Корабль стражей.
Аррина Лан.
Вздох.
Длинные пальцы пробегают вдоль позвоночника легко, не нажимая, почти не прикасаясь — но даже такое легкое поглаживание оставляет ощущение ожога на коже.
Выдох… глаза закрыты — я просто не смею их открывать, погружаясь в глубину собственных ощущений, лежа на животе и уткнувшись лицом в подушку.
Прикусываю губы, чтобы не сдаться сразу и не застонать, зажмуриваюсь еще сильнее.
Поцелуй. Горячие сухие губы татуировкой отпечатывается на моей лопатке, от укуса я вздрагиваю, а язык, зализывающий укус, заставляет дрожать.
Мужские ладони плотно прижимаются к спине, гладят, давят, возбуждают, скользят вниз, раздвигают ноги, дразняще накрывают мое лоно, а вслед за ними бежит дорожка поцелуев по укусу на ягодицах, и вот уже столь знакомые, сладкие, жадные губы заменяют пальцы, целуют, обхватывают и перекатывают складочки, вызывая довольное урчание.
У обоих.
Мои бедра вздергивают вверх, чтобы облегчить доступ.
Голодный язык скользит вперед и назад, постукивает по напряженному бугорку, проникает в меня то в резком, то в тягучем ритме, заставляя прогибаться, шире расставлять колени, порочно тереться и рычать, мечтая о большем…
— Га-ард… — не выдерживаю я, но мужчина и не думает останавливаться.
Он будто снова и снова зализывает мои раны, заставляет забыть об обидах, умоляет понять его — то словами, то каждым жестом…
Будто задался целью выбить из меня прощение.
Секс стал порой похож на поклонение нашему счастливому прошлому и возможному будущему, а я все никак не могла отделаться от ощущения… что не верю.
Норан не дает отвлечься на грустные мысли.
Входит в меня двумя пальцами, подцепляя на крючок собственных грязных фантазий, давит на одну ему известную точку — будто в его силах познать мое тело больше, чем знаю его я, — заставляет кричать и радоваться звукоизоляции нашей каюты… трястись от накрывшего оргазма.
И входит резко, жестко, пока я сжимаюсь внутри и выстанываю его имя. Перестает, наконец, быть разумным и целеустремленным, требовательно беря меня, распиная, скручивая и придавливая, вылепливая из моего тела нужную ему для собственного удовлетворения форму.
Этот контраст, когда к тебе относятся как к совершенству, а в следующую минуту как к животному, рожденному лишь ради удовлетворения собственных прихотей…
Становятся на колени, как перед богиней с архаичной планеты — а потом раскладывают как сексуальную рабыню.
Грязно, жестко, не щадя…
Восхитительно настолько, что я снова кончаю вместе с ним… И подрагиваю почти в муках удовольствия, в то время как Гард, утомленный сегодняшними длительными переговорами и проверками ученых и медиков корабля — очными и дистанционными, — замирает, все еще вжимая меня в себя… а потом его дыхание становится глубже и он засыпает.
Беззащитный в своей усталости.
Совершенный в расслабленности…
А я не могу не думать о том, что тоже предпочла бы отключиться… Но меня на протяжении двух космических суток полета не трогали. Да что там не трогали — не дышали в мою сторону.
И даже боялись смотреть или садиться за один стол.
Гард что-то пробормотал во сне и откинулся, погружаясь в приятные — судя по легкой улыбке — сновидения. А я лежала, смотрела на него… и не могла насмотреться. Будто предчувствовала скорое расставание. Которое не может опять не случиться у двоих людей… один из которых так и не научился доверять другому.
И это была я…
Может и глупо, но кое-что удерживало меня в отдалении больше, чем его отстраняла чья-то ложь и мнимое предательство.
То, чего я никогда не ожидала испытать в своей жизни… и что меня бесило гораздо больше, чем отношение ко мне как к голяку и девочке с окраины.
Страх окружающих. Благоговение. И поклонение, которого я, не то что не желала, уже почти ненавидела. Потому что не была вправе становиться его объектом.
И потому что боялась того, что может за этим последовать.
Возможно, это была защитная реакция организма, шокированного близостью к Бездне и чему-то несоизмеримо большему, нежели даже Содружество… А может, и мои четко выработанные принципы.
Но я не собиралась становиться легендой… Не хотела провести жизнь под стеклянным колпаком или в качестве подопытного зверька в лаборатории.
И даже не знала, что пугало меня больше.
Чуть ли не каждый удар нас с Гардом проверяли. Ну как же, единственные выжившие… Но если к нему относились просто как к герою и опутывали всяческими датчиками, снимая показания, то меня исподволь раскладывали на молекулы, думая, что я этого не вижу.
Идиоты.
И я… чувствовала, что все больше ухожу в себя. Только Гард страстью вытаскивал меня в реальность… но и он относился непривычно нежно, бережно. И я уже перестала различать, связано ли это с открывшейся правдой и его слишком неожиданно проявленными чувствами или же с тем, что я сделала.
Конечно, я понимала, что произошло величайшее событие и мне не избежать внимания: публики, Совета, ученых.
Конечно, не собиралась отказываться от того, чтобы экспериментировать, дать обследовать себя, чтобы рассказывать и показывать, учить…
Но я была против того, чтобы отказаться от собственной жизни.
Неужели ради этого стоило выжить?
На следующий день я поделилась своими сомнениями с Главой, связавшись с ним по защищенному каналу — о да, сейчас мне были готовы предоставить любые возможности и коридоры.
Мужчина отнесся к моим словам серьезно:
— Содружество — мощная система, и даже ты не сможешь ей противостоять. Не сможешь пойти против. Но если хорошо подумать — а ты умная девочка, — ты сможешь выстроить определенную стратегию поведения и сказать верные слова… И тогда никто не посмеет запереть тебя или лишить работы. Твоя защита — публичность. Уверен, что правительство и Совет вынуждены будут демонстрировать тебя время от времени в довольном и счастливом виде и потому… не разберут на части, как ты боишься.
Он позволил себе улыбку, а я насупилась и пробурчала:
— Я готова помогать и даже посвятить этому всю жизнь. Но хочу, чтобы все делалось разумно и по моей воле…
— Может, посоветуешься с Гардом? Вряд ли вам теперь будут препятствовать…
Мы не говорили о той ситуации с тюрьмой и моим вызволением. Я тогда не смогла сдержаться и до полусмерти избила гаденыша, притворявшегося моим другом и подставившего ради денег. Мою свободу Глава обменял на молчание — но я никогда бы не обвинила его в этом. И не стала бы унижать вопросами. Но по поводу другого не удержалась и уточнила:
— Как долго вы знали про нас?
— Почти сразу понял.
— А танцы…
— Прости, но я думал что это вам поможет… В том числе тебе — принять суть стражей.
— Вот я и не хочу, чтобы меня снова подталкивали к чему-то, не предупреждая!
— Уверен, такого не случится. Но с ним надо поговорить.
— Я… мне сложно. Я не готова делиться с Гардом…
— Чем ты не готова делиться, а? Похоже, ничем…
Последнее прозвучало горько…
Я сглотнула и обернулась, глядя на мужчину, сжавшего кулаки в дверях.
Нора бы побрал этих подхалимов, которые, догадавшись о наших отношениях, сразу отвели одну каюту…
— Мы поговорим потом, — мягко сказал Глава и отключился.
Я же беспомощно посмотрела на Гарда.
— Так к чему ты не готова, Аррина? Что опять происходит — и чему ты снова не веришь?
— Как ты когда-то? — спросила я тихо, не зная, что ответить.
Дернулся, как от удара, и глухо пробормотал:
— Ты не представляешь, сколько я готов отдать, только бы этого не происходило… Но так вышло! Да, ты была подставлена под удар и предана — на тот раз мной. И я готов просить прощения за это снова и снова, но… Тебе ведь тоже есть за что извиниться. И я не про нынешнюю ситуацию — с ней мы еще разберемся.
— Есть… — сказала я медленно. — И я тебя простила, но…
Снова замолчала, не решаясь озвучить собственные страхи и слабости.
