— Прости мои слова, Флавия. Не держи зла.
— Я не обиделась на вас, госпожа, — пролепетала девочка. — К тому же… вы сказали все верно…
— Ну вот и славно. Не грусти, моя дорогая. Принеси еще одну тарелку и раздели со мной обед.
Флавия посмотрела на госпожу с огромным удивлением и Ольма одарила ее новой улыбкой. Если нужно усыпить бдительность всех, кто в ее окружении, слуги тоже входят в это число. Главное — не позволять им слишком многое.
Так прошло еще несколько дней — быстрых, теплых и немного душных. Ранняя осень в Ветамии немногим отличалась от позднего лета, разве что листва олив, дубов и кипарисов сменила окрас с зеленого на желтый и красный. Сет смеялся и декламировал стихи про янтарное золото и яркую медь, которыми Мириты окрашивают природу, готовя ее к зиме.
Слушая этого энергичного черноволосого человека со смуглой кожей и карими теплыми глазами, Ольма сдержанно улыбалась и понимала, что никогда не сможет полюбить его. Не потому, что он ей противен или отвратителен с виду — нет, это не так. Но она не испытывала к императору ни одного любовного чувства, как бы не искала их в глубине своей измученной души.
А его, судя по беспечному поведению, вовсе не заботило отношение жены к нему.
Зачем тогда Сет вообще выбрал в жены первую же девушку из толпы? Пусть она и благородная, пусть и повелевает жизнью, но прежде Ольма льстила себе мыслью, что императору приглянулись в ней не только эти черты. Однако с каждым новым днем она все сильнее разочаровывалась в своих взглядах.
А потом ей в голову пришла идея побега.
Этот план, легкий в исполнении, как казалось на первый взгляд, мог стоить жизни страже, рабам, прислуге и даже Флавии. Если император разгневается, то может казнить всех, кто встанет на его пути. Ольма видела, с какой яростной ненавистью Сет смотрел на Брентора, и больше всего боялась их столкновения. О будущем слуг она старалась не думать.
***
Магия входила в сон Ольмы каждую ночь. Даже после исполнения супружеского долга с Сетом она погружалась в свою вторую ипостась. Светловолосая молодая женщина в длинном белом платье до пят и черной накидке стремительно перемещалась между разными домами Фиалама. От нищих лачуг до роскошных поместий. Везде рождались дети и везде нужна была ее помощь.
Прав тот, кто говорит, что дети в Фиаламе рождаются по ночам.
Возможно, в других странах есть другие Повелительницы Жизни и действуют они иначе, точно Ольма не знала. Это славно. Одной бы ее не хватило на всех. Наверное, божеств, повелевающих смертью и жизнью, очень много в мире Акеман, поэтому с ней и Брентором не церемонились. А Брентору не полагаются даже хорошие владения, хоть он и листар. И благородных подданных у него только двое, а не четверо, как у каждого из листаров!
Мысли о Бренторе причиняли Ольме боль и вгоняли ее в тоску. Она научилась существовать с нелюбимым человеком, но не могла жить без любимого. Брентор ожидаемо не писал писем и не давал о себе знать через других людей. Возможно, ему просто не давали.
Первый месяц Осеннего Тепла стремительно подходил к концу. Пора было что-то решать, пока не наступили холода и ливни.
— Флавия, у меня бессонница, — обронила она за одним из скучнейших обедов. — Принеси мне к вечеру сонного отвара, я выпью за ужином.
Добрая Флавия давно забыла обиды, нанесенные Ольмой, и без промедления выполнила приказ.
Тут у Ольмы появилась задача сложнее — притворяться остаток дня веселой и беззаботной. Хотя до самого ужина ее глодала тревога: а вдруг затея сорвется? Ревность супруга, замена служанки, усиление караула во дворце — да все, что угодно могло случиться. Но сейчас спокойствие стало ее главным оружием.
Флавия подала госпоже глиняный сосуд с сонным питьем на одну ночь, и та, благосклонно улыбнувшись, поставила его на стол.
— А теперь приступим к трапезе, — промолвила Ольма с легкой улыбкой.
И, как только служанка отвлеклась, вылила все содержимое сосуда в чашу с разбавленным вином Флавии.
Очень скоро девушка уснула, уронив голову на грудь.
С уст Ольмы сорвался облегченный вздох.
За окнами еще не успело стемнеть, в это время слугам дозволено покидать дворец, чтобы исполнить мелкие приказы господ, вроде доставки писем или небольших покупок. Не теряя даром времени, Ольма собралась в путь. Темно-серый плащ, неприметный и прочный, он защитит ее от дождей и любопытных взглядов. Тяжелые с монетами — она расплатится ими за ночлеги и пищу. И, наконец, лошадь. У Флавии была своя кобылка, смирная и медленная, только Ольма не собиралась седлать ее.
Достаточно того, что она в плаще Флавии имеет доступ на конюшню.
Ольма заранее выбрала и надела самую простую светлую тогу. Именно в этой одежде ее разлучили с Брентором.
Она тихо выскользнула из покоев, низко опустила голову, чтобы под капюшоном не было видно лица, и направилась к черному выходу. Два коридора до конюшен, а потом…
— Стой! Куда идешь?!
Вздрогнув, Ольма остановилась и осторожно подняла взгляд на главу королевской стражи. Сильный и рослый Ренат стоял перед ней, уперев руки в бока. Совсем, как торговец на рынке.
— Меня послала госпожа, — тихо отозвалась Ольма. — К аптекарю. У нее женские невзгоды, ей тяжко…
Ренат нахмурился и махнул тяжелой рукой.
— Раз к аптекарю, значит ступай. Не задерживайся.
— Да, — с облегчением выдохнула Ольма и поспешила дальше.
Возле конюшен никто не спросил ее о цели прихода. Конюхи занимались своими делами или бездельничали, Ольму это не тревожило. Быстро найдя в загоне любимую лошадь Верну, она сама второпях надела на нее седло и приладила сбрую.
Взять бы другую кобылу, но все остальные лошади слишком своенравные. А Верна точно не встанет на дыбы в неподходящий момент. Убедившись, что за приоткрытыми дверями конюшни нет ни человека, Ольма залезла в седло и неспешно выехала на улицу.
На Ветамию опускались прохладные синие сумерки. Императрица Ариас впервые за последние недели чувствовала себя живой.
Глава 4. Риск и бесчестье
Брентера Райтона не покидала неприятная и тоскливая мысль о том, что кто-то управляет его помыслами и действиями. Каждый раз, когда он прикасался к чернокудрой Селме Гринде — так звали западную прелестницу из поселения талнеров, когда он целовал ее и улыбался ей, это было продиктовано не только его желаниями. Будто кто-то играл с его чувствами, не заботясь о его собственных желаниях.
Селма была счастлива, весела, она улыбалась и часто привечала дорогого гостя в своем небольшом домике. Когда же Брентер уходил, каждый раз чувствовал на себе ее грустный взгляд, но не оборачивался. Слишком больно ему было вспоминать про Ольму и понимать, что случайно, сам того не желая, завладел вниманием еще одной женщины.
Но ведь он хотел этого. Незадолго до их встречи Райтон думал, как было бы отлично забыть про Ольму и завести семью с другой красавицей. Что толку в пустых, безнадежных, отчаянных ожиданиях и мечтах, которые никогда не сбудутся?
Все шло замечательно, но, наверное, слишком быстро. И вот, уже в конце месяца Летнего Тепла, Брентер скрепя сердце сделал важнейший жизненный выбор.
— Будешь ли ты моей женой, незабвенная Селма? — спросил он тихо, когда они стояли, обнявшись, возле ее домика и провожали долгими взглядами заходящее за горизонт солнце. — Разделишь ты со мной листарские горести и радости?
Ясный синий взгляд Селмы был затуманен любовью. Она смотрела на него с огромной нежностью, граничащей, вероятно, с отчаянным фанатизмом. Это отношение к нему немного пугало Брентера, но он тут же убеждал, что ничего страшного нет и быть не может.
— Да! — вскричала молодая женщина с таким пылом, что он ненадолго опешил. — Я согласна разделить с тобой все радости и невзгоды!
Тогда Брентер ласково улыбнулся и надел на ее тонкий палец золотой перстень, украшенный лазуритом.
— Цвет этого камня подобен цвету твоих глаз, — сказал он с нежностью.
