Холмистая местность вдалеке поблескивала узкой лентой реки, местами стояли рощицы каких-то деревьев, в ложбинке между двумя холмами Наталья увидела довольно большой табун коней, который объезжали кругом несколько всадников, не давая животным разбежаться.
В долине слева выжирал траву огромный гурт овец. Еще дальше виднелись горы. Огромные, великолепные, величественные! Их заснеженные вершины, казалось, подпирали облака. Горы шли полукольцом, но если встать к ним спиной, открывался вид на бескрайнюю степь. Яркая зелень была расцвечена алыми, белыми, желтыми искрами цветов. Цивилизацией даже и не пахло.
Служанка – та самая Хуш, спешила к своему шатру с котелком в руках, и Наталья решила, что сперва стоит наладить отношения с ней, кажется, тетка искренне была привязана к бывшей владелице тела и, возможно, сумеет помочь.
-- Нариз, деточка, зря ты встала! Шаман велел лежать.
Одной рукой держа котелок с непонятным варевом, другой Хуш подхватила её под локоть и потащила ко входу в шатер.
Только сейчас Наталья обратила внимание, что вся посуда со стола исчезла, подушки аккуратно разложены по местам, и даже ковер не только замыт, но и, кажется, подметен полностью. «Работящая тетка» -- хмыкнула про себя Наталья Леонидовна.
Служанка, тем временем, поставила котелок на какой-то плоский камень, открыла сундук и вынула пиалу побольше чайной. В нее она и плеснула жидкую кашу из котелка, приговаривая:
-- Сейчас-сейчас, моя деточка. Хуш тебе все нарежет, все подаст! Надо хорошо кушать, много кушать, и будешь снова здоровенькая!
Под эту воркотню она споро достала из того же сундука завернутый в серую портянку непонятный кусок буроватого цвета. Встала на колени к столику и, выдернув из ножен на поясе хищно блеснувший сталью нож, тонко нарезала плотную массу.
-- Садись, деточка! Харпаш пей, мясо ешь – быстро поправишься!
Сама она вышла из шатра, оставив свою госпожу наслаждаться завтраком в одиночестве.
Глава 3
Глава 3
Раздумывала Наталья недолго, желудок был пуст и жалобно постанывал, а размышлять на тему чистоты и гигиены здесь, в этом странном месте, было как минимум нелепо.
Отхлебнула из пиалы кашу – больше всего по вкусу напоминает соленую овсянку. Брезгливо понюхала непонятную темную пластинку – пахнет пряностями. Откусила крошечный кусочек от ломтика и с удивлением поняла – мясо, вяленое мясо с солью и пряностями, и очень-очень вкусное.
Минут через десять в юрту снова заглянула служанка с другим котелком. Из него в очередную пиалу плеснула какой-то бурой жидкости и со словами: «Пей, госпожа!», поставила на стол перед Натальей, а заметив ее колебания, добавила: «Хороший чай, моя сунехи, очень хороший. Отец из самого Асанбада привез!».
Руки служанки, которые Наталья смогла рассмотреть в это время, заставили ее внутренне передернуться – смуглая морщинистая кожа, множество мелких шрамиков, заживших царапин и жирные черные полоски под ногтями.
Питье в пиале больше всего напоминало отвратительный на вкус чай. Пожалуй, такого эффекта можно было добиться, если заваривая чай, забыть его на плите. Однако, организм требовал жидкости, а это пойло, как минимум, прокипятили.
«Может быть, я еще и выживу», -- мрачно подумала Наталья Леонидовна, прихлебывая обжигающий напиток.
После еды пришлось посетить туалет, который добил ее окончательно. Вниз по склону, между двумя кругами юрт виднелись несколько легких сооружений из жердей, завешенных шкурами. Яма. Обычная земляная яма, вонючая и как бы шевелящаяся от изобилия живности.
Служанка терпеливо дожидалась ее за ветхой тряпкой, изображающей дверь. Мягкие листья какого-то неизвестного ей растения, предложенные вместо туалетной бумаги, окончательно разбили искусственную бодрость Натальи:
-- Бежать, бежать отсюда к чертовой матери, и как можно скорее! Ладно вши заведутся, вывести можно легко, но я так глистов нахватаюсь!
По пути к юрте Наталья спросила у служанки:
-- Хуш, мне кажется, я давно не мылась?
-- Давно, моя сунехи, давно! – кажется даже обрадовалась вопросу служанка. – Если хочешь – сегодня же вечером все устроим!
Вернулись в юрту. Наталья, не слишком понимая, что делать, забралась на свой помост, скинув смешные кожаные тапки с чуть задранными вверх острыми носами. Тело привычно, как-то само-собой, выбрало позу для сидения – по-турецки. Служанка хлопотала, и Наталья, вытаращив глаза, поняла – это она моет посуду!
У тетки было две тряпки – влажная и сухая. Выплеснув остатки каши недалеко от входа в юрту, она по очереди протерла чайную и «кашную» пиалу сперва влажной, а потом сухой, и после этого привычно убрала в сундук. За стенами юрты сцепились две собаки, шумели, рычали, наконец, одна взвизгнула и все стихло – остатки каши поделили.
Пожалуй, внутреннее состояние Натальи больше всего сейчас напоминало истерику, которую она старательно сдерживала: «Сдохну же! Не от глистов, так от дизентерии сдохну! Господи, назад хочу…Пусть сорок семь, пусть даже пятьдесят лет, но только назад!».
Глубоко дыша и часто смаргивая набегающие слезы, Наталья давила в себе подступающий припадок (б/з) и сама же себя уговаривала: «Наталья, держись! Однажды этот кошмар кончится. Он обязательно кончится! А сейчас нужны сведения! Так что – улыбаемся и машем!».
-- Хуш, ты уже поела?
-- Да, сунехи, -- служанка смотрела на нее с удивлением.
-- Сядь, поговори со мной.
Неуверенно потоптавшись, служанка пошла к своему тюфяку, но Наталья остановила ее:
-- Куда ты? – ей вовсе не улыбалось выворачивать шею на место дислокации служанки. -- Вот сюда сядь! – Наталья ткнула на подушки возле того самого столика, где ела.
-- Сунехи, это для гостей места, -- неуверенно сказала Хуш, застывшая посередь юрты.
-- Я велела – значит сядь!
То, что приходится командовать пожилой женщиной,Наталью Леонидовну не смущало – ну, не считать же ровней себе эту… Она брезгливо поморщилась, подбирая эпитет: «Колхозницу? Селянку? Да какая разница?! Всего лишь тупая тетка, ни на что не гожая, только и может, что прислугой быть!»
Женщина неловко, будто боясь сломать дорогую мебель, подтащила одну подушку и уселась по-турецки, преданно глядя в глаза хозяйке.
-- Хуш, у меня проблемы с памятью, я хочу, чтобы ты рассказала мне, как я жила раньше. Что это за город из шатров, есть ли здесь другие города. – Потом подумала и добавила: -- И все другое, что ты сама знаешь.
Повествование служанки было несколько рваным, Наталье приходилось перебивать и задавать наводящие вопросы, но саму Хуш эта беседа не смущала – она искренне хотела помочь своей обожаемой сунехи.
В рабство Хуш попала еще ребенком, родителей своих не помнит, помнит только черноглазого мальчика старше года на три, который часто обижал ее – возможно брат. Росла она в стойбище бедном, где хозяева были злые, кормили плохо, и выжила она только чудом. У хозяйки таких девочек было пятеро, она всех учила шить, вышивать и делать другую работу.
Когда у маленьких рабынь начала набухать грудь, их стали кормить значительно лучше, целых два месяца девочки наслаждались огромными порциями каши с мясом, пили молоко с медом столько, сколько хотели. Им даже давали пироги из привозной муки!
Зато категорически запрещали выходить на улицу, на солнце, делать любую грязную работу, и вообще бегать и двигаться. Лица, руки и ступни хозяйка ежедневно смазывала им какой-то мазью на травах. Сопротивляться ей никто не смел – рука у нее была тяжелая.
Через пару месяцев слегка ослабевших, пухловатых и белокожих девочек вывезли на рынок. И Хуш купил Хараз айнур для своей второй жены. Она подарила ему близнецов, и ей нужна была нянька.
-- Вот так, Нариз, я твою матушку и вынянчила – с рук не спускала до пяти весен, ходить не позволяла, чтобы ножки кривыми не были, солнышку на нее взглянуть не давала, чтобы белокожая осталась!
