— Я так не думаю, — сказала я, когда мы спустились и вышли на улицу.
В дверях я столкнулась с невероятно высокой и костлявой молодой особой — наверняка моделью. Она наградила меня презрительным взглядом.
— Ты — очень привлекательная девочка, — ободрила я Мерилл.
Она скорчила гримасу, но потом довольно заулыбалась.
— Дженнифер с Габи поплохеет, когда они узнают... Да, а что он сказал тебе?
— Что я слишком толстая.
— Ты не шутишь?
— Они там все повернутые, — поморщился Джек — Даже не понимаю, почему так изменились каноны красоты. На картинах, которые я видел в Европе, многие женщины просто жирные.
Я знала, о каких картинах шла речь. Его слова меня задели.
— Знаешь, я тоже не сошла с полотна Боттичелли!
— Я не это имел в виду.
— А что?
Он начал что-то говорить, потом махнул рукой:
— Я хотел сказать, что ты — настоящая красавица, а они просто свихнулись на своей «высокой моде». Давай поищем другое агентство.
— Что-то не хочется, — призналась я.
— О'кей. Тогда поедем на пляж.
— Только сначала заплати за стоянку, — напомнила брату Мерилл.
Мы перешли дорогу и оказались на пляже. Там было очень людно. Я почти привыкла, что во времени Джека обнажение тела не считается чем-то постыдным и достойным осуждения. Меня теперь удивляло другое: в этом веке загар стал признаком красоты. Люди мучились под обжигающим солнцем, чтобы придать своим телам бронзовый оттенок. В наше время загар говорил о принадлежности к низшему сословию. Но даже у крестьян загорелыми были только лицо и руки.
Мы нашли свободное местечко. Джек разделся, и я невольно залюбовалась им. Одно могу сказать с уверенностью: он действительно красив и ладно сложен.
Мерилл уговорила меня надеть майку и шорты. Это позволяло Джеку разглядывать мое тело, что он делал уже не раз. Он расстелил покрывало. Я уселась в удобной позе и стала любоваться океаном. Точнее, делать вид, что любуюсь. Мерилл села рядом. Она рисовала небо. Джек тоже что-то чертил в альбоме, похожем на альбом сестры. Мне хотелось спросить, но я не решалась. Постепенно океанский простор вытеснил из головы все прочие мысли. Водная гладь успокаивала. В Эфразии для меня не было места привлекательнее, чем морское побережье. Я помнила каждое возвращение отца из дальних путешествий.
Опять мысли привели меня к отцу!
На берег накатывали легкие волны. Их шум навевал сон. Мне захотелось спать. Спать.
И вдруг пространство вокруг меня свернулось в странный кокон, а я оказалась в середине. Волны поднялись до облаков, и из них вышла Мальволия. Ее темный силуэт отбрасывал длинную тень на песок.
— Ну что, принцесса? По-прежнему не везет в любви?
Я взглянула на Джека. Он смотрел на меня. Точнее, рассматривал мои ноги. Он откровенно восхищался мною.
Мальволия прочла мои мысли.
— Как же! Парень засмотрелся на красивую девчонку. Редкость, да и только, — засмеялась она. — Но любовь... настоящая любовь — это совсем другое.
Мне требовалось время. Побольше времени. Я знала, что сумею заставить Джека меня полюбить.
— Ты должна была пробудиться от первого поцелуя своей настоящей любви. Этого не произошло, а потому тебе пора отправиться со мной.
Нет! Она не могла забрать меня отсюда. Не сейчас.
— Идем со мной.
Вокруг вздымались волны. Облака потемнели. Я видела протянутую руку Мальволии, слышала ее увещевающий голос:
— Идем со мной. Вскоре ты убедишься, что я права. Ты же знаешь: он тебя не любит.
Да, она права. Джек меня не любит и никогда не полюбит.
— Тогда что тебе здесь делать? Зачем оставаться, если он никогда тебя не полюбит?
Не для чего.
— Да, не для чего. Родная семья тебя ненавидит, королевство разрушено. Принцесса, для чего тебе дальше жить?
Не для чего.
— Идем со мной.
Рука Мальволии была все ближе.
— Я пойду с тобой.
Я встала с покрывала и шагнула к ее руке.
— Талия!
Я сделала еще шаг.
— Талия!
Я оглянулась. Джек меня звал. Волны, облака и Мальволия сразу исчезли, будто их умчал вихрь. Теперь рядом был только Джек. Он озадаченно глядел на меня.
— Куда ты шла?
Я сообразила, что шла к воде. Мальволия бесследно исчезла.
— Мне захотелось... смочить ноги.
— Тогда вначале надо снять туфли.
Он встал на колени, будто собирался просить моей руки. Нет, он всего лишь развязал шнурок сначала на одной туфле, затем на другой. Мне вспомнилась сказка моего времени про девушку, которую звали Золушкой. Однажды она отправилась на бал в хрустальных башмачках. Только вряд ли Джек знает эту сказку. Наверное, за триста лет она давно забылась. Но когда его рука коснулась моей лодыжки, я вся задрожала. И это — на жарком солнце!
— Идем вместе, — сказал Джек и встал.
Он взял меня за руку и повел к сапфировым волнам.
Сможет ли Джек меня полюбить? И смогу ли я его полюбить, прежде чем Мальволия осуществит свой замысел?
ДЖЕК
— И что теперь? — спросила Талия, когда мы возвращались с Саут-Бич. — Если я недостаточно красива, чтобы быть моделью...
— Ты потрясающе красива, — сказал я.
— А тебе все равно не понравилась бы эта работа, — успокоила ее Мерилл. — Модели — дуры набитые и завистливые.
Между прочим, после комплимента придурка Рафаэля моя сестрица удосужилась причесаться и все время смотрелась в зеркало заднего обзора.
— Но чем еще я могу заниматься? — захныкала Талия.
— Ты говоришь на четырех языках, — напомнила ей Мерилл. — Разбираешься в искусстве и, В общем-то, настоящий эксперт по части дипломатии.
— Только для шестнадцатилетней девчонки, у которой нет аттестата средней школы, найти такую работу практически невозможно, — сказал я.
Когда мы ехали по мосту, Талия пристально смотрела на воду.
— Какая у вас синяя вода. Совсем как сапфиры на бабушкином ожерелье. Когда я была маленькая, иногда тайком пробиралась в мамины покои и примеряла это ожерелье. И мечтала: вот вырасту и буду его носить. Но вряд ли это случится. Наверное, мне нужно вернуться в Эфразию, — вздохнула она, взглянув на меня.
— Куда? — насторожилась Мерилл.
— Домой, — сказала Талия. — В... Бельгию.
— А зачем ты вообще оттуда уехала? Мы с Талией переглянулись.
— Это долгая история.
Я выразительно на нее посмотрел. «Только не вздумай рассказывать это Мерилл».
— Я нарушила правило, — сказала Талия, сумев вместить весь рассказ в одно предложение. — Это вызвало ужасные последствия. Мой отец невероятно на меня рассердился. Он сказал, что лучше бы я не появлялась на свет.
