— Ты разве еще не понял? Мы все разные. Мы живем по-разному. В этом весь смысл.
Джулиан хочет что-то ответить, но в этот момент появляется женщина, та самая, с которой я пыталась подраться на краю платформы. Она отодвигает в сторону кусок картона, и только тут до меня доходит, что они построили это, чтобы у нас с Джулианом было свое место.
— Ты пришла в себя,— говорит женщина.
Теперь, когда первый испуг прошел, я вижу, что у нее не то чтобы нет половины лица, как это показалось мне раньше, просто правая сторона гораздо меньше левой. Эта меньшая сторона словно бы ушла внутрь, как будто вместе соединили две разные маски. В своей жизни я видела всего несколько физически неполноценных людей, да и то на фотографиях в учебниках. Но сейчас я понимаю, что у этой женщины врожденный дефект. В школе нам говорили, что от не исцеленных рождаются такие вот дети — калеки и уроды. А священники говорили нам, что так делирия проявляет себя в физическом состоянии детей не исцеленных родителей.
У здоровых людей рождаются здоровые дети; дети, рожденные от заразы, рождаются с заразой в крови и костях.
Все эти люди, хромые, горбатые, уродливые, были вынуждены уйти под землю. Что случилось бы с ними, если бы они, еще маленькими детьми, остались на поверхности? Я вспоминаю, как Рейвэн рассказывала мне о том, как нашла Блу.
«Ее бы наверняка у меня отобрали и убили. Ее бы даже не похоронили... Ее бы просто сожгли и выбросили вместе с мусором».
Женщина, не дожидаясь моего ответа, присаживается напротив. Мы с Джулианом молчим. Я хочу сказать ей что-нибудь, как-то поблагодарить, но не нахожу нужных слов. И не смотреть на нее не могу, хоть и хочу отвернуться.
— Спасибо тебе,— наконец выдавливаю я из себя.
Мы встречаемся взглядом. У женщины карие глаза с тоненькими, похожими на паутину зелеными прожилками. Она постоянно щурится, наверное, из-за того, что живет в этом странном полуосвещенном месте.
— Сколько их было? — спрашивает женщина.
Я ожидала, что голос у нее такой же деформированный, как лицо, но, оказывается, он высокий и чистый. Красивый. Так как я не отвечаю сразу, женщина поясняет:
— Чужаки. Сколько их было?
Судя по тому, с каким отвращением и злостью и даже страхом она произносит «чужаки», я понимаю, что речь идет о стервятниках.
— Точно не знаю,— отвечаю я,— семь как минимум. Может быть, больше.
— Они появились три сезона назад,— говорит женщина.— Или четыре.— Наверное, по моему лицу видно, что меня удивляют ее слова, и женщина объясняет: — В туннелях не просто следить за временем. Дни, недели... трудно разобраться, пока не выйдешь на поверхность.
— Ты давно здесь? — спрашиваю я, а сама боюсь услышать ответ.
Женщина, прищурившись, смотрит на меня своими маленькими глазами цвета тины. Я стараюсь не смотреть на ее рот и подбородок, именно в этой части ее лицо деформировано больше всего, оно словно уходит внутрь и напоминает увядший цветок.
— Всю жизнь,— говорит женщина.— Или почти всю.
— Как...— Вопрос застревает у меня в горле.
Женщина улыбается. Во всяком случае, мне кажется, что она улыбается. Один уголок ее рта буравчиком уходит внутрь.
— На поверхности нас ничего не ждет,— говорит она,— Ну разве что смерть.
Значит, все как я думала. Что ждет таких детей, если они не спрячутся под землей или не в состоянии бежать в Дикую местность? Наверняка их сажают в тюрьмы или помещают в психиатрические лечебницы. Или просто убивают.
— Сколько живу, туннели всегда были нашими,— говорит женщина.
Мне все еще трудно воспринимать как одно целое этот мелодичный голос и это деформированное лицо. Я фокусирую внимание на ее глазах. Даже в задымленном полумраке я вижу, какие они теплые.
— Люди приходят к нам с детьми. Здесь они в безопасности,— Женщина переводит взгляд на Джулиана, я вижу, что она замечает отсутствие метки исцеленного, а потом снова смотрит на меня,— Ты прошла процедуру. Они ведь так называют это там, на поверхности?
Я киваю в ответ и уже собираюсь объяснить, что со мной все в порядке и я на их стороне, но тут подает голос Джулиан:
— Мы не с чужаками. Нас двое. Мы сами по себе.
«Нас двое».
Я понимаю, что Джулиан сказал так, чтобы успокоить женщину, и все равно эти его слова придают мне сил и помогают избавиться от страха, который засел в груди с тех пор, как мы оказались в туннелях.
А потом я вспоминаю Алекса, и у меня снова становится тошно ид душе. Лучше бы я никогда не уходила из Дикой местности. Лучше бы я не соглашалась присоединиться к Сопротивлению.
— Как вы здесь оказались? — спрашивает женщина.
Она наливает в пластмассовую кружку воду из кувшина и протягивает ее мне. Кружка детская, на ней тусклый рисунок со скачущим оленем. Наверняка эта кружка, уже никому не нужная, как и все здесь, попала в туннели через стоки, как талый весенний снег.
— Нас захватили,— говорит Джулиан, голос его звучит уже более уверенно.— Похитили чужаки.
Он на секунду запинается, и я понимаю, что он вспомнил о беджиках АБД, которые мы нашли в складской комнате, и о татуировке, которую я видела на шее стервятника. Джулиан еще не все понимает, да и я тоже, но я точно знаю, что все это дело рук не одних только стервятников. Им заплатили или должны были заплатить за похищение.
— Мы не знаем почему,— говорит Джулиан.
— Мы пытались выбраться...— начинаю я, но тут вспоминаю то, что недавно сказала нам эта женщина!— Подожди... ты говорила, что, если бы вы не поднимались на поверхность, вам бы было сложно уследить за временем. Так? Значит... выход есть? Из туннелей?
— Я не выхожу на поверхность,— отвечает она.
Слово «поверхность» она произносит так, словно это какое-то ругательство.
— Но кто-то выходит,— настаиваю я.— Кто-то должен туда подниматься.
Должны же они как-то доставать припасы, простыни, чашки, керосин и всю эту разломанную мебель, из которой собирают свои жилища на платформе?
— Да, естественно, приходится подниматься,— просто отвечает женщина.
— А нас можете взять с собой? — спрашиваю я.
Как только я вспоминаю о солнце, о свободном пространстве там, наверху, у меня пересыхает во рту. Я не знаю, что случится, когда мы с Джулианом окажемся на поверхности, и не хочу знать.
— Ты еще очень слабенькая,— говорит женщина.— Тебе надо поесть и отдохнуть.
Я не отступаю.
— Со мной полный порядок. Я смогу идти.
Но при попытке встать перед глазами сразу все плывет, и я падаю обратно.
— Лина.
Джулиан берет меня за руку.
Я читаю по его глазам: «Доверься мне. Все хорошо. Побудем здесь еще немного. Ничего страшного не случится».
