«Тебе повезло, что нынешний император под влиянием своих сынка и императрицы излишне мягкосердечен. Хотя закон и защищает как твою жизнь, так и твоё положение, есть множество способов убрать тебя с политической доски. Однако ни одно из 27 покушений не было организовано кем-то из правящего рода», — я так и видела отца, писавшего это письмо. Вот он сидит во тьме кабинета, на краю мраморного рабочего стола обожаемые им масляные лампы. Отец делает глоток виски из прозрачного стакана, отставляет его подальше, макает перо в чернильницу и с ироничной улыбкой пишет строки для доставившей ему работёнки дочери. Дочери, которая и не подозревала об этом и которая облегчённо выдохнула, когда узнала, что хотя бы её дальние родственники не видят её мёртвой. Но прочитала я пока ещё не всё.
«Все они — дело рук защищающих корону семей. Многим оказались по душе реформы наследного принца и его пары, послабления и нарушения вековых традиций. Многие прониклись тем, что нынешний наследник благословлён. И, поверь мне, для этих многих ты, как кость в горле, со своей силой, позволяющей притязать на трон. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы ты сейчас дышала.
Теперь, когда я посвятил тебя в ситуацию, задам вопрос: не растеряла ли ты за годы брака с полукровкой былых амбиций, Изира? Я надеюсь, тебе не нравится жить так, как ты живёшь сейчас, потому что в этом случае у тебя есть шанс вернуться в семью и получить власть, о которой ты когда-то грезила», — на этом письмо завершалось. Я порывисто опрокинула на него чернильницу, позволяя луже утопить острые буквы, и остекленевшими глазами смотрела на то, как она всё растекается и растекается. А потом, как испорченная бумага горит в созданном мною же пламени.
Когда мне исполнилось десять, отец отсутствовал с самого утра. Я провела свой День рождения во дворце, в обществе высоких гостей и их детей, в мою честь был устроен бал. Мой праздник использовался, как предлог для взрослых умных разговоров и гуляний, в то время как я танцевала с лордами или их не особо умными сынишками или сидела в центре внимания, как фарфоровая кукла в невероятно дорогом и сложном в пошиве платьице, болтала ногами в рубиновых туфельках, попивала вишнёвый сок и скучала. А потом, поздно вечером, когда я уже очень хотела спать, ко мне подошёл папин помощник и отвёл в его дворцовый кабинет.
Папа тогда сидел в белой рубашке и белом сюртуке с едва заметной серебряной нитью, пил вино из бокала и первым, о чём маленькая я его спросила, было:
— Можно я попью вишнёвый сок с тобой?
Вино было красным, а я тогда не особо задумывалось, что же именно пьют взрослые из своих красивых посудин. Лорд Кебер, услышав мой вопрос, рассмеялся, отставил бокал на стол и запустил руку в выдвинутый им ящик стола, вынимая красивую шкатулку, покрытую бордовым бархатом.
— На людях лучше говори «с вами», Изира, — чуть мягче, чем обычно, произнёс папа, поставив шкатулку на мраморную столешницу и поманив меня пальцем. — Подойди.
Я подошла. К тому моменту я его уже опасалась и вместе с тем, как и всякий ребёнок, хотела быть в его глазах самой-самой.
— Садись на стул и открой шкатулку.
Я присела на мягкое сиденье пред его столом и осторожно открыла подарок. До этого момента, папа никогда не подзывал меня, чтобы лично вручить что — то, всегда всё передавали либо мама, либо слуги.
На подушечке внутри шкатулки лежали две восхитительные золотые заколки, на вершинках которых сидели краснокрылые бабочки из драгоценных камней и с одного из двух крыльев на обеих заколках, подобно двум ягодкам рябины, свисали на золотых цепочках маленькие рубины. Заколки были волшебными, но самое волшебное в них было происхождение.
— Это же… те самые… — я подняла слезящиеся глаза на отца.
— Эти заколки были подарком первого лорда нашей фамилии его хрупкой супруге, — кивнул отец. Он поднялся из-за стола и, подхватив одну заколку из шкатулки, продолжил:
— Они не только дорогое и достойное истинной леди украшение, они — оружие, содержащие частичку магии твоего предка. Достаточно выдернуть заколку из причёски и намеренно сильно сжать свисающие рубины. Тогда заколка мгновенно заострится, став смертоносной иглой.
В тот миг, когда отец закрепил заколки в моей сложной причёске, я забыла и об усталости, и о том, какой тяжёлой была голова, и даже о том, как жали роскошные туфельки. Папа вручил мне — не маме! — семейную реликвию, древнюю, драгоценную, прекрасную и опасную. Он подарил мне оружие! И я была счастлива, горда, я плакала. А потом, когда я вышла замуж за Дирлиха, он отобрал свой давний подарок.
И вот сейчас испачканное письмо сгорело, и на месте горелой бумаги появились те самые драгоценные заколки.
Я бездумно схватила их и сжала в ладони. Заколки заострились, кольнув меня до крови, однако не падающие на стол капли вынудили меня очнуться.
— Леди Изира? Вы в порядке? — осторожно спросил Денис, заставив меня поднять глаза от столешницы, где несколько кровавых пятнышек слились в одно.
— Что было в том письме? — тут же полюбопытствовала Арина, намекая, как я оплошала. Они бы и не обратили внимания на это письмо, если бы не моя болезненная реакция.
— Арина, это не твоё дело! — осадил сестру Денис. — Леди Изира, у вас кровь. Здесь есть медпункт или что-то типа того?
Я засунула кровоточащую руку с заколками в карман платья и резко подскочила с места. Слишком резко. Тело подрагивало, а, значит, надо убраться отсюда подальше.
— На сегодня свободны. Вечером магией с вами позанимается Дирлих.
К стыду и позору своим, я практически сбежала из кабинета.
Пока я мчалась к тренировочным залам в подземелья под замком, такие громадные, что они фактически были полноценным городом под Пандемониумом, зубы пришлось стиснуть, губы поджать, свободной от заколок ладонью схватить ткань юбки таким образом, чтобы пальцы стали напоминать крюки или полумёртвые дикие корни.
Заветные ворота тренировочного зала самого наследного принца были заметны издалека, выше демона в его боевой ипостаси во много раз. Мне даже не пришлось удлинять когти, чтобы пустить себе кровь: я просто разжала кулак с заколками, позволив им упасть на дно кармана, и накрыла уже окровавленной ладонью железную ручку. Крови было много, посему двери лязгнули и открылись вовнутрь, едва не слетев с петель.
К моему несчастью, в овальном зале, который опоясывало множество железных дверей, служивших клетками для опасных чудовищ, уже занимались Томар и Соранна.
— Изи, а у тебя разве сейчас не занятие с малышнёй? — спросила целительница, прищурив свои кораллово-красные глаза и при этом удерживая щит, которые боевой чернокнижник Томар атаковал.
Мы с ней не ладили. Она была подругой Линаины и опекала её, как мать или сестра, я — той, кто вот в этом зале чуть ту не убила. Тем не менее, я была не настроена ранить её или Томара и ломать и без того хлипкие взаимоотношения с Ансором и его гвардией. Нужно было что-то ответить и добраться до одной заветной дверки, за которой крылось чудовище, способное принять мой гнев и измотать. Одна проблема: я опасалась даже рот открывать, рискуя выпустить наружу императорское пламя. Я была на грани срыва, и он грозился быть куда хуже того, что потряс меня пять лет назад.
Томар среагировал раньше. Тройной пульсар, одно из базовых боевых заклинаний, полетел в меня. Огненные шары ударили в живот, правую ногу и голову. Я пошатнулась и закашлялась, подавившись собственной магией. Подняла стремительно наливающиеся чернотой глаза.
Соранна окружила себя и Томара щитом высшей категории, пропускающим любое заклинание Горинга, но сдерживающим мои. Конечно, для императорского пламени такая штучка была не слишком опасной преградой. Если бы я хотела бить.
— Стойте! — закричала я, пятясь к нужной дверце и наблюдая, как относительно слабый сгусток чёрного пламени сорвался с моих пальцев и оставил трещины на прозрачной поверхности щита целительницы. Не зря я говорить боялась!
Соранна, кажется, присмотрелась к моему искривлённому от боли лицу, но прежде чем она сумела остановить Томара за своей спиной, тот выпустил ещё одно заклинание, склизкие чёрные верёвки. Защищая меня, пламя сожгло их ещё на подлёте. Я зарычала, чувствуя, как тело преображается, как буквально прорезают себе путь рога и крылья.
