень странная змея, держащая переднюю часть туловища вертикально. Она плавала вокруг меня кругами, словно не решаясь вступить в контакт, и тем самым давала возможность рассмотреть себя.
Памятуя о том, что при встрече с малоизученным типом животных лучшая тактика — безынициативная пассивность, я продолжала хранить неподвижность. И была вознаграждена за терпение скорым пониманием, что пресмыкающимися тут, к счастью, и не пахнет.
Очень уж характерным у «змеи» оказался… хобот.
— Индрик? — удивлённо прошептала я.
Это был точно он. Я улавливала его мягкие, бархатно-нежные мыслеформы в серебристой дымке и понимала, что своей невинной энергетической красотой они кого-то серьезно напоминают. Красочная глубина эмоций завораживала. Индрик мыслил не словами, а цельными образами.
«Сыро, мощно, плавно… интересно… — примерно так думал индрик о воде, а затем настойчиво транслировал ощущение вопроса: — Но зачем здесь?..»
«Не знала, что индрики умеют плавать, — с мысленной улыбкой откликнулась я. — А у меня тут испытание на стойкость. Не могу уйти, нельзя двигаться, жду рассвета...»
Индрик выразил в ответ живейшее недоумение наполовину с заинтересованностью, а затем принялся карабкаться на скалу, за которую я цеплялась. Зрелище производило забавно-обескураживающее впечатление — эдакий «слонёнок» с повадками тюленя в роли скалолаза.
«Жаль, что ты словами не отвечаешь», — посетовала я.
«Я могу, если надо, — вдруг ответил индрик на эсперанто и мечтательно добавил: — В твоём энергополе так тепло… как будто дома».
«Надо, очень надо! — обрадовалась я. — Расскажи о себе. Как ты оказался на этой планете? Откуда ты?»
«Словами долго… Можно показать?»
Заручившись согласием, индрик устроился на скале поудобней и направил на меня мягкий поток своего разума. Образы замелькали быстро, словно перед глазами кто-то книгу обратно пролистал, но вскоре замедлились.
И тогда я поняла, что в посольство Диниту придется звонить раньше, чем было запланировано.
…круглая поляна с щедро-рыхлой землёй в окружении деревьев-великанов, где повсюду снуют ушастые индрики с крепкими хоботами. На опушке стоит мальчик с красивыми умными глазами, наполненными фиолетово-звёздным светом. В руках у него корзина сочных грибов с толстенькими коричневыми шляпками.
Как тут не соблазниться?
Маленький индрик, чьим зрением я наблюдаю этот милый кусочек давнего прошлого, первым замечает угощение и торопится успеть первым, пока вкусные грибы не перехватили более проворные взрослые сородичи.
— У моей сестры Уллы сегодня день сотворения, — говорит мальчик, ставя корзинку перед индриком. — Хочешь стать ее другом, юный рорин?
«Хочу, хочу», — соглашается индрик и активно машет хоботом. Он уверен, что там, куда его зовут, ещё много этого редкого в его жизни лакомства.
…круглощекое личико его нового друга — детёныша диниту, — светится восторгом.
— Это лучший подарок, Тэймин! Семейство роринов так трудно найти в лесу…
— Именно поэтому я и выбрал такой подарок, — отвечает мальчик, улыбаясь. — В прошлом месяце ты заблудилась и заставила всех побегать. А теперь и повода не будет уходить далеко в лес, да?
— Я тебя обожаю! — шепчет девочка, одной рукой обнимая старшего брата, а другой поглаживая индрика, объевшегося грибами и сонно слушающего их беседу. — Хочу тоже подарить тебе любое желание в ответ!
— Это твой день сотворения, Улла! Не нужно…
— Я хочу! Говори, Тэймин. Я же чувствую, что ты хотел ещё вчера о чем-то меня попросить.
— Ладно, — сдается мальчик и смущённо произносит: — Пригласи на свой праздник одну девочку.
— Как ее зовут?
— Не знаю… но она — дочь мастера природных ресурсов. Ты видела ее. На прошлой неделе, в летний праздник Саолл.
— А! Девочка, которая должна была пройти инициацию, но не смогла, — вспоминает Улла. — И она плакала.
— Да, — Тэймин кивает и хмурится.
Индрик чувствует — мальчику не нравится, что девочка, о которой они с сестрой говорят, несчастна.
— Ты хочешь с ней дружить? Но она же старше тебя, Тэймин!
— Не так уж и старше, — с горячностью возражает мальчик. — Всего на два года!
— А ещё она совсем другая. Не такая, как мы. Звенна назвала ее пустышкой.
— Звенна — дура.
Улла хихикает, но тут же прикрывает рот рукой, чтобы родители не услышали. Они беседуют о празднике для дочери в соседней комнате.
— Пожалуйста, Улла!
— Хорошо, — с сомнением отвечает девочка. — Я приглашу ее… Но от Звенны защищай ее сам! Я не хочу с ней ссориться.
Брат с сестрой обсуждают ещё некоторое время праздник и при этом тихо спорят, отчего индрика неудержимо клонит в сон.
…праздник в самом разгаре, а маленький индрик бродит под столами между частоколом длинных ног гостей в поисках упавших лакомств.
Знакомый флер сверкающей психической энергии заставляет его остановиться — он теперь крепко ассоциируется в его памяти с вкусным запахом грибов из круглой корзинки. Вкус самого щедрого лакомства в его жизни незабываем, как первая яркая радость, как первая наивная любовь.
— Ты улетаешь? Надолго? — спрашивает мальчик с волнением в голосе.
— На целую вечность… — грустно отвечает тихий голос незнакомой девочки, сидящей рядом с ним. — Отец говорит, что мы с мамой проведем этот год с другими детьми… совсем другими… ну, знаешь… с других планет.
— А где вы будете жить?
— На космической станции.
— Можно, я буду тебе звонить? — не унимается мальчик.
Индрик под столом чешет ухо и размышляет о том, зачем мальчику понадобилась эта девочка. Наверное, у нее есть очень много грибов, а мальчик голоден. Индрик всем нутром чувствует, с какой жадностью Тэймин смотрит на нее.
…боль… какая же это назойливая, тупая боль! Один из самых безжалостных ее оттенков, потому что у нее нет физического отражения. Это боль духа.
Она загоняет индрика в самый дальний угол и заставляет там дрожать. Но это не его боль. Все обитатели большого шарообразного дома сейчас мучаются ужасным психофоном мальчика, который только что заглянул в новостную ленту галанета. Мать и сестрёнка тревожно смотрят на него.
