Затянувшаяся тишина давила. Мне было душно находиться с ним в одном помещении, но я не решалась выйти из спальни. Возможно, когда Ринс все-таки уснет, подойду к стеллажам с книгами и начну искать — понятия не имею, что именно мне нужно, но любые действия лучше бездействия. Айх разозлится? Да и черт с ним.
Его голос прозвучал настолько неожиданно, что я вздрогнула:
— Ты ведь скажешь мне, если и в твоей голове появится Богиня?
Скажу ли? Сложный вопрос. Особенно когда точно знаю, что последует:
— Чтобы вы избавились и от меня?
— Чтобы я избавился и от тебя, — он ответил в тон. — Так что?
— Какой заманчивый вариант, — я бы хмыкнула, но не получилось. Голос и так подводил и постоянно переходил на хрип: — А может, Богиня поведает мне, как освободиться от нарисованных знаков или хотя бы отомстить?
— Она наверняка знает ответы на эти вопросы, — Ринс не был раздражен, скорее задумчив. — Катя, я хочу, чтобы ты мне рассказала, если такое случится. Хоть одно ее слово в твоем сознании — это важно. Расскажешь сразу же, не медля и не выискивая других путей.8b4541
Улыбка моя вряд ли походила на улыбку — больше на вымученное искривление губ.
— Теперь, как я понимаю, выбора у меня нет — расскажу, как миленькая, ведь буду исполнять все ваши желания. Кажется, я начала понимать истинный смысл этой связи: вы сможете топтаться по мне, а я — с радостью исполнять любые просьбы.
— Примерно так, — меня раздражало его спокойствие. — Кстати говоря, я могу пожелать и чтобы ты перестала злиться. И ненавидеть. Могу оставить в тебе только оболочку и собачью преданность.
Я резко развернулась и посмотрела на него с отвращением. Ведь действительно может! До сих пор он заставлял меня только что-то делать, но не чувствовать — чувствовала я сама. Он способен сделать из меня зомби, вообще устранить все мысли из головы, избавить от боли. Но эта боль необходима — благодаря ей я все еще человек. Я перестану существовать, когда не буду страдать от смерти близких людей, даже если при том буду продолжать дышать и ходить. Еще один пункт хуже смерти. Сколько, оказывается, много бывает событий хуже обычной смерти! И, спасибо Ринсу, все их я узнала в его обществе. Однако я не попросила, чтобы он этого не делал, а задала вопрос:
— Почему же вы до сих пор так не поступили?
— Помнишь, я рассказывал тебе о деревне, где жил перед орденом? О стариках, которых я заставил служить мне, но внутри них я вытравил все эмоции и мысли. Послушные и полезные марионетки с нулевой угрозой. Это была моя первая игра в людей — она интересна только в первый раз. И только для ребенка, которому не хватало сил для большего.
— А-а, — понимающе протянула я. — Играть намного интереснее, когда жертва все чувствует и понимает! Ничто не заменит истинного страха в глазах?
Он медленно повернул голову в мою сторону.
— Катя, в твоем отношении ко мне много эмоций — иногда они противоречат друг другу, но страха я уже не вижу. Интересно, почему? Ты уверилась, что я ничего ужасного тебе больше не сделаю?
— Не уверилась, — ответила я, снова не имея возможности соврать. — Вполне допускаю, что прикончите, когда возникнет необходимость, и глазом не моргнете. Но тем самым освободите меня от роли своей последней игрушки — всё плюс.
— Тоже верно, — он мягко улыбнулся.
Это придало мне сил для другого вопроса:
— Я хочу узнать — и надеюсь, что вы ответите честно. Были ли способы остановить Андрея на его пути к Богине, кроме убийства?
— Скорее всего, были. Но я не привык рисковать в действительно важных делах. Меня называют черным айхом потому, что я решаю проблемы, а не за способы решения проблем.
— Я ненавижу вас за эти способы.
— Не удивлен, — он чуть приподнялся на локте. — Катя, я устал, и мне надоело обсуждать то, что не требует никаких обсуждений. Сейчас я хочу, чтобы ты сделала то, чего хочешь.
Вновь тот же приказ, который только звучит как предложение и свободный выбор, но таковым не является. Я через секунду подалась к нему и наклонилась к красивому лицу, но еще через мгновение размашисто замахнулась и ударила. Пощечина удалась, мне даже руку обожгло. Я дернулась назад, сама испугавшись своего поступка. Но Ринс усмехнулся и неспешно поднес пальцы к щеке. Казалось, его даже это из себя не вывело:
— Видимо, я неправильно сформулировал для твоего текущего настроения. Катя, я хочу, чтобы ты расслабилась, чтобы поцеловала меня. Давай закончим этот день хоть чем-то приятным.
И я снова оказалась вблизи его лица, зная, что сопротивляться не смогу. Но все же попросила почти с мольбой:
— Тогда пожелайте, и чтобы моя злость выключилась до конца этого жуткого дня.
— Зачем? — Ринс перехватил меня за плечо и толкнул, опрокидывая спиной на постель. Навис сверху. — Чтобы тебе было легче? Так ведь играем мы не в поддавки. Эта игра определенно называется как-то иначе.
И я потянулась к его губам, жмурясь от ненависти. Мерзавец, изощренный палач. Застонала, приоткрывая рот и впуская настойчивый язык. Разрывалась от внутренней бури, но поддавалась желанию отвечать на ласку и целовать самой. Возбуждалась, разгоралась и хотела большего. Почти в той же степени, как убить. Изгибалась от касаний его рук, от тяжести его тела, обхватывала ногами и подавалась бедрами вверх, чтобы и в нем вызвать такой же непреодолимый голод, но мысленно представляла себе, как мои руки сжимаются на его шее, а в них появляется все больше силы. Возможно, его глаза снова станут обычными, карими, если я буду продолжать сдавливать его шею…
Я хотела всего сразу, но Ринс не подарил мне даже тех странных спазмов внутри — он только целовал. И я целовала, отчего мысли начали растворяться и отступать, эмоции сливались в одну: не любовь, не ненависть, ближе всего к страсти, но выходящая за ее рамки. Я становилась маньяком, о которых раньше читала, — и, быть может, даже начинала понимать их больные ощущения: хотеть так сильно, чтобы желать смерти — или желать смерти, чтобы уже начать любить безоговорочно.
Ринс оторвался от губ, чуть приподнялся надо мной, посмотрел в глаза, но почти сразу снова опустил лицо и приник к волосам.
— Катя, — он тоже дышал с трудом. — Ты немного ошиблась, когда описывала мое отношение. Но это не так важно, как ты думаешь. Ты тоже иногда меня злишь до такой степени, что хочется вырезать тебе сердце. А иногда мне кажется, что я не смогу тебя оттолкнуть, даже если ты начнешь вырезать сердце мне. Но я стараюсь отстраненно наблюдать, какая из этих мыслей победит. Ты же мечешься между ними. Попробуй перестать метаться, тебе станет проще. А теперь я хочу, чтобы ты уснула.
И возбуждение моментально начало отступать, придавливаемое сверху невыносимой сонливостью. Будто какой-то наркоз с прорывающимися мыслями, ощущениями и событиями. Мне снилось, что он так и не отстранился — продолжал касаться губами щеки, виска, уголка рта. И знала точно, что мне это не снится. Ринс — тоже маньяк, ему уже не нужны мои реакции, ответы, моя страсть или ненависть, достаточно только тела. Чувствовала, как он меня раздевает и прижимает к себе — теперь тоже обнаженному. Как обвивает всю меня собой, но время от времени спонтанно прижимает еще крепче. И как со временем расслабляется, убедившись, что я никуда не денусь, обездвиженная сном и его объятиями.
Глава 30
Я проснулась, но не двигалась и не знала, что в этом положении делать. Попытаюсь выбраться — разбужу Ринса, а я не была готова к утренним разговорам в голом виде. Мы похожи на страстных любовников, в самом деле: любой маневр в тесных объятиях отдавал нежностью, а при касании кожи к коже зыбкая нежность рискует вновь стать страстью. Да и легко предположить дальнейшее, когда мое бедро тесно прижато к его паху, а это немыслимым образом тревожит и меня. Быть может, я давно уже не боялась этой страсти, но все равно предпочла замереть и ждать, когда ситуация разрешится без моего участия.
— Мне даже интересно, сколько ты продержишься, — раздался в висок смешливый голос.
