Но она была его женой, черт возьми! Возможно, пришло время напомнить ей об этом.
Мэл наконец-то оторвался от зеркала и потянулся к шнурку для вызова слуг. Явился Джонсон, чтобы помочь господину с утренними сборами.
Когда дело дошло до подбора жилета, Малкольм всё-таки решил уточнить.
— А… эм… Джонсон, а графиня уже проснулась?
Камердинер замялся, и Малкольму это не понравилось.
— Джонсон? Есть ли что-то, чего я не знаю?
— Простите, милорд, но мне казалось, вы в курсе…
Холодный страх пробрал Малькома до костей. Он вдруг обнаружил, что дышать чертовски трудно.
— Я должен быть в курсе чего?
Джонсон одарил его почти виноватым взглядом, и ему это не понравилось, совсем не понравилось.
— Дело в том, милорд, — продолжил камердинер, — что графиня ушла сегодня утром…
— Дьявол!
Сердце Мэла начало бешено колотиться. Не дослушав Джонсона, он вылетел из спальни, уверенный, что случилось непоправимое.
Глава 5
За час до полудня Мюриэль стояла в холле, закутанная в плащ на меховой подкладке, с теплой шапкой на голове и в самых прочных ботинках, которые ей удалось найти — с небольшими подъемниками, чтобы юбки не волочились по снегу.
— Кэти, ты не видела мою муфту? — спросила она у служанки.
Муфта была последним элементом зимнего наряда, который поможет ей не замерзнуть насмерть на ежегодном празднике, который проходил в деревне неподалеку.
Да, в пылу спора Мюриэль выпалила, что готова пойти и на смерть, лишь бы не оставаться графиней Кендал, но это были просто эмоции. Вообще-то ей не очень хотелось умирать. Ей хотелось жить, и чем ярче, тем лучше.
— Сейчас принесу, миледи! — отозвалась Кэти и отправилась за муфтой.
Праздник, на который собиралась Мюриэль, был крайне похож на тот, что каждый год проводился рядом с поместьем ее отца. Она с самого детства любила такие сборища — в деревню съезжались десятки торговцев тканями, игрушками и сладостями, а рядом с их лавками люди соревновались в метании снежков или резьбе по льду.
И каток, конечно же. Обязательно был каток!
Правда, Мюриэль не помнила, когда в последний раз каталась на коньках. Они с Мэлом никогда не развлекались подобным образом. Она даже не знала, умеет ли он стоять на льду.
Со вчерашнего вечера они не обмолвились ни словом. Но Мюриэль всё равно подозревала, что Мэл не воспринял всерьез ее угрозу оставить его. И, если честно, она и сама не знала, куда ей идти…
Отца расстраивать не хотелось. В конце лета его здоровье серьезно пошатнулось, и хотя сейчас ему лучше, Мюриэль точно знала, что весть о несчастье дочери причинит графу Дорсету боль.
Конечно, всегда можно поехать к сестрам, чтобы стать «приживалкой», как выразился Мэл, но… Мюриэль очень и очень любила всех своих сестер, но сейчас не хотела их видеть.
Фиона, — самая близкая к ней по возрасту и по духу, — едва справляется с собственным браком, как и Оливия, следующая из сестер Буршье по старшинству. А при всей любви, Мюриэль хотелось говорить о своих горестях, а не про их проблемы.
Она могла бы поехать к двум другим, к старшим сестрам, но… Так она рисковала скатиться в пучину зависти. Ведь Изабель наслаждалась идеальным браком со своим идеальным лордом, а Элоди, — самая старшая из них, — сейчас в самом разгаре медового месяца со своим неидеальным виконтом.
Смотреть на чужое счастье, которого отчаянно желала и она — вот настоящая пытка. Элоди и Изабель — живое доказательство того, что всё может быть по-другому. Что брак — это не обязательно холодная пустошь.
Но если не к сестрам и не к отцу, то куда ей еще идти? У Мюриэль не было на этот счет ни малейшего понятия. Всё, что она знала — это то, что ей нужно уйти. Куда угодно. Покинуть этот дом, этот брак, эту унылую жизнь и настоящее, у которого нет и никогда не будет будущего.
Слова, которые она произнесла вчера вечером, вернуть было невозможно.
Единственный подарок, который мне от тебя нужен — это развод.
Конечно, тихий голос в голове шептал, что вообще-то ей нужен не развод, а Малкольм, но Мюриэль приказала этому голосу заткнуться.
Она не могла отрицать, что ее всё еще тянет к мужу и она пылает от воспоминаний о его руках, его губах… Если бы только эти губы целовали ее почаще.
Но увы, Малкольм уже долгие месяцы не приходил к ней в спальню, ссылаясь на постоянную усталость. Он утверждал, что у него нет любовницы, но какая же это чушь! Мюриэль не была слишком опытна в постельных делах (Мэл был ее первым и единственным мужчиной), но даже она понимала, что мужчина не способен воздерживаться от близости так долго, если только он не монах.
А Малкольм вовсе не был монахом. Он был красивым, богатым и титулованным джентльменом, черт возьми! Но даже ему, такому красивому и титулованному, не позволено делать из Мюриэль дуру.
Эти мысли только подстегнули в ней решимость.
Кэти наконец-то появилась и протянула ей серую муфту.
— Спасибо, — пробормотала Мюриэль.
— Госпожа, вы уверены, что вам не нужно сопровождение?
Она замерла на миг, а потом покачала головой.
— Нет. Я хочу прогуляться одна.
— А когда вы вернетесь? Простите, но я думаю, милорд будет волноваться…
У Мюриэль вырвался горький смешок.
Мэл? Будет волноваться? Едва ли он вообще заметит ее отсутствие.
— Я не знаю, когда вернусь, Кэти. А если милорд будет спрашивать, то скажи… — она призадумалась, а потом отмахнулась. — Скажи что угодно, мне плевать.
С этими словами она повернулась к двери, игнорируя обеспокоенный взгляд служанки. Порыв холодного воздуха ворвался ей в легкие и будто бы вдохнул в нее жизнь. Надежду на что-то лучшее.
Она уселась в крытую карету, которая уже ждала ее у подножия парадной лестницы. Летом Мюриэль могла бы проделать путь до деревни пешком, но по льду и сугробам это было небезопасно.
Поездка заняла не более получаса, а то и меньше, и всё это время Мюриэль наслаждалась зимним пейзажем, выглядывая в маленькое квадратное окно.
Вокруг поместья графа Кендала раскинулись холмистые луга, покрытые сияющим белым снегом. Красивая картина, если не думать, что сейчас эта земля такая же холодная, как и сердце ее мужа.
Прибыв на место, Мюриэль отправила карету обратно и постаралась прогнать тоску. Скоро же Рождество! Всё вокруг напоминало ей об этом.
Праздник оказался даже масштабнее, что в деревне ее отца. Прекрасно!
Уличные музыканты играли задорные песни, а мужчина на огромных ходулях расхаживал взад-вперед и развал мятные палочки. Лавки тонули в красочных платках, шерстяных шарфах и замысловатых резных фигурках.
Вокруг пахло морозом и сосновыми ветками. Если бы только Мэла могло всё это порадовать…
Мюриэль тряхнула головой, выталкивая его образ из головы, и направилась дальше. Остановилась только у лавки с кружевами и тканями, которая стояла рядом с главной деревенской дорогой. Пришлось посторониться, когда мимо пронеслись звенящие сани.
— Чудесный день, миледи! — радостно поприветствовал ее торговец. — Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Эм… мне нужны подарки для сестер.
Она не была уверена, что увидит сестер до наступления Рождества, но ей просто хотелось чего-нибудь нового. Яркого.
Торговец отлично справился со своей задачей и помог ей подобрать четыре шелковых платка, отделанных кружевом шантильи. Как только Мюриэль передала мужчине монеты, он подмигнул ей и помог упаковать подарки в коричневую бумагу, перевязанную красными лентами.
Она попрощалась с торговцем и сделала шаг назад, чуть не врезавшись в еще одни сани. Но ни веселый звук колокольчиков, ни только что сделанная покупка, не подняли ей настроение. И это ее тревожило.
Она пришла сюда, чтобы украсть для себя частичку волшебства и хотя бы на пару часов забыть о своем провальном браке, но получалось скверно. Она не могла не думать о Малкольме, не могла перестать представлять его в объятиях другой женщины…
