сидел за соседнем столиком.
Ярость ослепила. Его взгляд скользнул по мне, и он растекся в улыбке. Но она быстро померкла, стоило ему внимательнее меня разглядеть. О да, он, конечно, не узнает во мне падчерицу. Но одну из тех девочек, что увез и продал жрицам в храм, не признать не сможет. На мне его «печать безмолвия», и пусть она развеялась, но след того, чьи руки впервые наложили ее на меня, останется навечно, как отпечаток ауры.
Он понял. В глазах мелькнул страх. Словно во сне, я пристально улавливала каждое его движение. Встал, стряхнул с серой куртки салфетку, непонятно как на ней оказавшуюся. Девушка подавальщица что-то спрашивала у него, но он не реагировал.
Встала и я, зеркально повторяя все его движения. Оскалился. Улыбнулась не очень мило и я.
- Ниори, что с тобой? - дернула за руку Селестина. - Ты странно себя ведешь.
Странно. Моргнув, я посмотрела на нее так, словно впервые увидела.
- Ниори, у тебя глаза зеленым пламенем горят, - прошептала подруга,- что случилось?
- Вард Итан, а вы можете просто так, не объясняя причину, заключить человека в темницу.
- Просто так нет, но если ты скажешь хоть одну причину, он тут же там окажется.
- Причину, - повторила за ним я, - работорговля, насилие детей, убийство. Этого достаточно?
- Вполне, но нужно, чтобы кто-то обвинил его в этом и предъявил доказательства.
Оторвав взгляд от отчима, я потянулась к ножу, лежащему около тарелки. Он был достаточно остр для того, чтобы проткнуть одно гнилое сердце. Доказательств у меня не было, только мое слово против него. Но обвинить его и признаться перед всеми, что мой отчим продал меня с другими девочками в рабство. Признаться, что каждый день, сидя в клетке в трюме, я смотрела, как он и его подельники издевались над детьми и выбрасывали их растерзанные тела в воду за борт. Все это раскрыть. Признаться, что моя мать позволила ему увезти меня, и когда я пыталась звать ее на помощь, она считала монеты, что он ей отдал за мой выкуп.
«На приятные мелочи»,- так он ей тогда сказал.
Нож сжала так, что костяшки пальцев побелели, и вдруг я услышала невероятное. Эта падаль набралась смелости заговорить со мной.
- Ну, что же вы, юная жрица песков. Кто же старое помянет. Я вижу, моя небольшая коммерческая деятельность вовсе не пошла вам во вред, - его голос пел, столько заискивания и добродушия.
- Заткнись, - прошипела я
- Что же, я так рад увидеть хоть одну живую из вас. Поговаривали, что племя гуронов стерло храм с барханов, похоронив под собой всех вас. Послушниц лишь пленили.
От этих слов я дернулась, как от удара. Потянулась рукой к шее, которую долгие годы стягивал магический ошейник послушания. Мое движение он заметил и правильно все понял.
- О, кажется, я ошибся. Вы, милое дитя, уцелевшая послушница. А еще говорят от гуронов живыми не уходят.
- Не уходят, - мой голос казался таким холодным и пустым. Сердце сжимало кольцо ледяной ярости. Убить. Убить его за все, что он сделал. Уничтожить, даже если это станет последним, что я сделала. Умертвить.
Присмотревшись ко мне внимательно, отчим вдруг вскрикнул.
- Мертвячка!
Его слова, как пощечина, хлестнули по душе, метавшейся в агонии.
- Ну конечно, северянам не понять, а мы видим сразу твою тьму, впитанную с сотней смертей. Ты мертвячка - игрушка вождей гуронов. Жрецы этого племени любят создавать разумных мертвяков, - брезгливо выдохнул Хорудо, обо всем догадавшись. - Ну, конечно, твой зеленый огонь сбивает с мысли. Но мага не обманешь, особенно, такого как я. Ты метрвячка! А твои спутники знают, что сидят за одним столом с трупом? - он внимательно осмотрел мужчин за нашим столиком. - Как много смертей ты впитала, что так живенько выглядишь. Ну, мертвячка, когда в последний раз билось твое сердце. Падаль. Таких, как ты, сжигать на кострах нужно, чтобы не шатались неприкаянными, - он плевался словами, убивая меня морально. - Расскажи своим дышащим друзьям, как пытали тебя гуронские воины. Они резали твою плоть на полосы, или может, заставляли жрать собственное мясо. У вас, храмовных девок, всегда была регенерация что надо. Расскажи своим спутникам, сколько раз ты сдыхала, и жрала ли ты себе подобных. Мерзость. Наверное, твои спутники не знают, что делят стол с падалью. Не заметили, что не дышишь, и не бьется тот кусок мяса, что был твоим сердцем. Расскажи, каково это сдыхать... наверное, это так больно!
- Я живая, - выкрикнула я ему в лицо, - ты слышишь, я все еще живая. Дышу и сердце на месте в отличие от твоего.
- Мертвячка, седая дохлая девка,- издеваясь, гаркнул он во весь голос.
Рванув вперед, я вскинула руку. Моя тьма всклубилась и перенесла меня вплотную к врагу. Меня трясло от такой бешеной ярости. Он еще смеет высказываться на мой счет.
Тварь, мразь, нелюдь.
- Заткнись! - выдохнула я ему в лицо. - Закрой свой рот и не смей оскорблять меня. Да что ты знаешь обо мне!? - в руке я сжимала нож, которым мгновенно полоснула по руке, показывая проступившие красные пятна. - Я живая, а ты умрешь! Я убью тебя, чего бы мне это не стоило.
- Не бери на себя много, храмовница. Ты падаль, мертвячка. Что ты можешь против меня.
Не выдержав более оскорблений, я замахнулась, но кто-то в последний момент выдернул нож из моей ладони и нанес удар в сердце моему обидчику. Теплая крепкая мужская рука обвила за талию и чуть сдвинула в сторону.
- Все, мужик, ты уже высказался, а я услышал все что хотел. А теперь прочувствуй момент. Ну как, нравится сдыхать? - елейным голоском поинтересовался Итан.
Вокруг нас поднималась паника. Крики возня, краем сознания я уловила, что помещение покидают люди. Да и плевать. На все. Я видела лишь умирающего врага перед собой
- Да, прочувствуй момент! - издевательски взвизгнула я с истерическими нотками в голосе. - Ты сейчас умираешь мой названый отец. Расскажи каково это. Больно. Я знаю насколько это больно, чувствовать, как стынет в венах кровь, как холодно при этом становится. Невыносимо холодно. Дыхание сбивается, и ты пытаешься еще хоть раз глотнуть воздуха, но не выходит, и тогда наступает агония. Ты задыхаешься, сердце перестает биться, но смерть не приходит за тобой. Разум все понимает,
