воздухе снова сгущается сила. Она всё прибывает и прибывает, и когда её становится столько, что она уже давит мне на плечи, что-то происходит. Что-то щёлкает, звенит, грохочет, будто нечто неведомое рвется сюда откуда-то из-за непостижимой преграды. И вот наконец неведомое прорывает преграду, и в груди Розена появляется черная прореха. Он шипит и пытается стянуть её руками, но не может.
- Я не смогу долго держать проход, моя госпожа, мне не хватит сил.
- Тебе и не нужно, мальчик, - Та-Что-Танцует берется за края прорехи двумя руками и расширяет её, не обращая никакого внимания на пытающегося помешать ей Розена. - Итак, ты сделал то, ради чего отдал жизнь. Теперь ты свободен и можешь уйти совсем.
- Я подожду ещё немного, госпожа, - говорит Мин. - Я хочу увидеть, как они уйдут все.
Он садится прямо на песок и смотрит на прореху в груди Розена, как будто там происходит что-то ужасно интересное. Я присматриваюсь и тоже начинаю видеть: смутные полупрозрачные тени, появляющиеся и тут же устремляющиеся куда-то вверх. Ну да, здесь не их посмертие. Здесь царство восточных. Я сажусь рядом с Мином, но тут же понимаю, что это плохая идея: на этот раз здешний песок для меня холоднее снега, холоднее льда, он холодный, как смерть. Он, собственно, и есть смерть. Я встаю, но продолжаю смотреть, а души продолжают появляться и отбывать туда, где им самое место. Получается, что бы ни случилось дальше, всё уже было не напрасно.
39. Везде, всегда
Я стою и смотрю, как уходят куда-то души, как в конце концов стягивается прореха на теле Розена, и он выдыхает, с ненавистью глядя на богинь:
- Вы сделали это, потому что боялись. Вы знали, что однажды я приду за вами, но не хотели битвы на равных. И все равно вам понадобилась целая академия бойцов, и собственный мёртвый некромант, и некромантка живая, чтобы хотя бы попытаться справиться со мной. Вы всеми ими пожертвовали. Как вы чувствуете себя теперь? Спокойна ли ваша совесть? Есть ли она у вас?
Я даже не удивляюсь, что он не упоминает ни того, сколько людей понадобилось ему самому, чтобы проникнуть в Академию, ни того, что это он пришел к нам, а не мы к нему, ни того, как он без раздумий жертвовал людьми, вставшими под его знамёна. Я уже вполне способна, наверное, предвидеть, каким был бы его ответ в случае, если бы кто-то припомнил ему всё это. Особенно смерти пленников Академии. Без сомнения, это была священная жертва во благо, которую он вынужден был принять.
- Ты ведь знаешь, брат, что иначе не могло быть, - говорит Паучиха. - Что не мы обрекли людей на смерть, что мы лишь услышали их молитвы и сделали так, чтобы жертвы были не напрасными. Чтобы Лион Мин погиб не напрасно, чтобы не напрасно умерли его собратья, чтобы не прошла даром смерть родителей мальчика, которого ты так хотел себе в священную жертву. Ты всё знаешь, но не хочешь признаваться в этом ни нам, ни себе.
- Вы просто играете со смыслами слов. Вы делаете вид, будто от моих поступков зависело, захотите вы уничтожить меня или нет. Но вы ненавидели меня с самого начала, всегда, с того самого момента, как я явился на землю человеком. Я сделал то, на что не хватило смелости ни у кого из вас! И вы знали, что если дать мне способность изменять мир вещей, присущую человеку, я стану сильнее любого из вас. Вы меня боялись.
- Конечно, - ласково кивает ему Та-Что-Танцует, - конечно, брат, дело вовсе не в том, что для твоего явления во плоти тебе приносили в жертву магов. И не в том, что ты объявил всем нам войну. При чем тут твои действия, ты просто нам не нравишься.
- Осторожно, он ведь может тебе поверить, - тихо говорит Паучиха.
- А не важно, - отмахивается Та. - Мы дали ему сказать слово в свою защиту. Теперь пусть наши гости решат, каков приговор. Что он заслужил и что получит.
Темнота вокруг нас становится не такой тёмной, разреженной, через неё начинает пробиваться свет — и тут же снова пропадает. И пробивается вновь. В какой-то момент мне кажется, что я стою одновременно и на темном песчаном берегу реки, уходящей в неведомое, и у огромного костра, потрескивающего и выпускающего ввысь искры. Если насчет реки я в свое время соображала долго, то костёр узнаю моментально: это Священное Пламя, то самое, светящее всем, не делающее различий, ожидающее каждую душу всю вечность, пока она не решится войти в огонь, очищающее души от грехов, памяти и всего наносного перед тем, как душа отправится в эфир. Вокруг костра стоят боги, и каждого из них я знаю в лицо и по имени. Близнецы, Богиня-Мать, мой Огненный бог, Тёмный, Врачеватель... все они здесь. И одновременно они где-то очень далеко, ведь здесь, на берегу реки, их нет. А у Священного Пламени они есть. А Священное Пламя тоже здесь. У меня начинает кружиться голова, я оборачиваюсь в попытке найти поддержку хотя бы в Мине, что ли, но обнаруживаю, что его уже здесь нет. Видимо, и правда: проследил, как души уходят, и отправился куда ему следовало. Даже не попрощался! Зато голова от возмущения кружится уже не так сильно.
- Вы слышали, - то ли спрашивает, то ли утверждает Паучиха. Мои боги кивают, слышится общее шелестящее «Да». - Что вы скажете?
- Что он самонадеянный дурак! - рявкает Огненный. Та-Что-Танцует слегка поднимает бровь, изумляясь, судя по всему, такому нарушению регламента. Она ведь явно не их мнение о личности Розена ожидала.
