всё уже случится. Жители селенья привыкли рассчитывать на себя, но в тот раз это им не помогло.
Те, кто пришёл по их душу, не были простыми разбойниками, вчерашними крестьянами. Они спустились с гор и принадлежали к одному из племён, которым обычно не было дело до жителей Стейнхорма. Но Умбра чуял исходящий от них смрад Хаоса и Тьмы, а ещё они прекрасно владели воинским ремеслом. Чужаки напали внезапно и среди белого дня. И ни один из талантов деревенских жителей не мог дать им отпора, кроме дара юного колдуна.
Его дар был тёмным. Тёмным и горьким. Исполнение почти любого желания. Только и нужно, что заплатить соразмеренную цену – и платить надо лишь самым важным и дорогим.
Только вот мальчик этого не знал и был опьянён первым проявлением своего могущества. Он смотрел, как осыпаются в прах тела врагов, и представлял, что благодарные жители деревни, наконец, примут его. И, быть может, станут считать настоящим героем…
Только отчего-то не только тела врагов осыпались прахом.
Он помнил горе, застывшее в глазах молодого мужчины, разом потерявшего и жену, и дитя, что она носила под сердцем. Он сжимал в руках то, что осталось от них двоих, а затем… взял в руки топор и пошёл к мальчишке.
Умбра даже не пытался спастись. Он смотрел на то, что осталось от его сестры и желал быть убитым. Но Ард решил по-своему, и беспамятство накатило черной пеленой.
С тех пор, когда бы ни подумал он свести счёты с жизнью, бог не давал ему сделать это.
***
Я наблюдала сцену за сценой из жизни Умбры. И постепенно его одиночество, тайное желание быть принятым и нужным сменились сначала ужасом от содеянного и огромным чувством вины. Затем холодностью и эгоизмом.
А после он потонул во Тьме, которая единственная была ему рада.
Ему не было жаль никого. Мольбы и слёзы не трогали почерневшего и иссохшего сердца. Доставляло радость лишь одно – видеть, как жизни утекают из его жертв. Как содрогаются в предсмертной агонии их тела.
Но если бы я была лишь наблюдателем его жизни! Каждый эпизод я проживала так, будто бы была им. Будто это моя жизнь была тёмной и беспросветной. Будто это я убивала женщин, искавших моей любви, приносила в жертву людей, уродовала мерзостной магией животных и насылала проклятья… С каждой новой сценой я чувствовала, как что-то гнилостное липнет ко мне. Как сама моя суть изменяется.
Откуда-то я знала, что в тот миг, когда мне являлись видения жизни колдуна, он также просматривал мою жизнь. Вернее, также стал мной в моих воспоминаниях.
Это ему моя мать пела колыбельные перед сном.
Это он за меня страдал все школьные годы от своей невзрачности и некрасивости.
Это он ходил за грибами с бабушкой и пытался объяснить ей, что такое интернет.
Могла ли моя жизнь сравниться по переживаниям и невзгодам с его? Нет. Но они обе были одинаково значимы. Один из десятков вечеров, что я провела в кругу своей семьи, играя в настольные игры, был также важен, как день, когда Умбра вспорол живот влюблённой в него девушки.
Потому что все эти события сделали нас теми, кем мы были.
И теперь, когда наши жизни, воспоминания и опыт смешались и снова разделились на двое, не было больше Умбры, убитого почти три года назад. Как не было и Ольги, что вошла в этот лес с половинками артефакта.
Мы стали... кем-то?
----
----
P.S. Возможно, здесь нужно небольшое пояснение. Умбра, которого убила Лидия и Ко, ни в коем случае не был бедненьким и несчастным парнем, искавшим любви и признания. Он был самым конченным из мерзавцев с отмороженным чувством эмпатии и отсутсвием человечности как таковой. Да, он стал таким не просто так. Но на путь истинный его наставить было никак нельзя - ни любовью, ни дружбой, ни сеансом у психотерапевта. Шанс для этого был просто упущен многие годы назад. И смерть не исправила его. Но то, что случилось. То, что ему удалось прожить нормальную человеческую жизнь, даёт надежду, что это принесёт свои плоды.
Я смотрела на кроны деревьев и не понимала, где нахожусь. Перед глазами всё еще стояла ночь, испуганные темные глаза девушки, схватившей меня за руку. Бок схватывала фантомная боль – это клинок вонзился в мою плоть.
Взгляд мой упал на бледные тонкие пальцы, сжимающие в руках какую-то сферу. Эти руки казались мне смутно знакомыми.
- Кто я? – голос, прошелестевший в тишине леса, слишком тонок для мужского. Того, каким я говорила, казалось, целую жизнь.
- Ты – Ольга Смолянская. Пришла сюда, чтобы воскресить меня – Умбру.
Я ощущала, что голос, раздающийся у меня в голове, прав. Медленно, будто сквозь туман, в голове проступали воспоминания почти 20-летнй давности. Именно столько лет назад, казалось, я пришла в этот лес.
Да, я не видела самые ранние воспоминания колдуна. В том первом проблеске Умбре было лет 5 или 6. И затем я прожила вместе с ним целую жизнь, примерно лет 20. Довольно долго, если вспомнить, что изначальная я прожила немногим больше.
На счастье, мне не пришлось просматривать всё, потому что сам колдун помнил свой путь лишь фрагментарно. Самые эмоционально яркие эпизоды из жизни врезались в память, а остальное тонуло в неясной массе из деталей, знаний и подбирающегося безумия.
Голову пронзила боль - картины жизни колдуна и Ольги Смолянской смешались и запрыгали в безумной какофонии.
Меня затрясло, и внезапно я ощутила знакомое чувство, что не покидало меня почти постоянно, пока я была Умброй.
Мне хотелось кого-нибудь убить.
Просто, чтобы успокоиться.
Медленно вонзить ритуальный нож в податливую упругую плоть. Мне хотелось этого с силой почти наркотической ломки. Перед глазами стояли бледные тела, готовые к моему пиршеству. Я почти чувствовала в ладони изгиб острейшего ножа и предвкушала, как он вонзится в живую и испуганную жертву.
Дрожь пронзила тело. Разумом я смутно ощущала неестественность этих эмоций – меня, Ольгу, не должна будоражить мысль об убийстве. Но отвращения или неприятия этой картины почему-то не было. Будто то, что я прожила вместе с Умброй, навсегда сломало и изменило меня.
Страх пробрался в душу – я не понимала, кто я теперь. Где мои чувства и знания, а где то, что я увидела в душе колдуна.
- Спокойно, - услышала я осторожный голос внутри головы. –
