Нельзя.
Придется.
У меня все болит — не только в голове. Не понимаю, где я. Вроде бы лежу на животе. Руками пошевелить могу, а ногами — нет. Рот чем-то набит, то ли шерстью, то ли пылью, эта гадость липнет к языку, я кашляю. Икаю, плююсь, чтобы очистить рот.
В темноте кто-то кричит.
— Адам! Адам!
Это Вэл. Она жива и где-то неподалеку, но я ее не вижу
Пытаюсь крикнуть в ответ, но получается только шепот.
Ноги чем-то придавило. Изворачиваюсь, тянусь к ним, пытаюсь понять, что это. Ни зги не видно, но на ощупь похоже, что на меня упало кресло — не очень тяжелое, но из такого положения его особенно не сдвинешь. Упираюсь в него обеими руками и пихаю. Оно сдвигается, и мне удается немного вытащить ноги и нормально сесть. Пихаю еще раз — ноги свободны. Больно ужасно, как будто кто-то втыкает в меня иглы в фут длиной.
— Боже мой! — Не сдержалась, вскрикнула — ничего, говорить могу.
— Кто там? — Голос у Вэл скрипучий, робкий.
— Это я. Сара.
Молчание. Потом:
— Кто вы такая? Что вы делаете в моем доме?
— Это я, Вэл! Подруга Адама. Сара. Это я.
— Ладно, не важно, будьте любезны, помогите мне встать. Я тут, черт побери, как жук какой-то… Лежу на спине и не могу встать.
Она где-то совсем близко, метрах в двух. Ноги меня еще не очень слушаются, и я пробираюсь к ней ползком. Подо мной все трещит, разъезжается, проседает. Все безделушки Вэл разбросаны, перебиты, все ее сувениры, все воспоминания, все красивые вещицы, которые ей понравились. Стараюсь не думать об этом, потому что очередная драгоценность хрустит у меня под коленкой.
Шарю перед собой руками и натыкаюсь на что-то мягкое.
— Это ты, Адам?
— Это я, я, Сара.
— Сара.
Она говорит это, словно на уроке, как будто заучивает, старается не забыть.
— Сара, у которой дочка, — говорю я. — Сара, которая рисует.
— Са-ра. — Кажется, у нее в голове что-то забрезжило. — Сара с дочкой.
— Да-да, это я.
— О господи, вспомнила… Где Адам?
— Не знаю, Вэл. Его арестовали, помните?
— Вот черт! Мой мальчик. Мой чудный мальчик.
— Вы можете двигаться? Вы не ранены? Надо отсюда выбираться.
Весь дом вокруг стонет и вздыхает.
— Вэл! — повторяю я. — Вы не ранены?
— Нет. Не знаю. Помоги мне встать.
Наши руки встречаются в темноте, у нее они костлявые и дрожащие от отчаяния. Вцепляются в меня, как будто никогда не отпустят. Нам удается встать.
— Давайте выйдем на улицу, — говорю.
— Хорошо, лапа моя, а дверь у нас где?
— Не нужна нам дверь, Вэл, выйдем, и все.
— Не поняла?
— Передней стены больше нет, Вэл.
— Не говори глупостей. Нас немного тряхнуло, вот и все. Мы целы и невредимы. И дом тоже.
— Мы — да, но полдома у нас снесло. Идемте.
Не разнимая рук, мы пробираемся через обломки. Над головой светит луна — половинка, так что света хватает, чтобы различать в темноте контуры предметов, но подробностей не видно. На улице кто-то зажег фонарь и несколько секунд светит в нашу сторону. И тут мы все видим: на месте, где была передняя стена дома, теперь гора обломков, рассыпавшихся по всему дворику. Чтобы выйти, нам приходится взобраться на гору и перевалить через нее, по-другому никак.
Луч света перемещается от нас, и мы снова идем вслепую.
Кое-как оставляем позади мусор, который раньше был нашим домом. Каменная ограда кое-где уцелела, и мы садимся на нее и смотрим на руины, откуда только что выбрались.
В воздухе висит пыль, он от нее густой, но, когда сквозь завесу просачивается лунный свет, мы видим, что произошло. Рухнули передние стены всех домов на нашей стороне улицы. Такой получился страшненький кукольный домик — все комнаты видно.
— Повезло нам, могли погибнуть, — говорю.
— Повезло, — повторяет Вэл. — Повезло.
Рядом со мной на земле кто-то шевелится.
Замечаю движение краем глаза и взвизгиваю.
— Что это?!
Ожидаю увидеть руку или там пальцы, но это не человек. Это какое-то маленькое, черное существо, оно извивается и дергается. Потом оно пищит — нет, то ли урчит, то ли скулит. Я спрыгиваю с ограды и опускаюсь на корточки рядом с ним. Протягиваю руку, трогаю пыль, а под ней мягкая шерстка и тепло. Существо откликается, поднимает голову, и в лунном свете я вижу пустую глазницу.
— Это собака, Вэл, — говорю.
— Собака? — спрашивает Вэл. — Нормин пес?
Провожу рукой по спине песика. Он тяжело дышит. Плохо дело. Задние лапы у него лежат на земле, спина совсем плоская.
— Давай, — говорю, — иди сюда. — Немножко отодвигаюсь и щелкаю пальцами. Он ползет ко мне на передних лапах, как солдат по-пластунски. Задние лапы бессильно волочатся следом. — У него лапы не действуют. Отнялись.
Вэл встает на колени рядом.
— Дай-ка погляжу. — Ощупывает пса. — Спина у него сломана, — говорит она. — Надо сказать Норме. Где Норма?
Мы смотрим на соседскую дверь. От дома остался один остов. В отличие от домика Вэл, у него рухнул потолок. Все завалило.
— Вот черт, — говорит Вэл. Лица ее мне не видно, по крайней мере выражения глаз, но и по голосу все ясно. — Бедная Норма. Адам нам говорил. Говорил, что это будет. Я всегда ему верила, но никак не предполагала, что будет такое… Надо его прикончить, — говорит она. — Нельзя его так бросить. Сара?
Вэл хочет, чтобы я добила пса. У меня волосы шевелятся от ужаса.
— Я не могу, Вэл. Не могу.
Вэл наклоняется, слышно, как она роется в обломках. Берет что-то в руку.
— Умница. Умница. Хороший песик, хороший песик.
В тусклом свете видно, как она двигается — поднимает руку высоко над головой. И резко опускает. Слышен глухой удар — удар, и все. Вэл ничего не говорит, берет тельце с земли и шаткой походкой направляется обратно к домам.
— Что вы делаете?
— Собираюсь его похоронить где следует — возле Нормы.
Я ковыляю за ней, и мы вместе нагромождаем над песиком пирамиду из камней и кирпичей. Потом возвращаемся к стене и снова садимся.
— Спасибо, — говорит Вэл. Берет меня за руку и держит. Некоторое время мы сидим молча. Я словно оцепенела. До меня все никак не доходит, что случилось. Поначалу было тихо, но теперь ночь полна звуков — сирены, крики. И на нашей улице полно народу. Они кричат, они молят о помощи, и вдруг мне приходит в голову — а тот человек, у которого сейчас Мия, он тоже кричит? Их завалило, они не могут выбраться или у них все обошлось? Плачет она или все проспала? А может быть, она уже погибла? Ее число запечатлено у меня в голове — число, которое я прочитала в записной книжке Адама. 112027. Это сегодня. Это здесь. Может быть, я опоздала.
