— Я тебе не солгал, — напоминает он снова.
Похоже, это и в самом деле так.
Но что тогда происходит?
— Ты знаешь то, чего я не знаю?
— Всё нормально, я просто задумался.
— О чём же? — изгибаю бровь, даже не притворяясь, что верю в эту глупую отговорку.
— Помнишь картину, которую ты мне подарила? Наверное, нужно было действительно попасть сюда из другого мира, чтобы так просто и достоверно нарисовать влюблённого дракона. Это невозможно. Но каждый раз, когда его вижу, я убеждаюсь в обратном. И, честно говоря, это здорово успокаивает. Жаль, что мы с тобой не встретились раньше.
В этот момент, глядя на его расфокусированный отсутствующий взгляд, я понимаю, что Шаррэль всё ещё чувствует себя неуверенно. Чувства, которых от так жаждал, — зыбкая почва для того, кто родился наполовину инкубом.
Меня вдруг накрывает осознанием: может быть, он, как и я, тоже ощущает порой хрупкую нереальность происходящего? Может, как и я, нуждается в том, чтобы услышать сказанные вслух слова о том, как сильно он нужен? Мне-то это кажется очевидным, но видит ли, чувствует ли это Шаррэль, когда мы находимся рядом?
— Знаешь, — смущённо верчу в руках ложечку, — этот дракон — ты. Я думала о тебе, когда его рисовала.
Он молчит.
Опасаясь, что сказала это напрасно, поднимаю голову — и получается так, что на полпути друг к другу мы встречаемся губами. Поцелуй долгий и очень мягкий, а когда Шаррэль всё-таки отстраняется, глаза у него спокойные.
— Спасибо, — шепчет, легко поглаживая мои скулы подушечками пальцев.
Пусть он не стал развивать тему инкубьих особенностей, главное я, кажется, поняла. Близость, которой ищет Шаррэль, скорее духовная, чем физическая. Ему нужно чужое тепло. Нужно, чтобы рядом был кто-то, кого он сможет любить, отдавая всего себя и получая в ответ глубокую открытость, полное приятие и, конечно, взаимность. Потому что секс без эмоций, как выяснилось, не греет даже инкубов. Душе холодно с теми, кто не разжигает в ней никаких чувств.
И это настолько по-человечески, что я готова забыть про все те сомнительные особенности его расы, которые меня прежде смущали.
Но сказать об этом не успеваю. Мурлыча под нос какую-то песенку, Шаррэль, не дожидаясь никаких признаний, просто начинает заниматься чаем. Достаёт чашки, заварку…
— Давай, я.
— Не стоит, — улыбается.
— Тогда схожу за десертом.
— Уговорила! — фыркает, пододвигая посуду и чайник.
Пока я магией разогреваю воду и заливаю кипятком густо пахнущую летом заварку, он успевает уйти и вернуться с тортом, аппетитно украшенным белоснежными сливками и сочно-красной клубникой.
— Мням!
Рассмеявшись, мужчина ставит угощение на стол, отрезает нам по кусочку, и на некоторое время все разговоры откладываются. Торт — чудо! Нежнейший бисквит, воздушные сливки, умопомрачительный аромат ягод… Такой в магазине-то далеко не каждый раз купишь!
Однако спустя несколько чашек чая мне по темечку ударяет осознание одной незамысловатой проблемы.
— Как ты собираешься питаться всё то время, что я буду взрослеть?
Шаррэль упрямо наклоняет голову:
— Того, что ты даёшь, достаточно, чтобы подождать пару месяцев.
Скептически поджав губы, рассматриваю его лицо. Вроде бы, уже не такой бледный, как утром, только я ведь теперь тоже знаю кое-что о том, как скрывать голод.
— Да?
— Да… Я не хочу других. И не хочу, чтобы у тебя был хоть малейший повод усомниться в моих мотивах. Ты — не еда.
— Обещай, что скажешь мне, если станет совсем плохо.
— Всё будет хорошо, — улыбается.
— Обещай!
— Если станет совсем плохо, я украду тебя к себе в комнату, — хмыкает, пытаясь напугать кривоватой усмешкой. — Обещаю.
— Договорились, — киваю, ничуть не устрашившись.
Я, может, и не была раньше с мужчиной, но Шаррэль… с ним легко. Когда мы наедине, он смотрит на меня с таким теплом, что я чувствую себя самой лучшей, самой красивой и желанной. Необходимой. Единственной.
Так что, если он вдруг «забудет», я сама его соблазню.
И жалость будет тут вообще не при чём. Мне хочется лишь, чтобы он был счастлив, чтобы ему со мной было хорошо и свободно, чтобы между нами не осталось недопонимания и сомнений.
Если б ещё это было так просто.
Парадоксальная правда в том, чем меньше я сомневаюсь в нём, тем больше теряюсь в себе. На самом деле, это очень тяжело — каждую секунду ощущать чью-то заботу и нежность, но быть не в силах ответить тем же. Не потому, что я не хочу! Нет, я готова отдать всё, что есть: любовь, ласку, веру, поддержку… но будет ли этого достаточно? Ведь я — не такая, как он. Сам того не желая, Шаррэль иногда даже пугает меня глубиной своей привязанности. Смогу ли я любить его так же?
Глава 34
— Скажи, а Зельдейн или Нардиэль когда-нибудь влюблялись по-настоящему? — спрашиваю, неспеша наслаждаясь сочной клубникой.
Шаррэль накупил её несколько килограмм, так что теперь нам предстоит съесть их до наступления ночи.
— Нет. Зельд, как отец, сосредоточен на службе, а Нард… ему нравится быть инкубом.
Так я и думала.
Другие братья пошли в кого-то из родителей, а Шаррэль будто застрял между двумя крайностями, в равной мере не принимая добровольное одиночество нагов и разгульный образ жизни инкубов. Ему хочется более тесной связи — сопричастности, понимания, близости. И, конечно, отдачи. Однако абсолютное большинство суккуб считают это всё лишним. А представительниц других рас, как и меня в начале, отпугивает инкубья поверхностность. Это настолько обыденные и привычные вещи, что с ними ничего не поделать. Нужно, пожалуй, действительно попасть сюда из другого мира, чтобы, как я, видеть в инкубе обычного мужчину, потому что в глубине души местные всё равно всегда будут ждать от него подвоха.
— Странно, что Нардиэль ещё не вернулся, чтобы высказать мне своё возмущение, — добавляет меж тем Шаррэль, бросив взгляд в окно, где солнце уже потихоньку клонится к западу.
— Может, обиделся?
— Нет! — фыркает насмешливо. — Если б Нард обиделся, мы бы узнали об этом сразу, как он проснулся. А вместе с нами и жители всех ближайших домов. Скорее всего, брат помчался к отцу — выяснять, состоялась ли встреча, и тот его чем-нибудь озадачил.
— Не «чем-нибудь», а вашими же проблемами! — ворчливо доносится из коридора, и в кухню влетает раздражённый рыжий демонёнок, успевший переодеться в свежую белоснежную рубашку и узкие зелёные штаны.
Мы с Шаррэлем переглядываемся: ни он, ни я не слышали, как Нардиэль вошёл в дом и разделся.
— Как ты тут оказался?
— Пришёл! — огрызается парень, по-хозяйски отрезав себе огромный кусок торта и плюхнувшись на стул между нами. — Как ты мог меня усыпить?! Я уж думал, конец! Так и помру молодым на Зельдовых тренировках…
— Ты телепортировался? — строго хмуриться Шаррэль.
— Недалеко, — бурчит тот с полным ртом. — Ой, только не начинай! Я знаю технику и «прыгаю» уже не первый раз, ясно?!
— Ясно. Брат или отец знают?
— Зельд в курсе… — контроль со стороны старших не доставляет ему особой радости, но Нард, вздохнув, берёт себя в руки: — В общем, папа всё разузнал. Ваш ирр Руал с час назад отбыл в столицу, так что можете спокойно лететь…
— Но?
— Так как амулет связи ты не носишь, мать связалась со мной и сообщила, что Сиятельная княжна Иррфрин знает, что ты вернулся, и желает видеть тебя у себя на ужине.
Вот чёрт! Только этого нам сейчас не хватало!
— Можешь передать, что я не приду, — равнодушно пожимает плечами Шаррэль.
Нард прищуривается:
— Уверен? Она и так на тебя обижена. Если сейчас ты снова её проигнорируешь, пожалуется папочке, и вас вообще…
Словно не слыша предупреждения, Шаррэль с улыбкой пододвигает ко мне забытые на время ягоды:
— Кушай. Тебе же нравится.
