Джим ткнул одну из полосок бумаги ножом. Она не поддалась.
— А это?
— Это проклятие «Двадцати семи сковывающих свитков».
Джим резанул бумажную полоску. Бумага выдержала. Джим нахмурился.
— Как? Черт возьми …
Кейт, одна из моих подруг, всегда говорила, что лучшая защита — это нападение.
— Прежде чем ты что-нибудь скажешь, да, я знаю, что проклятие сработало не так, как ожидалось, и я знаю, что было бы лучше, если бы Нэкомату скрутили для допроса. И я попыталась это сделать, но магия не похожа на точную науку, и откуда мне было знать, что сковывающие свитки задушат глупого демона до смерти? Так что тебе нет нужды говорить: «ты пытаешься разгадать личность какого-то странного существа, а не упражняешься в каллиграфии, пока оно пытается откусить тебе нос; и не приходи ко мне плакаться потом».
И в этом не было ни малейшего смысла. Я была исключительно умной женщиной. Почему Джим всегда превращал меня в какую-то бестолковую бимбо-дурочку?
— Я хотел спросить, как, черт возьми, тебе это удалось, — возмутился Джим — Ты создала бумагу с пределом прочности стали из ничего. От одного этого мой мозг трещит.
— Оу.
— И я бы сказал это и еще кое-что приятное, только вот ты налетела на меня и начала шипеть и размахивать своими крошечными кулачками.
— Крошечными кулачками?
— В этом кроется корень твоих проблем. Ты всегда лезешь в драку. Ты как одна из магических копов службы экстренного реагирования: они приезжают, убивают всех, а затем сортируют трупы в две кучи — преступники и гражданские.
Мое лицо вспыхнуло. Тело распирало от всевозможных злых, негодующих гормонов. Я была близка к тому, чтобы обрасти мехом, но это не принесло бы мне никакой пользы.
— Если ты потратишь десятую долю секунды на то, чтобы проверить, есть ли там драка, в которую ты собираешься ввязаться, это избавит тебя от лишних страданий.
Он не понимал, да и никогда не поймет.
— Ты закончил?
— Да.
— Хорошо.
Я отвернулась от него и присела возле тела Роджера. Его голова свисала под странным углом, а обе руки изгибались в местах, где даже не было суставов. Джим сломал его, как спичку.
— Что это?
Ты такой особенный, почему бы тебе не сказать мне, Мистер Я-Всегда-Смотрю-Куда-Прыгаю. Я провела пальцем по коже Роджера. На нем остались следы сероватого вещества. Я показала палец Джиму.
— Уверена, обычные трупы так не делают.
— Я видел, — сказал Джим, — Мишель тоже покрыта этим.
Я поднялась.
— Мы должны обыскать дом.
Мы прочесали дом. Никаких следов двух других оборотней не было — ни Мины, ни Августа, по меньшей мере, 36 часов. Их след был старый. Я взяла журнал из приемной, и мы покинули здание.
Снаружи холодный ночной воздух прошелся по моей коже, смывая мерзкую магию. Я направилась прямо к Пуки и открыла журнал на капоте. Четыре разных почерка заполняли страницы. Последняя запись была сделана три дня назад. Я пролистала на месяц назад и просмотрела записи.
— Ты это на самом деле читаешь или просто перелистываешь страницы?
— Джим, цыц! Мне нужно сосредоточиться.
Пересменка, заметки об оборотнях, пойманных в городе и по той или иной причине вломившихся в дом, будни, будни, рутина… Записи Мины можно было идентифицировать по различным видам травяного чая, который она пила во время смены. Роджер записывал маршруты трех соседских кошек, вкупе с битвами за территорию и местами, где они решили ее пометить.
Я продолжала переворачивать страницы и, наконец, нашла то, что искала. В позапрошлый четверг Август не явился на смену. В журнале значилось, что он расписался на 14 часов позже. Его «р», «д» и «у» были резче и длиннее, чем обычно. Я провела пальцем по обратной стороне листа и нащупала контуры букв. Август слишком сильно давил на ручку. Он был взволнован, когда делал записи, уверен, зол и, возможно, решителен. Причина, по которой он не явился, гласила «проспал», в чем не было никакого смысла, учитывая давление, которое он оказывал на страницу. Было что-то мрачное в том, как он писал, будто вырезал буквы на бумаге.
Размышляя, я постукивала пальцем по странице. Нэкомата был японским монстром. Август был наполовину японцем, наполовину белым по рождению, но американцем по культуре. Он не умел читать кандзи, а его японский был ужасен. В Атланте находилась большая японская диаспора, с собственной школой и магазинами, местом, где американские обычаи были не в ходу. Август навещал там свою семью, но он никогда не понимал разницу во взглядах — «Нас» и «Их», и, будучи полукровкой, на него смотрели свысока. Несколько месяцев назад он сказал мне, что один из его двоюродных братьев — гей. Август пошел забрать тринадцатилетнего мальчика из японской школы, чтобы отвезти его на семейное собрание, и он видел, как парень сидел на коленях у своего друга после перемены. Мне пришлось объяснить, что это вопрос культуры, и ничего не говорит о сексуальной ориентации его кузена, но это просто не укладывалось в его точку зрения «человека с Юга». Он тоже не до конца мне поверил и добавил, что, если кто-нибудь когда-нибудь тронет его кузена, он переломает ему ноги.
Магия, как правило, зависела от национальности и местности. Люди создавали магию, а их суеверия и верования направляли ее. Если достаточное количество людей верило в существование определенного существа и, что еще хуже, принимало меры предосторожности против него, в конце концов магия рождала его. Если у вас была территория, плотно заселенная ирландцами, вы получали Баньши. Если у вас были вьетнамские поселенцы, то рано или поздно Ма Дои — голодные духи — бродили бы по улицам. И если у вас на руках японская община, вы получаете екаев — демонических существ.
Следы на коже Роджера сильно беспокоили меня. Либо верхний слой его кожи превратился в пыль, либо его щедро припудрили чем-то. Ни одно существо, о котором я могла подумать, не поступило бы так с телом.
Из четырех человек в офисе, Август, вероятнее всего, вступит в контакт с Японской мистикой. Нам нужно отследить его перемещения.
Я листала страницы. Записи становились более короткими и беспорядочными. В субботу некоторые из них будто бы обрывались, как если бы автор просто остановился посреди предложения. В воскресенье записей не было вовсе. В понедельник единственная запись, сделанная аккуратным почерком, Мишель гласила: «Не могу бодрствовать. Помоги..м..»
Вот блин. Блин, блин, блин.
— Нам нужно поехать к Августу домой и выяснить, почему его не было в четверг.
Я подняла глаза. Джим спал, прислонившись к машине.
— Джим!
Нет ответа. Я схватила его и потрясла за плечо.
— Проснись! Проснись!
Он сполз на землю и продолжал спать. Я ударила его по лицу. Он не шелохнулся.
Я распахнула дверцу Пуки, открыла багажник, вытащила запасную канистру зачарованной воды и опустошила ему на лицо.
Вода полилась. Давай, давай же…
Джим закашлялся и встряхнулся.
Я бросила канистру и схватила его за плечи.
— Проснись!
Темные глаза смотрели на меня.
— Я не сплю.
— Не засыпай! Не засыпай, ты понял?
Он зарычал и поднялся с земли.
— Я в порядке.
Нет, ни в каком он не порядке. У нас неприятности. У нас большие, большие неприятности. Я ходила туда-сюда. Мое сердце билось так быстро, что казалось, вот-вот взорвется. С моим Джимом что-то было не так, и, если я не исправлю это, он закончит как Роджер, сухим трупом, полным отвратительной магией.
— Успокойся, — сказал Джим.
— Я спокойна! Садись в машину!
Отчаянные времена требуют отчаянных мер.
Он сел в машину. Я плюхнулась на водительское сиденье и завела двигатель, наблюдая за ним, как ястреб. Он не спал. Я отбросила стояночный тормоз и вылетела с парковки.
— Опусти стекло, — крикнула я, перекрикивая рев движка. — Нужно, чтобы ветер обдувал твое лицо.
— Куда мы едем? — проревел он в ответ.
— Увидеться с моей мамой!
