И сэр Джордас, разумеется, хотя по его лицу вообще было непонятно, видит ли он хоть что-то.
Золотистая сфера таяла медленно, как стежок за стежком, петля за петлей распускаемый шарф. Нити взлетали в воздух, вспыхивали и гасли, вплетаясь в ткань бытия, словно струны, каждая со своей нотой, оборачиваясь затягивающей, чарующей мелодией. Я могла её слышать.
И, кажется, осязать.
Габриэль подхватил меня под локти и потянул к себе, но я не собиралась падать, наоборот — дурнота, вызванная наложенными печатями, вдруг отступила. Сэр Джордас заглянул в лицо, кивнул неопределенно, но безо всякого одобрения, посмотрел на всё еще полувисящего в его руке Бри так, словно забыл, что это вообще такое, и наложил заклятие золотистой сферы на него. Подозвал нас всех жестом и начал медленно, очень медленно, нить за нитью, снимать, иногда выдёргивая то одного, то другого адепта для продолжения. Не меня.
На меня он до конца занятия даже не посмотрел.
***
В последнее время сэр Джордас вообще ведёт себя как-то странно.
Например, сегодня он оставил после вечернего занятия Габриэля, вероятно, желая что-то объяснить ему словесно, на мой взгляд — безосновательно. Да что там, на мой взгляд, запрет преподавателям, да хоть лысым демонам покушаться на разговорный час должен быть прописан золотыми буквами в Уставе Академии. Возможно, оно даже и прописано, но только главе факультета и первому голосу на это плевать. А у нас были планы! В прошлый раз доверительный разговор с Ларсом о его странных плетениях не сложился — разговорного часа банально не хватило, после появления Джеймса подошли и другие ребята… Сами мы, конечно, виноваты, и Джеймс в кои-то веки был прав: нечего валяться на травке и лупоглазить в облака, когда столько дел.
Сегодня мы встречаемся с Ларсом ещё до наступления разговорного часа, как раз на закате. Он смотрит, щурясь, а потом скашивает взгляд, словно Габриэль имеет обыкновение прятаться у меня за спиной. Вероятно, видеть меня без него и без Джеймса, который тоже постоянно старался отыскать меня после занятий и поотираться рядышком, было уже непривычно.
Постоянно не хватает времени на всех! И не раздвоишься же…
Шальная мысль ударила в голову, как это свойственно шальным мыслям — внезапно, без предупреждения. Я посопротивлялась пару минут, оценивающе разглядывая Ларса, отчего тот начал ёжиться и даже инстинктивно втянул голову в плечи — эти мои взгляды он слишком хорошо знал.
И знал, что противиться собственной дурости я пока не умела. Поэтому особо не вырывался, когда я схватила его за руку и потащила к женскому общежитию.
…Габ меня убьёт, наверное.
Глава 43
Мы стоим у той самой стены общежития, глухого задника без окон, и Ларс смотрит на меня… Ну, без особого восторга смотрит. И хотя чтение мыслей всё еще не входит в число моих самых сильных черт, умозаключения на физиономии друга детства читаются так же отчётливо, как если бы они были написаны мелом на доске.
Пожимаю плечами. А смысл возражать? Не то что бы я считаю Габриэля хилым и слабым, но отчего-то, если наверх полезет Ларс, мне будет… спокойнее. Хотя, наверное, это гадко.
"Просто признайся, что тебе меня не жалко!" — фыркает Ларс без слов, а я стараюсь ответным независимо-уверенным взглядом передать насмешку.
Мол, слабо?
"Не слабо, конечно, но ты могла бы подумать и о мотивации исполнителя, и о финальном вознаграждении…"
"Корыстный какой. Ты сначала сделай!"
Не думаю, что ему страшно, конечно же, нет, но и желанием ярым не горит, что и понятно: высота общежития вместе с часовой башней в сумме потянет метров на тридцать, а если учесть недобрый осенний ветер, ненадежные крепления, заходящее солнце и крайне злого на нас обоих Габриэля в перспективе…
Я боюсь высоты. Может быть, и Ларс тоже? Вообще-то, нам особо и негде было с ней столкнуться, горы в нашей стране есть только далеко на западе, высокие здания я видела лишь мельком, в столице да здесь, максимум — на дерево залезала. Может быть, мой страх — это только иллюзия? Руки у меня сильные, вот только весу мало, вдруг ветром снесёт? Ларс, даже такой, похудевший и осунувшийся, выглядит куда весомее, надёжнее и сильнее.
Но…
Конечно, можно было бы поиграть в эту игру. Пообещать, ну, не знаю, банальный поцелуй. Дружеский. В какое-нибудь приличное, допустимое общественным мнением место. Но, демоны всех раздери, как же это противно! Я не люблю такие игры.
Такие. А игры вообще — люблю.
И, улыбнувшись Ларсу, как больная стоматитом акула, я подхожу к стене, хватаюсь рукой за прозрачный штырь, подтягиваюсь, хватаюсь второй рукой — и нащупываю ногой незаметный для глаза выступ.
Если бы Ларс мог, наверное, он бы закричал, чтобы меня остановить. Но до снятия печати оставалось минут десять — очень мало, если проводить их, валяясь на траве с друзьями пузом к небу, и очень много, если карабкаться по стене. Ветер развевает мои волосы облаком рыжего пламени. Я не смотрю вниз, я не смотрю вверх, перед глазами только каменная стена.
Маги умеют многое. Иногда возвращают жизнь, иногда вопрошают мёртвых. Но не летают и не ходят сквозь пространство, по крайне мере, о таких мне не известно. Но по сути ничего сверхъестественного я не делаю. Лен же смог подняться? Вот и я смогу. И поднимаюсь. Помимо прозрачных металлостеклянных штырей на стене есть и выступы для ног. Не сказать, чтобы очень легко, но вполне ре…
Залезть-то Леннард залез, а вот слезть не смог, точнее, он и не планировал. Как мы будем спускаться, без страховки?
Мысль обжигает, словно ледяная вода, но поворачивать назад уже поздно.
До четвертого этажа я добираюсь относительно легко и быстро, подстёгиваемая дурацким страхом, что обиженный Ларс мстительно дёрнет меня за лодыжку. К счастью, часовая башня не является прямым продолжением стены, есть небольшой уступ, куда я, подтянувшись, закатываюсь, ощущая, как усталость, вызванная больше моральным напряжением, чем физической нагрузкой, ржавчиной болезненно разъедает руки и ноги. Но через секунду подскакиваю и выглядываю посмотреть, как там Ларс: полез за мной или в кои-то веки проявил здравомыслие?
Уступ широкий, и я, распластавшись по нему, как лягушка, свешиваюсь вниз, и едва не прорываю истончающуюся печать позорным воплем: поднявшийся следом Ларс крепко хватает меня за ворот и тянет к себе. Печати спадают, шум ветра, шум, издаваемый миром, оглушает, и сдавленный голос Ларса кажется невыносимо громким:
— Джейма, помоги мне, я падаю!
Да мы сейчас с ним оба свалимся! Я вцепляюсь в края порога, едва не ломая пальцы, соскальзывающий вниз куда более тяжелый Ларс тянет меня за собой по гладкому камню, а в последний момент с хохотом отталкивает и легко вытягивается рядом. Сначала я отползаю подальше — лежать на краю крыши, прижавшись друг к другу, как ложки в кухонном ящике — не лучшая затея, а потом отвешиваю ему подзатыльник, насколько получается в темноте и лежа:
— Идиот!
— Кто бы говорил! — Ларс смеётся. — Джейма, а ты, кстати, ничего не захватила для спуска? Ну, там, верёвку какую-нибудь? Про мозги не спрашиваю, по-моему, ты их где-то посеяла ещё в первом классе школы…
Мне нечего ему сказать, да и подзатыльники отвешивать кому-нибудь, кроме себя — глупая затея. Огонь вспыхивает на ладони, слабенький, трепещущий от ветра, освещает наши лица и контур башни. С земли она не казалась такой высокой, как отсюда, но, кажется, на неё взбираться проще: есть некое подобие ступенек, а не просто штыри и выступы. В отсветах пламени я вижу, что Ларс улыбается, кажется, перспектива застрять ночью на крыше его нисколько не пугает.
Не зря же мы подружились и почти ни разу не поссорились за все эти годы, если не считать этих его романтических глупостей.
— Я же говорил, что он тебя не удержит. Ну, Джей, не смотри на меня так, а то я подумаю, что ты и Лена так сюда заманила, и это твой коварный план по устранению однокурсников… Ладно, это действительно не смешно. Идём дальше, а то наш дорогой друг догадается, где нас искать, и всё окажется зря.
