Когда мы с Ларсом и Габриэлем встретились вечером после наложения печатей, первые минут пять просто молчали, жадно вдыхая воздух, словно до этого сидели в каменном мешке. Потом Ларс тихо, под нос, но со вкусом выругался, а Габ так просто упал на сухую, но ещё густую золотистую траву и уставился в небо, заложив руки за голову.
— Я слышу, как они движутся, — объявил он, глядя на облака. — А ведь совершенно трезвый. Что с нами будет к концу года…
Ларс пожал плечами и вдруг расстегнул свой плащ, улёгся рядом с ним, тоже задрал непривычно острый подбородок; смяв травинки в руке, поднёс к лицу, вдохнул.
— Я тоже слышу. Похоже, безумие заразно. Но мне нравится этот звук. Такой… такой…
— Металлический лязг сквозь пелену воды? — подсказал Габриэль.
— Да, точно.
— Если я лягу между вами, это не будет слишком неприлично? — поинтересовалась я. — Тоже хочется послушать. Похоже, ни на что более умное и полезное сил у меня сегодня не найдётся.
— Будет, — сказал Габ, а Ларс одновременно с ним произнёс "Не будет".
— Пятьдесят на пятьдесят, — вздохнула я. — Двигайтесь.
Габ галантно подстелил мне свой плащ, хотя, в общем-то, это было излишне: земля ещё не успела остыть по-настоящему. Я устроилась между ними, почти физически ощущая, как растворяется удушающий янтарный шлем.
Ларс чуть-чуть отодвинулся в сторону, чтобы меня не касаться, но я успела украдкой сжать его руку, большую, сильную, как и раньше, несмотря на этот непривычно болезненный вид.
Облака плыли неспешно, умиротворяюще. Не знаю, что там насчёт металлического лязга, на мой взгляд, они звенели, как хрустальные бокалы. Небо темнело стремительно, и него была своя собственная музыка, что-то вроде низких вязких нот виолины.
— А мы так мозгами окончательно не поедем? — прозвучал голос Ларса справа.
— Не знаю, что будет завтра, — отозвался Габриэль слева. — А сегодня я однозначно не против.
…И я тоже была не против. Хорошо, спокойно. Надо поговорить с Ларсом, надо что-то делать, но как же не хочется. Не сейчас. Удивительно, если закрыть глаза, небесная музыка становится даже громче…
— Вы чего тут валяетесь? — услышала я откуда-то сверху отвратительно бодрый голос Джеймса. — Мисс Ласки, не порочьте славную фамилию Фоксов столь неподобающим поведением, а то вас не примут в нашу достойную уважаемую семью.
— Пошел к демонам, кошмарище, — пробормотала я, не открывая глаз. — У тебя от нескольких часов безмолвия уже психологическая травма, я понимаю, но оставь нас в покое.
— Я серьёзно, самый главный час в сутки проваляться на траве, да ещё и молча, вы в своём уме?! Давайте на стену залезем лучше!
— Какую стену? — Ларс с любопытством приподнялся на локтях, а я возмущённо тряхнула Габриэля:
— Ты ему сказал! Зачем?!
Габриэль со стоном сел. При этом я вся была в травинках и пыли, как забытый на лето в саду ковер, а он остался от кончиков ботинок до макушки чистым и едва ли не отутюженным.
Нет в мире справедливости.
— Он взял меня измором.
— Расскажите, — попросил Ларс, а я вздохнула.
— Начинай ты. Что произошло, когда закончился учебный год, когда погиб Лен, где ты был и что случилось. И ещё, если ты не против… твои плетения. Мне нужно их рассмотреть.
Глава 42
Сэр Джордас кровожадно смотрит на нас на всех, а мой огонь нетерпеливо пляшет в ладонях, радуется ему, предатель.
Мы уныло смотрим на сэра Джордаса.
…как можно вести занятия в полной тишине? И зачем? Нет, я даже не спрашиваю, за что, но зачем? Какой-то смысл должен быть, и я жду, что этот смысл откроется мне, будто луна, которую закрыли тучи. Внезапно и во всей красе. Но пока…
Наконец, глава факультета смерти заканчивает созерцание двенадцати ошалелых от непривычной полной глухоты адептов, поворачивается к нам спиной и что-то пишет на доске. Ну… как вариант, мы можем читать письменные объяснения. Хотя тогда вопрос "зачем" встаёт во всей своей красе еще раз.
Сэр Элфант с чувством выполненного долга отходит в сторону, а на доске большими, довольно корявыми буквами написано "Не тупим!"
Наши лица вытягиваются, как кабачки, а в следующее мгновение профессор резко сминает магическое плетение вокруг Арты, и она застывает на месте, в золотистой сфере, словно огромное насекомое в проклятущем янтаре.
— Стазис? — одними губами произносит Джард, вопросительно наклоняет голову к плечу. Габриэль только прищуривает глаза, а я отрицательно качаю головой. Нет, не похоже на стазис, точнее, безусловно, похоже, но это другое, внешнее.
Я оборачиваюсь и вижу недоумение и задумчивость на лицах однокурсников. У всех, только процентное соотношение разное. Тридцать процентов задумчивости и семьдесят процентов растерянности у Бри. У Тони — пятьдесят на пятьдесят. У Тимера как у Бри, но наоборот…. Сэр Джордас оглядывает нас уже с ностальгической печалью, а на меня не смотрит вовсе. И я, вспомнив, как легко и непринуждённо он угадывал наши мысли, тоже вдруг считываю его: один из нас должен показательно выйти в качестве добровольца, но ни у кого, кроме меня, в глазах он не обнаружил того самого понимания, а вызывать меня не хочет категорически.
Тогда не хотел и сейчас не хочет, хотя это было бы логично и правильно, он знает, точно знает, что я могу, и, похоже, только я и могу.
Но сэр Джордас вызывает Бри.
Бри выходит на центр аудитории, путаясь в своих длинных и тонких ногах кузнечика-переростка, как от непривычной удушливой глухоты, так и от неуверенности перед новой формой работы. Как и все адепты факультета смерти, он видит магические плетения и может воздействовать на них, но, к сожалению, не понимает, как и чем именно. Возможно, мы видим их по-разному, каждый адепт создаёт свой внутренний образ магической реальности. Не исключено, что то, что видится мне переплетением нитей, для Бри — летающие сферы или просто вспышки света, и не стоит понимать слово "плетения" столь буквально. Мы не обсуждали между собой подобные вещи раньше, это было слишком… интимно. Возможно, зря.
Но как бы Бри ни видел магию, то, что он делал, было неверным. Он пытался снять наложенное заклятие, а его надо было вернуть в реальность, встроить обратно, а не рвать столь грубо, ну, кто же так делает!
Я не заметила, как сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.
Сэр Джордас поднял руку, но Бри, буквально обмотанный порванными магическими нитями, словно заблудившийся грибник паутиной, самостоятельно остановиться уже не мог. Поэтому профессор попросту ухватил его за шиворот и выдернул, словно морковку из грядки, встряхнув в воздухе. А потом почти обречённо махнул мне второй рукой, мол, ступай уж.
Габриэль приподнял брови. Честно говоря, идти после такого небрежного приглашения на грани хамства не особо-то и хотелось, словно я выпендриваюсь, но…
Тимер тоже на меня покосился. Арта, насколько я знала, ему нравилась, и, наверное, он за неё тревожился. А я к своему стыду, не тревожилась ничуть. Мне было интересно. И даже звон в ушах и давящая болезненная тишина ненадолго отступили во тьму, спрятались.
Заклятие, наложенное сэром Джордасом, искажало мироздание. Крошечную частичку мироздания, одну-единственную клетку, но привести её в порядок, вернуть перепутанные нити на подобающие им места было правильным действием, единственным возможным вариантом. Это было удовольствием, хотя и не лишённым неприятного тремора от почти моментального утомления, вызванного кропотливой работой.
Мне нравилось, что получалось… красиво. Все девичьи увлечения: рисование, шитьё и вышивка, вязание и плетение — обошли меня стороной. Из-под моих рук выходили крепкие снежки, иногда — неплохие луки и мечи из палок, порой — водяные бомбочки, но никогда ничего даже отдалённо похожего на изысканные узоры, тем более прекрасные, что от них зависела человеческая жизнь. Мне так хотелось поделиться своим видением с Габриэлем, но, пожалуй, сейчас увидеть результат моего труда во всей красе мог только Джеймс.
