твоей дочери. Печально, правда?
Я прикрыла глаза, прокручивая в памяти обрывки прошлого. Да, бабушка… то есть, Ядвига, умерла пару лет назад. Образ красивой женщины у меня никак не бился в голове с той старушкой, что меня воспитывала, но… Не думаю, что Алатырь мне это просто так сейчас показывал.
Выходит, Ядвига действительно умерла в моём мире, забывшая свою настоящую жизнь по воле Святогора. Но если он так силён, то как его победить?! Если Алатырь не смог, хотя тут все про него очень почтительно отзываются…
– Но ты не переживай, мой дорогой брат, – продолжил говорить Святогор. – Когда придёт время, я заберу Елену обратно сюда. Она исполнит свой долг и поможет избавить этот мир от гнили, которой ты очернил себя. Я дарую нашему миру безоговорочный свет, который уже никто и никогда не сможет затмить, – он глубоко вздохнул, вытаскивая меч из ножен, прикреплённых к его поясу. – Жаль, что ты этого уже не увидишь.
– Нет! – я закричала и бросилась вперёд, стоило Святогору замахнуться мечом и ударить по моему отцу.
Снежинки осыпались на землю, разлетевшись в разные стороны в том месте, где ещё секунду назад гордо восседал на троне мой отец.
– Тебе нужно было изначально выбрать меня, Милолика, – Святогор подошёл к трону моей матери и замахнулся мечом во второй раз.
Я кричала, молотила руками по снежинкам, но ничего не могла изменить. Чувство безысходности и отчаяния перекрыло во мне все остальные эмоции и чувства. Стало плевать на холод, на ветер, на… всё.
– Убийца! – кричала я, глотая безостановочно катившиеся из глаз слёзы. – Убийца!
– Так, а где же старшенький? – никак не реагируя на мои жалкие крики, Святогор оглядывался по сторонам, поигрывая зажатым в руке мечом. – На трон не сел, но ты ведь где-то рядом, верно? Племянник? Вы тут все практически на одно лицо теперь… Что ж…
Мужчина стремительно приблизился к стоявшим фигурам, начав безумно рубить ни в чём неповинных людей в поисках Гвидона.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – упав на колени, я не могла перестать смотреть на его безжалостные действия, молясь всем силам, которые я знала, чтобы он не ударил по брату.
Меня лишили детства, меня лишили памяти и семьи. Сейчас он лишил меня воссоединения с родителями. Пожалуйста, пусть останется брат… Пожалуйста, пусть я не буду здесь одинокой… Пожалуйста, пусть он его не тронет…
Пожалуйста…
Святогор изрядно вымотался, осматривая околдованных мужчин и ударяя уже не по всем подряд, а лишь выборочно. Я не помнила, в каком месте стоял Гвидон…
Я не понимала, не тронул ли его Святогор, или брат, так же, как и многие здесь, превратился в груду камней под ногами.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
– Елена, вставай! – я не заметила, как исчезли снежинки, как и того, почему я сидела там, где оставила меня волчица.
– Они все… они… – слёзы душили меня, а холод сковывал движения, не давая даже повернуть голову в сторону Кладенца.
– Елена! Немедленно встань! – продолжала кричать мне меч. – Давай, хорошая моя, нужно уходить, пока…
Сил бороться у меня не осталось. Голос меча звучал всё дальше…
Я закрыла глаза, понимая, что открыть их вновь у меня может и не выйти.
Я чувствовала то холод, то болезненный жар, сковывающие моё тело. Сознание словно плавало в темноте, лишь изредка выбираясь к её поверхности, позволяя несколько мгновений сквозь полумрак наблюдать за происходящим вокруг. Какие-то люди, тени, огонь с подвешенным над ним котелком, бревенчатые стены…
– Тише, тише, красивая, – успокаивающий мужской голос, иногда утешающий меня под недовольные реплики Кладенца.
Сколько я не старалась, что-то сказать или получше рассмотреть незнакомца у меня не выходило. Как и остальных людей, что находились рядом со мной. Чаще всего я слышала женские голоса, сменяющие друг друга и восхваляющие своего князя за доброту. И какую-то оборванку, которую проще было оставить в лесу умирать, нежели притаскивать сюда. Мол, выхаживать её удовольствие сомнительное, да затратное…
Внутри меня всё протестовало после таких высказываний! Бросить кого-то умирать, потому что им лень заниматься человеком? Бедная девушка… мне было её искренне жаль. Я и сама себя чувствовала не лучше умирающей где-то оборванки. В памяти то и дело всплывали образы тронного зала и безжалостных снежинок, изображающих Святогора. У меня в ушах стоял звон ударяющего по каменным силуэтам меча и стук бьющихся об пол осколков.
Как он мог так поступить…
Зачем…
– Я убью Святогора, – это было первое, что я произнесла, когда пришла в себя и нашла глазами замершую рядом Кладенец.
– Что? – переспросила у меня меч, так как тот невнятный хрип, что вырвался из моего горла, понятен был только мне.
– О! Очухалась наконец! – тучная женщина поднялась с приставленного к кровати стула и склонилась надо мной. – Как звать тебя, болезная?
Медленно повернув голову, я осмотрела комнату, в которой находилась. Хотя, скорее, это был просто небольшой деревянный дом, с грубой жаровней по центру, огонь, который я наблюдала, иногда приходя в себя.
– Как звать тебя, спрашиваю? – повторила свой вопрос мне женщина, брезгливо вытирая руки об свой засаленный передник.
– Скажи, что тебя зовут Маня, – подсказала мне Кладенец. – Они тут тебе уже сами легенду хорошую придумали, пока ты без сознания была. Две недели бредила. Даже меня напугала…
– Сколько я была без сознания? – ошарашено прохрипела я, но наткнувшись на недобрый взгляд ожидающей ответа женщины, начала повторять за Кладенцом: – Маня меня зовут. На постоялом дворе поломойкой работала, пока хозяина не прогневала.
– А к Алатырь-камню зачем пошла? – гаркнула на меня женщина, в то время как Кладенец одобрительно кивала.
– Скажи, что сиротка, идти некуда было, вот и решила у Алатыря жениха спросить, – подсказала мне меч. – Говори, им этого будет достаточно.
Послушно повторив услышанное, я практически кожей ощутила самодовольство этой женщины. А опустив глаза…
– А почему я голая? – на мне действительно ничего не было, под накинутой простынкой.
– А как тебя выхаживать то было, болезная? – хрюкнула женщина. – Ты благодарна должна быть, что князь тебя нашёл и пожалел. Иначе сгинула бы в снегах, как многие дурёхи! Это же надо додуматься! К Алатырю! За женихом!...
Пока женщина возмущалась моей глупостью, Кладенец кратко вводила меня в курс дела.
