К тому времени как большинство дравшихся Ли Эргов пустились наутек от Ниалла, Бананак была вся в крови от ран, нанесенных Габриэлем. Она прислонилась спиной к Ли Эргу, который не принимал участия в схватке, но через мгновение продолжила драться, пока Габриэль не двинул ей кулаком так, что она покачнулась назад и упала на землю.
Габриэль обратился к единственному не раненному Ли Эргу:
— Забери ее отсюда, пока Кила не узнала, что у меня с ней была еще одна стычка. — Он зарычал на оставшихся Ли Эргов. — Если я постоянно буду драться с ней, Кила решит, что это дележ территории. Никому из нас это не нужно, правда?
Ли Эрг не ответил, но подошел к женщине-ворону. Бананак положила голову ему на ногу.
— Ты причиняешь мне беспокойства, песик. Если возникнет необходимость, я пойду к ледяной королеве или даже к царьку. Кто-нибудь из них, — она клацнула зубами в сторону Ниалла, то ли приглашая, то ли предупреждая, — поможет мне навести порядок в этом Дворе.
— Ириал уже сказал, как нам быть, — парировал Габриэль, протянув руки, чтобы показать Бананак извивающиеся приказы на своей коже.
— Ири должен уйти. Он уже не тот, что раньше. Он не занимается тем, чем должен. Мы хотим войны. Нам необходимо свойственное нам же насилие. Мы ждем уже слишком долго. — Бананак закрыла глаза. — А то, что ты ходишь за мной по пятам, начинает капитально надоедать.
— Так сиди на одном месте, и я перестану наступать тебе на пятки.
Габриэль уселся на тротуар, послал ей неприличный жест и принялся осматривать свои раны. Он скривился, почувствовав, как кровь потекла по лицу, когда он ткнул пальцем в рану на лбу.
Ли Эрг присел и протянул руку, чтобы погладить окровавленные руки и лицо Бананак, питая себя кровью после боя, как когда-то давно делали его собратья на пропитанных красной жижей полях великих битв. Его кожа замерцала, когда кровь Бананак впиталась в его ладонь. Второй Ли Эрг подошел к Габриэлю и положил руку на его покрытое кровью лицо. Несмотря на постоянное стремление каждого из них ранить, калечить, а иногда, за неимением других кандидатов, даже мучить друг друга, иногда они могли быть почти сердечными. Ли Эрги забирали в свою кожу боль и кровь, забывая о конфликтах в тот момент, когда после битвы их ждало такое удовольствие и насыщение.
Габриэль толкнул плечом Ли Эрга, который поглаживал его все еще кровоточащие раны:
— Достаточно. Забери ее отсюда. Может, завтра вы попытаетесь выказывать больше почтения?
— Может, завтра тебе не стоит стоять у меня на пути, — встав на ноги, сказала Бананак и с презрительным выражением лица перебросила через плечо длинные похожие на волосы перья. Она могла быть ранена и едва стоять на ногах, но никто не мог ее запугать. Потом с торжественностью, такой же страшной, как и ее жестокость, она повернулась к Ниаллу. — Подумай хорошенько о том, чего ты хочешь, Gancanagh, и что будет правильно. Простить Темного Короля? Простить Летнего? Или позволить мне вершить твое правосудие, неся боль и войны — все, чего ты так желаешь? В последнем случае мы оба будем в выигрыше.
Едва она скрылась из виду, Габриэль спросил:
— Может, ты и ушел от Ириала, Gancanagh, но неужели ты действительно хочешь, чтобы эти фейри влияли на наш Двор? Неужели хочешь помочь ей?
— Я не собираюсь во все это ввязываться. Это не мой Двор. — Ниалл сел возле Ищейки. Он не знал наверняка, но казалось, одно из его ребер было сломано.
Габриэль фыркнул:
— Он твой в той же степени, что и мой. Просто ты тот еще идиот, чтобы взять и признать это.
— Я не такой, как ты. Я не хожу по улицам в поисках всяких драк и…
— Но и не уклоняешься от них. К тому же, Ириалу не нужны одни только драки. Именно поэтому у него есть я. — Ищейка улыбнулся и махнул рукой на выбитые окна и выломанные из стен кирпичи. — Кроме жестокости и насилия, Темному Двору нужно кое-что еще. Ты несешь другой вид тьмы. Мы оба принадлежим мраку.
Ниалл проигнорировал подтекст, который скрывался в словах Габриэля.
— Я покинул Летний Двор. Вот почему пришла Бананак. Я одиночка. Легкая добыча.
Габриэль ободряюще сжал его плечо:
— Я знал, что, в конце концов, ты все поймешь: тебе нет места рядом с ними. Тебе осталось разобраться с еще парочкой проблем, и все у тебя будет в порядке.
Он поднял разбитый кирпич и бросил его в фонарь, который тускло освещал переулок. Когда осколки стекла посыпались на землю, Габриэль встал и пошел прочь.
— Гэйб?
Габриэль не замедлил шага, но Ниалл знал, что Ищейка слышит его.
— Я не позволю Ириалу забрать Лесли. Она заслуживает жизни. И он не может вот так забрать ее.
— До тебя, как всегда, медленно доходит. Она теперь часть Двора. Как и ты. И была его частью с той самой секунды, когда чернила впервые вошли в ее смертную плоть. Почему, по-твоему, нас всех призвали быть поближе к ней? Я видел, как ты силишься противостоять этому. Рыбак рыбака… Вы оба принадлежите Двору Ириала, а с ее смертностью…
Ниалл застыл.
Габриэль сочувственно улыбнулся.
— Не кори себя за то, что не в твоей власти. И перестань так волноваться об этой девушке. Ты как никто другой должен знать, что Ири никогда не бросает тех, кто принадлежит ему. Он такой же упрямый, как и ты.
Через несколько секунд Ищейка за рулем своего Мустанга растворился в темноте улицы, а Ниалл уже в третий раз за два дня пытался разобраться с полученными ответами, которые больше запутывали его, чем помогали избавиться от волнений.
Лесли выбралась из объятий Ириала. И хотя кровать была просто огромной, она слишком остро ощущала его близость. Уже несколько раз она собиралась встать и уйти. Но не ушла. Потому что не могла.
— Станет легче, — мягко сказал он. — Просто тебе все в новинку. С тобой все будет в порядке, а я…
— Я не могу уйти. Не могу! Я все повторяю себе, что сейчас встану и уйду, но не могу и шагу ступить. — Даже сейчас, когда все тело Лесли болело, она не злилась. Но знала, что должна была злиться. — Мне кажется, меня вот-вот вырвет, как будто если я окажусь далеко от тебя…
Ириал снова привлек ее к себе.
— Все. Это. Пройдет.
— Я тебе не верю, — прошептала она.
— Мы умирали от голода, поэтому…
— Умирали от голода? — переспросила она. — Мы?
И он рассказал ей, кто он такой, кто такие Ниалл, Эйслинн и Кинан. Он рассказал ей, что все они не люди.
Значит, Сет говорил правду. Где-то в глубине сознания она уже приняла это, но слышать это снова, да еще и так убедительно, было невыносимо. Как же я злюсь! И боюсь. Я… Но ни того, ни другого она не испытывала.
