Лагерфельд вздохнул. Больше солдат — больше лечить. А если не предоставить для этого новых условий и работников, жизнь, в обозримом будущем, станет на порядок труднее. Действительно, чем думают наверху?
— Я бы тоже был зол, если бы воевал с утра до ночи, а потом не мог протиснуться ни в душевой, ни к собственной кровати. Понятное дело, что они заключенные, но условия их содержания все равно должны быть соответствующие. Может, — доктор запнулся и неуверенно взглянул на руководителя Уровня, — обсудишь это с Дрейком?
Эльконто хмыкнул.
— Думаешь, он не найдет объяснения? По его важножопому мнению, все как всегда окажется продумано, обосновано и логично. Только бунты он не учел. Это же не люди — это псы. Они не убивают друг друга только потому, что кое-как стерпелись, свыклись друг с другом. Ты же знаешь, как относятся к новичкам?
Стив кивнул.
— А если этих новичков окажется слишком много…
— Вот и я о том же. А новые казармы они строить пока не планируют. Мол, потом.
— Блин, вот дерьмо-то. — Док позволял себе ругаться, только тогда, когда был действительно раздосадован. — Скоро все мои коридоры и морги будут завалены телами. Частично живыми, если повезет.
— Хочешь сам поговорить с Дрейком?
— Он расскажет мне, то же самое, что и тебе.
— А я-то надеялся…
Эльконто бросил карандаш, который держал в руках, на карту — тот прокатился несколько сантиметров и застыл; на новые территории, обозначенные пунктиром, пала такая же, как и от остальных предметов, резкая тень с острыми краями и вытянутым носиком.
— Надо с этим что-то делать. Одно восстание тянет за собой другое, когда они поймут, что срывать зло друг на друге, недостаточная мера, то придут за тем, чтобы резать глотки нам — их руководству.
— Ты шутишь?
— Увы. — Судя по выражению лица, Эльконто действительно не шутил. — Надо сказать Грину, чтобы усилил охрану бункера и портала. Нельзя допустить, чтобы солдаты решились пойти наружу.
— Там их убьют.
Дэйн какое-то время молчал, обдумывал сложившуюся ситуацию и возможные выходные последствия.
— Да, если только у них на руках не будет козырей.
— Ты о чем?
— Пока ни о чем. А ты зачем пришел, док? Хочешь постоять снаружи или больные кончились?
— Вообще-то, кончились. Минут на пять. Но пришел я не за этим. Ты уже слышал, что через три дня всех наших отправляют на задание?
Эльконто оторвался от изучения карты и нахмурился.
— Всех?
— Да, всех, кроме нас, понятное дело. Кто будет смотреть за госпиталем и штабом?
— И далеко отправляют? Надолго?
— Точно не знаю. Суток на трое. Опять прикрывать какую-то дыру в пространстве…
— Как зимой, что ли?
— Да, только зимой из нее так никто существенный и не вылез, а тут все, вроде как, хуже.
— Чертова Комиссия.
— Согласен. Но речь не об этом. Наши в пятницу собираются в баре — по традиции выпить, посидеть…
«Проводить» — они никогда не произносили это слово вслух, но всегда имели его в виду. Не приведи Создатель, конечно, пусть все вернутся живыми и здоровыми, но знать наверняка не дано никому, поэтому ребята предпочитали, все же, посидеть вместе «до». Пообщаться, посмеяться, пожить.
— Ты будешь? Ты ведь уже не обижаешься на них?
Эльконто не стал отвечать, что как только ему в голову пришел великолепный план мести, он тут же перестал обижаться на кого бы то ни было.
— Конечно, буду. Как я могу пропустить?
За мерным гудением кондиционера, шуршанием карт и разговором, ни Дэйн, ни Стив не могли знать о том, что по ту сторону приоткрытой двери, опасаясь дышать и шевелиться, притаился, обратившись в потную статую, Джон Грин, единственной задачей которого было распознать каждое сказанное в штабе слово и запомнить его.
* * *
Ани приходила сюда уже в третий раз.
Обычная улица — обшарпанная и неприветливая: высотки, пожарные лестницы, пыльные окна, мусорные баки в узких проходах. Почти полное отсутствие магазинов, редкие в дневные часы прохожие. Если свернуть после восьмиэтажного блочного здания направо, там будет еще одна, похожая на эту улица, а вдоль нее еще одна — такая же пустынная, неприветливая,… обычная.
Почему? Почему ей все казалось здесь странно и смутно знакомым?
Она нашла этот квартал несколько дней назад, когда гуляла. Подобные прогулки Ани в последнее время совершала часто — пыталась выбирать незнакомые направления, исследовала аллеи, бесцельно бродила вдоль проспектов, часто сворачивала, куда глаза глядят, шла по наитию.
И вот, в конце концов, нашла этот район.
Дома высокие, все, как один, крашенные в серый цвет, квартиры для тех, кто не в состоянии позволить себе роскошь. Тут, наверное, живут работяги — пьют по вечерам пиво, смотрят телевизор, ругаются…
В запертой части сознания что-то билось, пульсировало, желало вырваться наружу. Казалось, в голове слышатся далекие и незнакомые голоса: мужчина и женщина, они о чем-то спорят, ей не нравится, что он пришел поздно, он оправдывается, затем кричит, что она сама виновата. И Ани не может заснуть, долго не может заснуть, кладет руки под подушку, под которой что-то лежит, устало закрывает глаза…
Одновременно с появлением призрачных голосов начало ломить лоб и затылок.
Откуда этот кадр? Почему именно эта сцена? И почему так отчаянно кажется, что за ней, за этой сценой, вглубь, словно в бездонный колодец, уходят щупальца? Истлевшие веревки — ветхие и непрочные, словно пересохшие морские водоросли — они тянутся в бесконечную черноту, где скрывается что-то важное. Крайне важное — то, что нужно отыскать.
Она стояла, держась за виски, минут пять; слева над головой, отошедшая болтами от стены, поскрипывала ржавая лестница.
Часом позже по пути домой, уставшая от головной боли, Ани-Ра неожиданно вспомнила еще кое-что. Женщину. Странную, угрюмую и некрасивую женщину в кожаной куртке.
Как ее звали? И почему одновременно со всплывающим в воображении лицом просыпается и стойкая неприязнь? К кому, к женщине? К тому дому-магазину, в котором приторно-сладко, до одури противно пахло цветами?
Много цветов. Разных, но большей частью высохших, неухоженных, выставленных на продажу.
Кто покупает высохшие цветы? Кому такие нужны?
Дама из всплывшего обрывка воспоминания не выглядела продавщицей. Она выглядела, как… как незаконница. Грязные короткие ногти, полное отсутствие косметики, жесткий взгляд. И единственное, чего уставшая, и полностью разбитая неудачными попытками сложить дважды два, Ани никак не могла понять, так это то, почему незнакомка незримым, но совершенно четким образом ассоциировалась с безымянным, расположенным неизвестно где, цветочным магазином?
