Несмотря на поддержку мужчин и в целом благостную атмосферу, царящую над торжеством, Анифа неожиданно почувствовала уже хорошо знакомый её флёр беспокойства. Рассеянно слушая витиеватую и пространную речь жрицы, чье лицо было традиционно разукрашено ярким макияжем, она не смогла удержаться, и украдкой огляделась, пытаясь понять причину внезапной тревоги. И ничего особенно не увидела.
Собравшиеся вокруг люди глядели на невесту и женихов дружелюбно и с интересом. Большинство добродушно улыбались и тихо перешептывались. Кто-то, по своему обыкновению, был спокоен и серьезен, с уважением внимая происходящему таинству. Кто-то (а именно те, кто приняли на себя роль подружек брачующейся), откровенно умилялись и тихонько роняли слезы и вздохи восхищения и восторга.
Семья ярла стояла ближе всех. Сам Тормод выглядел до невозможности довольно и радостно, видимо, разделяя свалившееся на “молодых” счастье. Фригг улыбалась, ее муж тоже.
Хильду Анифа не увидела.
И потому заволновалась еще больше, так как с самого утра узнала, что младшая дочь ярла с утра чувствовала себя прекрасно и не собиралась пропускать свадьбу ненавистной знахарки.
Неужели задумала что-то? Неужели Анифе опять надобно ожидать очередные козни?
Из-за неприятных мыслей женщина почти пропустила начало озвучивания обоюдных клятв. Мягкое пожатие мужской ладони на локотке привлек ее внимание, и Анифа с легким смущением уставилась на мужей.
Первым заговорил, следуя старшинству, Сигурд. Едва ли женщина в полной мере понимала всё, что он произносил, но не проникнутся смыслом произнесенных мужчиной слов не могла. Согласно традициям, северянин говорил долго и витиевато. Он говорил о верности и долге перед супругой, о вечной заботе и любви. Слова всё лились и лились с его незаметно улыбающихся губ и завораживали подобно заклинанию. Они чаровали и нежили женщину, расслабляли и воодушевляли, сметая прочь всяческие тревоги и сомнения. Незаметно для себя Анифа тоже стала улыбаться — восторженно и одухотворенно.
После старшего брата свою клятву озвучил и Свен. Его голос звучал грубее и не так проникновенно, но в них была страсть и сила, заставляющая верить в каждое слово, доверять в их правдивость и искренность.
Узкие ободки золотых колечек скользнули на пальчики Анифы. Мужчины задержали свои ладони на ее руках, ненавязчиво поглаживая и подбадривая. Вот настал и её черед.
Нужные слова сорвались с ее губ прежде, чем женщина успела их осмыслить. Необходимые фразы и правильные обороты озвучивались словно сами собой, выплескивая все, что давно согревало ее сердце и душу. Анифа тоже приносила свою клятву — искреннюю и горячую, буквально растворяясь в сером омуте устремленных на нее двух пар одинаковых глаз.
Но на этот раз они не обжигали ее. Да, в них по-прежнему, как и раньше, плескались страсть и желание, но отныне Анифа грелась в них, как подле жарко растопленного очага. Нежилась и наслаждалась этим теплом, не представляя более жизни вне его.
Определенное, всё происходящее здесь и сейчас было самым правильным и естественным на свете. Пути назад не было. Да он и не нужен был, этот путь. Теперь Анифа будет безраздельно принадлежать Свену и Сигурду. А они — ей.
Последовало закрепление устных клятв кровью. Мужчины надели на запястья браслеты — доказательство супружеской связи и статуса женатых мужчин. А после выпитого по очереди смешанного с кровью вина они наконец-то смогли на законном основании поцеловать свою жену — по очереди, но долго и страстно. От этого зрелища и яркого проявления чувств окружавшая постамент толпа взорвалась аплодисментами, одобрительными криками и хохотом. Несколько женщин затянули веселую песню и остальные, замешкавшись лишь на пару секунд, подхватили вытиеватый запев, теснее обступив троицу и захлопав в ладоши. Под гордый и покровительственный кивок жрицы (видимо, боги что-то открыли ей, и поэтому она выглядела невозможно довольной), новобрачные спустились по трем деревянным ступенькам и оказались внутри тут же сомкнувшегося за их спинами тесного кружка. Не прекращая петь, подруги резко взметнули вверх руки — и разноцветные ленты вьюнками опали на головы новоиспеченных супругов.
Свен и Сигурд, крепко обхватив жену с двух сторон, улыбнулись и решительно двинулись вперед. Люди вокруг них снова запели — громко и восторженно, иногда особенно сильно выводя ту или иную ноту или слово. Расступаясь, они пропускали новобрачных, осыпали зерном и бутонами цветов, которые держали в руках.
Пришло время праздновать и пировать за столами, накрытыми под открытым небом богато и щедро — братья, их верные друзья и господин расстарались. Будто бы женились самые что ни на есть принцы, а не обычные воины из ближнего окружения.
Как когда-то, в самой начале зимы, несколько месяцев назад, вино и прочий алкоголь лились полноводной рекой, а еда была вкусна и ее хватало на всех. Анифа самолично занималась накануне приготовлением десертов и сейчас с удовольствием наблюдала за тем, как женщины и дети с наивной непосредственностью поглощали сушеные и покрытые сахарной присыпкой ягоды, пирожные, а также пирожки с вареньем. Может, это было не самое изысканное угощение, зато вкусное и сытное. И хотя мужчины предпочитали более тяжелую еду — мясо и рыбу во всех их проявлениях — некоторые нет-нет, а тягали с общих блюд ту или иную сладость. Особенно старики. Все же выпечка у Анифы получалась нежной и приятной, так и тающей на языке, оттого была по зубам слабых старческих челюстей и, соответственно, приходилась по вкусу.
И снова — были танцы. Были песни. И дети, и взрослые заводили то одну, то другую игру, и невесту то и дело вытаскивали из-за стола, чтобы вовлечь в хоровод или даже догонялки. Подобрав юбки, она беззаботно, как ребенок, прыгала через невысокий костер и босиком скакала по разложенным камням — дань своеобразной традиции, согласно которой невеста, прошедшая весь путь, ни разу не оступившись, получала особое благословение. С подружками она распутывала ленты и плела очередные веночки, вязала особые браслеты и искала спрятанные детьми “сокровища” — раскрашенные бусинки и камешки, букетики цветов и вареные куриные яйца. То с Раном, то с Ингом задорно отплясывала очередные незамысловатые па, с Далией пыталась разгадать детские ребусы, а с Тормодом, принявший на себя отеческую роль, разделила положенную “родственную” чашу.
Но больше всего женщина, разумеется, проводила время с новоиспеченными мужьями. Было очень заметно — тем не терпелось закончить затянувшееся торжество и удалиться ради исполнения брачного долга. Хотя, разумеется, это было немного забавно — будто бы мало было их, этих самых ночей. И все же братья поочередно — как будто соревнуясь друг с другом — пользовались моментом, причем не всегда удобным, чтобы жарко обнять свою невесту, поцеловать, а то и сжать под шумок во время танца или очередной игры податливое и теплое женское тело.
Отзывалась Анифа, между прочим, на эти действия пылко и жарко. Теперь-то ей стесняться было нечего, и она, сверкая глазами и пьяно улыбаясь, с наслаждением ныряла в этот страстный омут и получала искреннее удовольствие от объятий дорогих ее сердцу мужчин.
***
Воспользовавшись тем, что они оказались позади дома, надежно укрытые дровнями с одной стороны и пышно разросшимся кустарником — с другой, Свен притянул к себе новоиспеченную жену и прижал к шершавой стене сруба. Изогнув бровь, Анифа насмешливо улыбнулась, но едва открыла рот, чтобы мягко пожурить младшего из братьев за легкомысленность, как Свен поцеловал ее — жадно и порочно. Он властно подхватил ее под ягодицы и немного приподнял, чтобы их лица оказались на одном уровне. И прижался всем телом, вдавливая в стену.
Заурчав, как кошка, Анифа обняла мужа за шею и на поцелуй ответила. Для большего удобства откинула голову набок и удовлетворенно прикрыла веки, отдаваясь чувственному наслаждению.
Это напомнило ей, как, вот так же прячась по закоулкам, Свен упрямо и настойчиво приручал ее к себе после того, казалось бы, далекого, самого первого и спонтанного соития в кладовой.
