Алексиос протянул мешок и обменял его на браслет. Он сжал украшение в руках, поражаясь, каким маленьким он был, чтобы подходил ее руке. Он давно не видел ту ее версию. Женщина-змея была большой. Сильной. Полной жизни и пыла, но это означало, что браслет был слишком тесным. Когда он только создавал браслет, она была крохотной.
Его нижняя губа дрожала. Металл был теплым от Афины, но он хотел притвориться на пару минут, что он был теплым от кожи Медузы. Что он все еще был на ее руке, когда она вручила его, как это было, когда он увидел, как ее тело упало.
— Спасибо, что сохранила это, — прошептал он. — Это очень важно для меня.
— Я хранила это не для тебя, — Афина осторожно взяла мешок, смотрела, как двигалась ткань, змеи шевелились и шипели. — Я сохранила его для себя. Чтобы помнить о совершенных ошибках, которые я не могла исправить, как ни пыталась. Я не смогла сделать ее счастливой, Алексиос, только ты это можешь.
Слова были небольшой победой, но он принял их.
Алексиос надел браслет на свое запястье и кивнул.
— Хорошо. Наша сделка завершена, и я закончил твое задание, Афина. Теперь мне нужно, чтобы ты пустила ее на поля Элизия.
— Это работает не так, и ты это знаешь, Алексиос, — она подняла ладонь, и щит появился в ее руке. Золотой металл был идеально отполирован, сиял на солнце. На поверхности не было ни царапины. — Боюсь, ты должен сделать кое-что еще, чтобы увидеть любимую. И это, возможно, будет самой сложной частью задания.
— Что же? — Алексиос уже догадывался, о чем она его попросит.
Афина вытащила из кармана две золотые монеты. Она вручила их ему с мягкой улыбкой, хотя это не задело ее глаза.
— Смертный может пересечь реку Стикс только с монетами, данными любимым. Ей нужны монеты на глазах, как ты сделал это с юношей, которого убил Персей.
Это задание не было сложным. Он с радостью опустит монеты на ее глаза, чтобы она могла заплатить Харону.
Алексиос нахмурился, посмотрел на монеты, а потом на Афину.
— Почему это самое сложное из того, что я делал?
Афина пошевелила мешок. Змеи внутри гневно зашипели, били по ткани телами.
— Ты забыл о ее проклятии, Алексиос? Один взгляд на ее лицо, и ты станешь камнем. И ты не можешь опустить монеты с закрытыми глазами. Тебе нужно смотреть на ее лицо, чтобы опустить их, чтобы твою любовь было видно на весь Загробный мир.
Так он умрет. Если это будет от рук самой Медузы, пускай. Он опустит монеты, увидит ее снова.
Даже если его тело станет камнем.
— Кто опустит монеты на мои глаза? — спросил Алексиос. — У меня никого не осталось из семьи. Даная могла бы подойти, но придется тащить мое каменное тело в Серифос.
Хрисаор вмешался в их разговор:
— Я сделаю это, отец, — его мальчик вышел из толпы олимпийцев и присоединился к ним. — Я видел, как ты опускал монеты на другого, знаю, как сделать это со статуей.
И все. Его ребенок отправит его в Загробный мир, когда его мать заберет его жизнь. Все встало на места.
Так и должно быть.
Алексиос кивнул, хотя сердце шептало, что это было нечестно по отношению к его мальчику.
— Понятно. Тогда решено.
Афина смотрела на него, красивое лицо портила хмурая гримаса.
— Пожалуй, да. Прошу, отвернись, я прикреплю голову Медузы на щит. Тогда ты посмотришь на нее, Алексиос, как должен делать любимый, отправляя душу в Загробный мир.
— С радостью.
Он отвернулся, бабочки летали в животе. Он не знал, мог ли сделать это. Любовь к ней горела в его сердце, ее могло хватить, чтобы подавить страхи, но вдруг он не знал, как спасти ее? А если она не хотела проводить вечность с ним?
Хрисаор взял его за руку.
— Она ждала тебя, отец. Она будет рада обнять тебя.
Боги, он мог лишь надеяться.
Змеи в мешке дико шипели. Наверное, Афина вытащила ее голову из мешка. Он не шевелился, смотрел на лицо Хрисаора.
Глаза Хриса расширились, рот открылся.
— О, отец. Она была красивой, да?
Да. Даже когда все звали ее монстром.
Он улыбнулся, помня, какой милой ее знал.
— Я только ощущал ее лицо, когда она была такой. Я так рад, что увижу ее, мальчик мой. Даже если перед смертью.
Афина сказала после шипения:
— Хорошо, герой. Монеты у тебя. Как ты поместишь их на ее глаза?
Алексиос кивнул Хрисаору и сказал:
— Поставь меня перед ней. На расстоянии вытянутой руки.
— Да, отец.
Его отвели к любимой и отпустили. Глубоко вдохнув, Алексиос взял себя в руки. Он останется смертным достаточно долго, чтобы опустить монеты. Он знал, что сможет, ведь его любовь к ней была сильнее магии.
Пришло время проявить себя в последний раз.
Он открыл глаза и увидел, каким монстром она была в конце. Ее красивые пухлые губы были такими же нежными, как он помнил. Ее лицо было таким же, как раньше. На скулах была чешуя, змеи поднялись и смотрели на него красными сияющими глазами.
Он без колебаний поднял руки и опустил первую монету.
— Я люблю тебя, — прошептал он и опустил вторую. — Я люблю тебя больше жизни. Я не могу дождаться нашей встречи в загробной жизни, моя милая Медуза.
Алексиос прижал ладонь к ее щеке, его рука перестала двигаться. Он пытался погладить ее нежную щеку, но движений не было. Камень двигался по его руке, и он ощущал, как его душа успокаивалась.
Скоро.
Он скоро снова увидит любимую.
ГЛАВА 42
Медуза сошла с лодки в поля Элизия.
Жуткий паромщик, Харон, кивнул ей. Его костлявые пальцы сжимали весло, глубокие впадины глаз дрогнули в подобии улыбки.
— Добро пожаловать домой, Медуза. Я рад, что кто-то упокоил тебя.
Можно было и так об этом думать. Хотя она не знала, кто опустил монеты на ее жуткие глаза. Но было сложно помнить время на песчаных берегах. Все было в тумане понимания, что она ждала чего-то или кого-то, но не знала, кого. Или что им нужно было сделать.
Теперь воспоминания понемногу возвращались. Они проникали в ее разум, как пузырьки в воде. Она была когда-то женщиной. Жила и любила, а потом произошло что-то ужасное.
Может, хорошо, что она не помнила, что ужасное случилось.
Поля пшеницы раскинулись перед ней. Они тянулись, сколько было видно, и запах в воздухе был приятным. Пахло как дома, хоть она не помнила, где был дом. Золотые колосья махали, как мягко движущееся море.
Она коснулась ладонью головы. Шелковистые пряди волос были под пальцами, но она помнила, что на ее голове не всегда были волосы. Если закрыть глаза, она помнила чешуйчатые тела, которые шептали ей на ухо.
Странно. Может, если она пойдет дальше, она вспомнит больше.
Белый пеплос на ее теле был незнакомым. Ее ноги ощущались странно под просвечивающей тканью, словно она не привыкла ходить на них. Почему она не помнила, как ходить?
Кто-то появился на горизонте. Кто-то сильный, высокий и худой. Плечи были широкими, и на миг ей показалось, что она знала мужчину. Но он обернулся, и она поняла, что не знала никого с такими рыжими волосами.
— Простите, — сказала она. — А где мы?
Он улыбнулся ей с добрым взглядом.
— Бедняжка, ты тут новая?
— Думаю, да.
— Это загробная жизнь. Поля Элизия, если точнее, — он указал вокруг них, широко раскрыв руки. — Приветствую в лучшее место из всех миров, госпожа. Ты добралась до последнего места упокоения. Уверен, тебе понравится тут каждый миг.
Поля Элизия?
Она помнила истории об этом месте. Сюда уходили люди, когда умирали.
Она не понимала, что была мертва.
— Спасибо, — прошептала она. — Я не помню, кем была.
— Сначала никто не помнит. Все вернется, когда ты увидишь того, кого любишь, — мужчина похлопал ее по плечу. — Со временем станет проще. Просто знай, что тут ты в безопасности. Ничто тебе не навредит.
