матушка нахмурилась и помолчала, затем довольно сухо ответила:
— мне все равно не слишком нравится эта идея. Вон, и Камилла уже объявила, что на ней женится принц. А по мне, это глупо — заявлять подобное о человеке, которого ни разу не видела и с которым никогда не говорила.
Камилла вздохнула и поежилась под пуховой шалью. Разговор сворачивал совсем не туда, ее радужное настроение само собой начало гаснуть. она посмотрела в окно: сумерки постепенно сгущались, карета, скрипя и как будто вздыхая на колдобинах, катилась все дальше — и все ближе к лесу. Пахло сырой землей, какой-то особенной свежестью, какая бывает только в марте, когда на дорогах грязь по колено, травинки только-только пробиваются сквозь чернозем, но ветер уже несет сладость настоящей, цветущей весны.
И, повинуясь веянию этой сладости, и свежести, Камилла позволила себе немного помечтать о том, как ее представят принцу Лоджерину, и как он пригласит ее на танец, и как они будут кружиться по залу, а потом он отведет ее на кушетку в углу зала, подаст бокал… И, конечно же, остаток вечера они будут мило беседовать, постепенно узнавая друг друга и влюбляясь. И когда Камилла будет садиться в карету, чтобы ехать домой, принц Эдвин обязательно подаст ей руку, и у него будут длинные ухоженные пальцы с чистыми ногтями, а сам он… тут Камилла подумала, что понятия не имеет, как выглядит принц Эдвин. она хотела спросить у матушки или у папеньки, но глянула на них, задремывающих, и передумала. Позволила своему воображению нарисовать облик принца: он обязательно будет шикарным брюнетом с длинными волосами, и у него будут колдовские зеленые глаза. ну и, конечно же, широкие мускулистые плечи, сильные руки и подтянутые бедра. А как иначе?
…Карета въехала в лес, и сразу потемнело. теперь мимо окна мелькали черные стволы и темные еловые лапы, а у самой земли стелился туман. Лошади — единственная пара барона — бежали бодро, глухой стук копыт, скрип рессор то и дело прерывался окриками кучера.
«Скорее бы уже приехать», — подумала Камилла.
тревога матушки передалась и ей, и отчего-то начало казаться, что сейчас за каждым стволом притаился верг в черных доспехах, или вот-вот вспучится земля под копытами лошадей, карета завалится набок, и ее изрубят в щепки — вместе с пассажирами.
«Верги, — вертелось в голове, — верги… Из-верги. Когда они уйдут?»
И сама же себе отвечала — никогда. мертвая королева не восстанет из могилы, и безумная жажда крови никогда не оставит ее народ.
она видела однажды мертвого верга. Это случилось пару лет назад, когда мимо их поместья ехал небольшой отряд, и на телеге они везли тех самых вергов. Убитых. они потребовали у папеньки предоставить им ночлег, и барон не мог отказать. телегу оставили во дворе, она была накрыта рогожей, но из окна Камилла все же увидела, как наружу торчит замершая рука в черных блестящих латах. Удивительно, но ладонь и пальцы у этой руки казались вполне человеческими, и именно это напугало более всего, потому что — как отличить врага от человека? А что, если они начнут проникать в города под видом обычных людей? Что тогда?
но они не начинали. Говорят, безумие, порожденное проклятьем, пожрало их разум. они не считали нужным думать — а только нападали, нападали… Внезапно, выбираясь из-под земли в разных местах, и уничтожая все, что только заставали рядом.
«Именно для этого нам и нужны темные маги».
те самые, которые и сами-то от вергов недалеко ушли, и их ритуалы ужасны, но, но… Светлейший и позволяет им жить только потому, что верги не сопротивляются темной магии. А вот светлой — очень даже успешно.
И в какой-то миг Камилла сама не заметила, как провалилась в сон.
на нее обрушилась цветная карусель легких, мимолетных образов, странных и удивительных. о подобном она и помыслить не могла: перед ней на коленях стоял юноша, невероятной красоты. У него были темные прямые волосы, стелящиеся по плечам и по спине, невероятно бледное лицо, и большие темные глаза в пушистых ресницах. он стоял перед ней на одном колене, протягивая кольцо из белого золота с большим бриллиантом, в котором роились тысячи крошечных звезд. И самое главное — чело юноши венчала корона из белого золота. Странной формы, вся как будто сплетенная из извивов, усыпанная бриллиантами. Камилла молча смотрела на юношу, чувствуя замешательство. она точно знала, что он предлагает ей руку и сердце, но почему-то не решалась, что-то очень сильное и неумолимое тянуло ее обратно… Куда это — обратно? А красивый юноша смотрел так пронзительно и печально, что у нее сердце разрывалось на части. И в то же время глубоко внутри стремительно зрело чувство, что все происходящее — морок, и что есть нечто более важное, принадлежащее именно ей…
— Приехали, курочка моя, — раздался откуда-то голос папеньки.
И, находясь в полудреме, Камилла через силу открыла глаза и уставилась на него. Внутри, под ребрами, все моментально взялось хрусткой и колючей ледяной коркой: ей вдруг показалось, что ее милый папа выглядит совсем не так, как должен. Слишком бледный, и тусклый, погасший взгляд… она торопливо заморгала, и морок схлынул: на самом деле барон был весел, насмешлив и отпускал шуточки.
— ох, как спина затекла, — пожаловалась матушка.
но Камилла ее уже не слышала: затаив дыхание, она уставилась в окно. Взгляд упирался в белую штукатуренную стену — действительно белую, ни пятнышка грязи! И вокруг было довольно светло, невзирая на то, что уже вечер. А потом карета дернулась, подвинулась немного вперед, и в поле зрения Камиллы появились двустворчатые витражные двери, по обе стороны от которых навытяжку стояли лакеи в ливреях винного цвета. Дыхание окончательно сбилось, и она едва понимала, как выбралась наружу, опираясь на мозолистую руку барона, и как лакеи с презрительной гримасой отворили перед ними эти прекрасные двери. Со всех сторон на нее обрушился яркий свет от тысяч кристаллов — Боооже, как это дорого! И шум, гомон, топот сотен ног. Пестрое людское море подхватило ее волной и обязательно бы унесло, но матушка вцепилась в локоть, не давая отойти ни на шаг.
— Дорогая, на тебя смотрят, — шепнула она на ухо, — а ты едва не забыла шаль снять.
И правда. Камилла ловила на себе взгляды: удивленные, восхищенные, любопытные, не всегда добрые. она наконец выдохнула, остановилась и осмотрелась: они стояли посреди большого холла, под потолком висела воистину гигантская люстра, собранная из сотен светящихся кристаллов. В холле толпились прекрасно одетые дамы и кавалеры, они собирались в группки, словно косяки ярких рыбешек, смеялись, разговаривали… И внезапно Камилла поняла две вещи. Первой было то, что их семья — чужие на этом празднике жизни. никто не подошел к ним, никто не заговорил. на них вообще не обратили внимания. Второй же — и весьма печальной — была мысль о том, что даже ее прекрасное платье с розами кажется очень скромным на фоне туалетов присутствующих дам, а синее платье ее матушки так и вообще сойдет за домашнее.
осознание это оказалось болезненным. Еще несколько часов назад мир ложился к ее ногам бриллиантовой пылью, а теперь оказалось — что сама она практически пыль под ногами других.
«Зачем мы приехали?» — задалась она вопросом.
неужели в самом деле, чтобы показать меня принцу и попытаться завладеть его вниманием?
но ведь… он может и не глянуть на меня…
— Где мой брат? — расслышала она гневный голос папеньки.
оказалось, барон что-то выяснял у лакея, все громче и громче, и вот, перешел на крик. Кровь прилила к щекам: ну вот, теперь все на них смотрят… Камилла молча наблюдала, как папенька гневно жестикулирует, и как лакей, кривясь, наконец указал на вход в следующий зал.
— Идем, — скомандовал барон своему семейству.
матушка подхватила Камиллу под локоть, и они двинулись дальше — в еще более просторный и светлый зал, по стенам украшенный винно-красными бархатными драпировками, меж которых блестели золоченые колонны. Камилла подняла глаза: своды потолка были украшены яркой мозаикой. И с тоской подумала, что потолок в их особняке кое-где даже осыпался серыми хлопьями штукатурки.
