Додумать Ани не успела. Перед самым столкновением с землей зажмурилась, выставила вперед ладони, приготовилась к боли — к страшному ее количеству, — но боль так и не пришла.
Она пришла позже.
Пришла и погрузила в себя следующие за этим шестьдесят четыре дня — от точки входа и до точки выхода.
Так и не раскрывая глаз, Ани интуитивным образом ощутила, что привычный мир исчез.
В другой жизни.
Вокруг грохотало так, что, казалось, рвались барабанные перепонки.
Сверху сыпалось, в кожу ладоней впились края острых раскрошенных камней, а ноздри и горло заткнул непривычно горький и плотный, словно комок пережженной ваты, запах дыма. Глаза не видели ничего, кроме серого неба и раскинувшейся до самого горизонта голой, безжизненной равнины. Справа автоматная очередь — слишком близкая и рвущая, с каждым выталкиваемым из ствола патроном, душу наизнанку, позади низкая обрушенная стена. И чей-то хрип:
— Суки! Не выйдет меня взять, суки!
Автомат гавкал отрывисто и зло, на износ.
Ани повернула голову и увидела, что рядом, то высовываясь из-за насыпи, то прячась за нее же, пережидая, пока на полукруглый шлем осядет очередная порция пыли, сидит одетый в военную форму человек. Злой, с перекошенным лицом и лихорадочно блестящими глазами, мужчина. Очередная порция брани, очередная порция автоматной очереди.
Она зажала ладонями уши — еще секунда, и черепная коробка треснет, развалится на куски, словно перезревший арбуз, а если не треснет череп, то треснет что-то еще, что-то глубже. Находящееся рядом дуло потряхивало, как в ознобе; чужие, обнимающие приклад пальцы с грязными ногтями, побелели.
Сквозь зажатые уши и помутившееся от шока сознание она не сразу поняла, что произошло дальше. Новый взрыв, кладка за спиной вздрогнула, а мужчина… или то, что раньше было мужчиной, медленно и тяжело повалилось спиной на землю. Без половины головы. Шея и остатки лица.
По щекам теперь текло что-то теплое и липкое, пахло мерзко и сладко; Ани в ужасе провела рукой по собственному лицу — жестом, каким пытаются согнать надоедливую противную муху, а когда увидела на пальцах чужую кровь, завизжала так громко, что на несколько секунд перестала слышать остальные звуки окружившего ее страшного мира.
— Дыши! Дыши! И разогнись! Новенькая?
Кто-то бил ее по щекам, пытаясь вывести из состояния шока.
— Не ранена? Идти можешь?
Женский голос, грязные штаны, болтающийся перед носом приклад винтовки. Очередной болезненный шлепок заставил Ани разогнуть поникшую и заржавевшую шею — наверное, ее глаза выглядели стеклянными.
Незнакомка со стянутыми на затылке черными волосами, грязным лбом и текущим по вискам потом, чертыхнулась. Привалилась поверх кладки, выстрелила в направлении одной ей видимых врагов, тут же спряталась за камнями, стряхнула с волос поднятые ответным выстрелом осколки и чертыхнулась вновь.
— Вот ты не вовремя нашлась… Оставить бы. — Бубнила она себе под нос с ненавистью. — Но как оставить? Как?!
Кого она ненавидела — себя или Ани?
Рядом лежала нога, обутая в высокий черный сапог — она принадлежала тому, без лица. Сердце заходилось в бешеном ритме всякий раз, как только глаза пытались заскользить вверх, к ремню. Желудок скручивало в приступе спазма, и Ани-Ра тут же утыкалась лицом в собственные ладони — хрипло дышала, чувствовала, как тяжело и вязко кружится голова.
Где она? Где она? Создатель, помоги понять ей, где она?
— Идти можешь, спрашиваю?
Кто-то вновь дернул за плечо; теперь карие, почти черные женские глаза находились близко от ее лица; стало видно забившуюся в поры носа грязь.
Ани кивнула — голова упала и поднялась, как у веревочной марионетки.
— Тогда дыши, как я скажу, поняла? — Женщина орала. То ли приказывала, то ли боялась, что подобранная дурочка ничего не услышит из-за выстрелов. — Резкий вдох сквозь зубы, резкий выдох. Подряд, без пауз, быстро-быстро! С минуту!
— З…зачем?
То было первое, вытолкнутое на поверхность, сквозь мгновенно пересохшие губы, слово.
— Адреналин выкинется в кровь! Дыши быстро! Иначе не сможешь бежать следом — подстрелят. Они-то взмыленные, резкие, а ты дура размякшая — ни сил, ни реакции!
Ани, не соображая, что и зачем делает, подчинилась чужому приказу — начала втягивать и выталкивать противный горько-сладкий воздух.
— Резче! Быстрее! Вообще без пауз!
Ани зажмурилась и задышала чаще.
Так она встретила Ивон.
Ту самую Ивон, чья спина мельтешила перед носом при быстрых перебежках сквозь гарь и копоть, чье оружие стало спасительным щитом от свистящих рядом пуль, чей голос выводил из оцепенения всякий раз, когда Ани спотыкалась и падала на землю, решая, что в следующий раз уже не поднимется. В этот день ее били по лицу не единожды — орали, трясли за плечи, брызгали на щеки слюной. А после вновь заставляли куда-то бежать.
Из того дня она запомнила немногое — лишь то, что под вечер они, наконец, куда-то добрались. Пустой полуразрушенный дом, черное небо в проломленной крыше, сидящих по углам незнакомых людей — человек шесть, — и собственный истошный, надломленный местами, переходящий в крик, плач:
— Где я? Где? Почему я здесь? Кто вы такие?! Почему я здесь?!
Истерика длилась, наверное, несколько часов. А, может, минут, растянувшихся для Ани в часы. Ей не отвечали, но уже и не били.
Чьи-то рты жевали хлеб, чьи-то пальцы чистили ножи и ружья, чьи-то глаза смотрели в сторону.
Уже перед сном к ее углу вернулась черноволосая «спасительница» и бросила на землю сверток с несвежим тряпьем.
— Твоя форма. Наверное, не по размеру, но другую отыщем потом.
— А спать? Как здесь спать?
— Как можешь, так и спи.
Ивон поддела сверток носком сапога и отошла прочь, чтобы свернуться в углу под куском развалившейся лавки, а Ани еще несколько часов с ужасом смотрела воспаленными от слез глазами на чужие, казавшиеся бледными пятнами на фоне черных стен, спящие и нет, лица.
В тот день никто не спросил ее имени.
* * *
Подходящую по размеру форму они отыскали трое суток спустя.
К тому моменту Ани уже знала, что существуют некие «юниты» — появляющиеся в разное время и в разных местах невысоко над землей прозрачные шары — в одних одежда, в других еда, в третьих медикаменты или оружие. То оружие, что можно просто взять — не забирать из окровавленных рук убитых солдат.
Так же Ани знала, что солдаты, подобно бешеным собакам, воюют умело и зло — пленных берут редко и то лишь затем, чтобы развлечься — изнасиловать или умертвить с помощью изощренных пыток — живыми не отпускают.
