Она находит изгиб моей руки и вводит в вену иглу. Сначала я чувствую, как руку щипает, и она горит, а затем тошнота утихает. Меня накрывает облегчение.
— Как долго продлится действие? — спрашиваю я ее.
— Может, примерно час, зависит от силы яда. — Она трет глаза. — Расскажи мне, как это произошло.
— Мм, нам надо идти, — говорит Ло, дергая Гретхен за руку.
— Да, мы вернемся примерно через час. Поправляйся, Ари.
Они уходят, оставляя нас наедине в мрачной тишине моей комнаты, пока мама ожидает услышать о том, как я заразилась. Я даже не знаю, откуда начать, поэтому начинаю с правды.
— Я влюбилась не в того парня, — говорю я и обо всем ей рассказываю: о Джексоне, взрыве в школе, как он меня вылечил, о стратегии, как я ему помогала, что я видела. Я говорю, пока не устаю так сильно, что больше не могу продолжать. Мои глаза закрываются, мама берет меня за руку, нежно сжимая ее, и я засыпаю.
Я открываю все еще затуманенные глаза и вижу прекрасный мир, полный ярких красок. Небо необычного багряно-синего цвета с огромными облаками и золотистым солнцем. Я иду дальше и вновь вижу озеро из моего предыдущего сна. Я ожидаю увидеть людей в бамбуковых лодках, но вместо этого слышу свое имя, раздающееся откуда-то снизу.
— Ты идешь? — говорит Джексон с широкой улыбкой на лице. Он плавает и резвится в воде, наслаждаясь теплым днем.
Я колеблюсь и ныряю за ним, но стоит подняться на поверхность, как его больше нигде нет. Я зову и плаваю вокруг, пытаясь его найти. Я ныряю, разыскивая его под водой. Куда он исчез? В итоге я замечаю его на берегу. Он машет мне рукой и уходит. Я кричу, умоляя вернуться.
И вдруг какая-то сила тянет меня вниз. В рот и нос заливается вода. Я борюсь за то, чтобы выбраться на поверхность, но у меня ничего не получается. Я тону… а Джексон меня бросил.
— Мам? — кричу я из ванной первого этажа, и меня снова тошнит. Уже и не сосчитать в который раз. Инъекции, которые помогали мне вчера, сейчас действуют лишь несколько минут, а иногда и секунд. Мама испробовала несколько разных смесей, но ни одна не помогла. Мы до сих пор не нашли хоть что-то способное помешать яду нейротоксина выворачивать мое тело наизнанку.
— Еще воды? — спрашивает мама, стоя в дверном проеме.
— Нет, можешь помочь мне перебраться в гостиную?
— Конечно, — говорит она, и в этот же момент система безопасности сообщает о приходе Гретхен и Ло. Они проходят в гостиную. Ло включает телевизор прежде, чем я могу произнести хоть слово.
— Что происходит? — спрашивает мама, но ее прерывает выпуск новостей. Инфекция Древних. Так они это называют. Человеческая болезнь, вызванная продолжительным контактом с Древними. У меня расширяются глаза с каждой порцией информации, основанной на одних домыслах и лжи. Парламент отказался признать, что именно они ответственны за наше ужасное самочувствие, вызванное распыленным в воздухе нейротоксином. Вместо этого они делают вид, будто инфекция и нейротоксин — две отдельные проблемы, и в одном выпуске новостей никогда не говорят сразу об обеих. Это нелепо. Они и не удумали, что некоторые люди могли быть излечены Древними. Кажется, они до сих пор не знают или просто не хотят признать, что болезнь вызвана именно лечением, и больные люди — на какую-то часть Древние. Химики берут анализ крови некоторых инфицированных, все пытаются выяснить, как это произошло. Проблема в том, что ни один человек не признается в том, что его лечил Древний.
— Сделайте тише, — говорит мама. — Мне надо сделать звонок, — и она покидает комнату, выглядя еще более обеспокоенной.
Ло ждет, когда мама выйдет за пределы слышимости, и произносит:
— Это даже не половина всей информации. Час назад по всей стране заработали центры тестирования. Каждый должен быть проверен. Всем не прошедшим обследование в течение двадцати четырех часов будет выписан ордер на арест. Плюс… — он бросает взгляд на Гретхен, которая кусает ноготь на пальце, потому что это единственное, что помогает ей не заплакать.
— Расскажи мне, — говорю я.
— Это всего лишь то, что я подслушал… возможно, оно не имеет ничего общего с реальностью. То есть, они же не могут. Это…
— Расскажи мне, — Повторяю я, продолжая смотреть ему в глаза.
— Концлагерь. Они хотят собрать всех инфицированных в одном месте и… — он тяжело сглатывает, — ликвидировать. Я слышал, как мама говорила, что было бы слишком дорого делать каждому инъекцию сыворотки «R1». И они не были уверены, что делать с телами, если это провести в медцентрах. Поэтому в одном месте будет единственный взрыв, который убьет всех инфицированных и превратит их тела в пепел.
— Что? — пронзительно кричит мама, и ее телефон падает на пол.
— Клэр, это еще не было утверждено, — говорит папа, только что войдя в комнату. Мы с волнением ждем, что же еще он скажет. — Но всех уже известили о проверке, и они планируют совершить аресты. Я должен был отменить приказ.
Он закрывает глаза, и я впервые понимаю, как ему тяжело. Когда мама рассказала, ему было нелегко это принять. Он отказывался верить, пока не увидел меня своими глазами. Позже он задавал мне все больше и больше вопросов, а затем опустил голову и покинул мою комнату без единого слова. Я никогда не видела его таким… разбитым, и даже сейчас, лишь от одной этой мысли на мои глаза наворачиваются слезы. Я никогда не хотела ранить родителей подобным образом, и мое превращение в Древнюю не было моим выбором. Хотя… у меня такое чувство, что это решение было принято именно мной, и теперь я уже не могу от него отказаться.
— Я попросил, чтобы проверку провели у нас на дому, как и у большинства жителей Процесса, — говорит он. — Конечно, они согласились. Встреча состоится завтра. Это лучшее, что я могу сделать.
Он тяжело опускается на стул напротив меня. Ло сидит рядом со мной на диване.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Гретхен. Это ее первые слова с момента прихода, и это говорит мне о многом. Она не просто обеспокоена, а напугана. Никогда раньше такого о ней не говорила, и в паре с мрачным папиным видом осознания этого факта достаточно, чтобы мне хотелось закричать со всей силы. Возможно, я умру, но не хочу, чтобы все скорбели о моей смерти, пока я еще здесь и все еще дышу.
Я раздумываю над озвучиванием своих мыслей, но затем понимаю, что не хочу показаться слишком резкой. Не сейчас.
— Думаю, хорошо, — говорю я, пожимая плечами.
— Хорошо? — произносит мама. — Тебе плохо. Ты заражена и умираешь, и нет ничего, что бы я, твоя мать, могла сделать. Ничего. Я устала. Я не могу с этим справиться. Я не знаю, что делать. Пусть кто-нибудь скажет мне, что делать. Я не должна жить дольше тебя. Я… не могу… жить дольше своей дочери…
