— Дейдре! — рявкнула Королева. — Ты уже проиграла. Положи ключ, и я обещаю, что твоя смерть будет быстрой.
Я нахмурилась. Что-то в ее словах напомнило мне легенду о третьей Дейдре, которую пел утром призрачный голос.
Но не успела я понять, почему это так важно, как вернулась Элеонор. Одна. Боже. Где же Люк? Неужели он мертв?
Выражение ее лица было непроницаемым.
— Пришли даоин ши, моя Королева. — Элеонор подняла изящно очерченную бровь, и я могла поклясться, что она сдерживает улыбку. — Требуют аудиенции.
Казалось, Королева удивлена. Но потом она усмехнулась.
— Даоин ши — никто. У них нет права требовать.
— Я так им и сказала, моя Королева. Но они утверждают, что клеверная спасла жизнь одному из их племени, Водяному быку, а закон гласит, что взамен его жизни они должны вручить спасителю дар.
Королева помрачнела, но не возразила Элеонор.
— Даоин ши слишком слабы, чтобы прийти без призыва, даже в такую ночь. Кто призвал их? Это запрещено. Кто призвал их?
— Я.
По моему телу пробежала дрожь. Я поняла, кто говорит, даже не повернувшись.
— Люк Диллон! — Если мне казалось, что прежде выражение лица Королевы было мрачным, то теперь оно стало устрашающим.
Элеонор отошла, пропуская на сцену Люка. Он нашел меня взглядом, и я увидела в его глазах боль. Я не могла не смотреть на него, на его светлые волосы, на лицо, чью бледность подчеркивала черная футболка, на широкие плечи, в глаза, в которых сквозило отчаяние.
— Люк Диллон, — повторила Королева. — Призывать даоин ши запрещено. Ты хочешь, чтобы я отправила твою душу в ад?
— Все кончено. — Люк уронил кинжал на подмостки, и тот упал на блестящие половицы со стуком, в котором слышалась необратимость. — Я больше не подчиняюсь тебе.
Королева была вне себя от ярости. В ее глазах сверкнуло заходящее солнце.
— Галлогласс, тебе есть что терять. Как ты смеешь ослушаться?
Люк произнес, обращаясь к ней, но глядя на меня:
— T'mo chr I istigh inti.
— Как ты можешь любить ее? — взвизгнула Королева. — Она ничто!
И тут, под взглядом Люка, который словно говорил мне «извини, больше я ничего не могу сделать», я вспомнила. Боже, ну я и дура!
— Не смей так говорить. — Я встала. — Не смей так говорить, Дейдре О'Брайан!
Королева с недоверием повернула ко мне свое совершенное лицо.
— Тебя ведь так зовут? — Я шагнула к ней. Мне не нужен был ответ; я чувствовала, что это правда.
Я ощущала власть, которую принесло мне ее имя. Власть над ней. Вместе со сгустившейся темнотой на улице оно дало мне неуязвимость. Сейчас, за полночь, я сильнее, чем она.
Я посмотрела в ее старые змеиные глаза и увидела одно из воспоминаний Люка. Этот Люк был на сотни лет моложе, но с таким же юным лицом. Он стоял перед Королевой. Королева выглядела так же, как и сегодня. В ее глазах сквозила древность.
— Я не полюблю тебя, — говорил он. — Я не солгу. Я не полюблю тебя.
Королева обошла вокруг Люка; тяжелые полы платья тащились по земле, задевая его ноги. Он стоял неподвижно в ожидании вспышки гнева. Если он и боялся, в воспоминании Люка я этого не чувствовала.
Королева пробежала пальцем по его бицепсу, там, где сейчас поблескивал обруч. Казалось, она задумалась, потом улыбнулась.
— Ты пожалеешь о своем выборе.
Гнев вернул меня к настоящему. Я хотела убить ее. Я могла увидеть все, что она сотворила с Люком, и могла использовать тьму, чтобы сокрушить ее.
Мне хотелось растоптать ее, а потом сказать что-нибудь гадкое, глядя, как она корчится и умирает.
Как будто прочитав мои мысли (а может, и вправду их прочитав), Королева презрительно сказала:
— Ты все еще недостаточно сильна, чтобы повелевать феями. Ты сильна только в полной тьме. Но нам нет нужды сражаться… Я могу научить тебя. Я могу научить тебя, как находить тьму, что прячется в углах комнаты. Как приручить ночь, ютящуюся между ветвями деревьев. Как использовать тьму твоей души. Я могу сделать тебя большим, чем ты есть сейчас.
Она говорила, а я видела, как в ее глазах таится вечер, как на ее коже распускаются цветы, не поглощая ее, как поглотили Эодана. Волосы Королевы ниспадали летними водопадами, так и не достигая пола. Ее пальцы, увитые виноградной лозой, потянулись ко мне, как тянется лоза к источнику света.
— Нет. — Я посмотрела на Люка. Он безмолвно подошел ко мне и крепко взял за руку. Боже, у него такие холодные пальцы. — Нет, не стоит. Я хочу видеть даоин ши.
Ярость волнами исходила от Королевы, но она не могла отказать. Теперь мы были равными фигурами в этой шахматной игре.
Она повернулась к Элеонор.
— Принеси душу Люка Диллона.
Парковку заполнили феи разных форм и размеров. Костры взмывали в небо, посылая к звездам искры и угольки. Тут были феи в обличье птиц с огромными клювами; тут были феи более прекрасные, чем самые красивые модели. Тут были мужчины, которые словно только что вылезли из воды, и дети, которые словно только что упали с неба. Отовсюду лилась музыка, все танцевали, кружились, пели…
Мы стояли возле двери, словно фантастическая семья. Люк сжал мою руку и как ястреб внимательно осмотрел парковку. Королева стояла в нескольких футах от нас. Казалось, ей совсем не место на грязном асфальте, но тем более впечатляюще она выглядела.
Из толпы вышел Томас-Рифмач с развевающимися волосами и встал перед Королевой.
— Хорошего солнцестояния, миледи. — Его голос был если не искренним, то почтительным.
— Прочь с глаз моих, Рифмач. Ты свой выбор сделал. — Королева подняла руку, и Томас рухнул к ее ногам. — Я разберусь с тобой и твоим языком позже.
Люк протянул руку. Томас принял помощь и поднялся. Мы встретились глазами; ничего не сказав, он шагнул за мою спину.
Кажется, я обрастала свитой.
— Я не вижу даоин ши, — молвила Королева. — Думаю, они забыли о тебе.
Может, и так. Я не представляла, что делать дальше.
— А вот и не забыли! — знакомый голос то ли пропел, то ли произнес заклинание.
Элеонор широко распахнула глаза, когда из-за ее спины бесшумно появилась Уна.
— Не надо делать такое лицо, — сказала Уна. — Я всего лишь тебя ущипнула.
— Потише, — предупредила Королева и подняла руку, — или я разорву тебя надвое.
— Идите сюда! — Прокладывая дорогу между веселящихся фей, на серой в яблоках кобыле, украшенной колокольчиками, ехал Брендан, почти такой же величественный, как Королева. Колокольчики на копытах лошади звенели с каждым шагом, а колокольчики на упряжи — каждый раз, когда лошадь шарахалась от танцующей толпы. За ним следовала еще дюжина лошадей, все серые в яблоках; их шерсть отражала пылающие вокруг яркие краски. Перелив колокольчиков должен был превратиться в какофонию, но они звенели в такт, сливаясь в мелодию невиданной красоты.
