спрашивает Калиста, подходя и глядя на нас поочередно.
Я не уверена, к кому она обращается, к Астароту или ко мне, но я отвечаю, желая поскорее всё это закончить.
— Да, всё в порядке, — говорю я, глядя на Астарота и умоляюще глядя в глаза.
— Извини, — говорит он. Он краснеет? Края его чешуи становятся красными, так змаи краснеют? — Я всего лишь ответил на вопрос, я не хотел быть таким громким.
Разговоры возобновляются позади нас, когда момент проходит. Калиста смотрит на нас своими острыми проницательными глазами. Она прикусывает нижнюю губу. На лице появляется полуулыбка, затем она кивает, кладя руки на каждую из наших рук.
— Если кому-то из вас нужно… что-нибудь, — она сделала эффектную паузу, прежде чем продолжить. — Я здесь.
Астарот выглядит озадаченным таким предложением, но я понимаю, что это такое. Она играет в сваху. Я улыбаюсь, качаю головой, потом кладу руку ей на плечо.
— Спасибо, но мы в порядке, — говорю я мило, но твердо, надеясь положить конец любым блестящим идеям.
— Конечно, — говорит она, и улыбка на её лице говорит гораздо больше, чем её слова.
Калиста уходит, но не без косого взгляда через плечо. Она идёт прямо к Джоли, которая вся закуталась в свои меха и ободранные одеяла, и они наклоняются близко друг к другу, чтобы шептать. Отлично, теперь они обе играют свах.
— Я не понимаю, — говорит Астарот.
— Не беспокойся об этом, — вздыхаю я. — Это женские штучки.
— Женские штучки? — спрашивает он, подчеркивая, что я ещё больше запутываю его.
— Ага, — улыбаюсь я, уделяя ему всё своё внимание.
Я не удивляюсь тому, как его взгляд падает на моё декольте. Даже если у меня больше ничего нет в этой жизни, боги сисек благословили меня, и я чертовски хорошо ими пользуюсь. Покажи нужное количество кожи, и ты сможешь заставить любого мужчину делать всё, что ты захочешь. Некоторые женщины тоже за это цепляются. Я не держу на них зла, это основа биологии и я не чувствую себя виноватой ни за что, что я сделала. Биология также требует, чтобы я ела и выживала.
Когда я стала достаточно взрослой, чтобы быть самостоятельной, я не хотела зависеть от своей приёмной матери в удовлетворении своих основных потребностей. На корабле у каждого был набор еды и припасов. Усыновление бродяги не принесло в этот набор ни крошки еды на нового члена семьи. По мере того, как моя потребность в еде и припасах возрастала, росла и трата её ресурсов, хотя она никогда не говорила об этом ни слова.
Острая утрата настигает меня ниоткуда. Я стараюсь не думать слишком много о Бейли или о том, что с ней случилось. Я полагаю, что лучшее, на что я могу надеяться, это то, что она умерла быстро. Это единственное, о чём никто из нас не говорит, о тех, кого мы потеряли, когда пираты напали на колониальный корабль. Только одна его часть разбилась здесь, та часть, в которой находились мы. Что стало с другой частью огромного корабля, никто не знает. Мы предполагаем, что все они погибли. Подумав о пиратах, я надеюсь, что они тоже погибли.
Мысль о том, что моя мама окажется в руках этих монстров, невыносима.
— Хорошо, — говорит он, его глаза встретились с моими.
— Астарот, — кричит Сверре позади нас.
— Да? — спрашивает он, но его глаза не отрываются от моих.
— Чем ты занимался раньше?
— Я работал в доках, — отвечает Астарот.
— Доках, да? — Я ухмыляюсь. — Значит, ты привык работать с большими коробками?
— Похоже на то, — говорит он.
Я не уверена, понял ли он мой намек или нет. Змаи прямолинейны, это природа их языка и, похоже, культура тоже. Или, может быть, он стал таким? То, как он смотрит мне в глаза, ухмылка на его лице, я думаю, что так и было.
— Где? — спрашивает Сверре.
Астарот отвечает, но я уже не слушаю. Всё мое внимание сосредоточено на изучении его лица. Сильная челюсть, полные губы, то, как они двигаются, когда он говорит. То, как его глаза не отрываются от моих, даже когда он разговаривает со Сверре. В этот момент я решаю, что сегодня вечером Астароту повезёт.
— Как насчёт прогулки? — спрашивает он.
Мне требуется мгновение, чтобы понять, что он говорит со мной, а не с ними. Затем мне нужно ещё немного времени, чтобы преобразовать звуки в слова. Теперь становится неловко. Я прочищаю горло и отвожу взгляд.
— Было бы неплохо, — говорю я.
Мы прощаемся с друзьями и выходим из квартиры. Они смотрят на нас так же, как и мы, но чёрт с ними. Это лучше, чем негативное внимание, к которому я привыкла, и я знаю, что они хотят для нас только лучшего.
Глава 3
Астарот
Гром в ушах от бешено колотящегося сердца мешает разговору, когда мы выходим из здания бок о бок. Когда мы вышли из тени на открытый воздух, тепло обволокло нас, как тёплые объятия.
— Ух, — выдыхает Лана.
— Ты в порядке?
— Да, жара меня каждый раз добивает, — говорит она.
— Ты приняла эпис?
— Да, уже не так ужасно, как раньше. Но всё равно у меня перехватывает дыхание, — улыбается она.
— Я рад, что тебе становится лучше, — говорю я.
Солнце садится, и его последние лучи заставляют сверкать защитный купол над городом, создавая тонкие радуги цвета, когда свет распадается на части.
— Я люблю закат, — говорит она. — Так красиво.
— Ты ходила на крышу посмотреть? — я спрашиваю.
— Нет, у меня никогда не было возможности, — говорит она.
— Пойдём!
Она протягивает руку. Она крошечная и мягкая, поскольку лежит в моей руке. Я встречаюсь с её глазами, великолепными глубоким лазами, которые так полны жизни. Мы улыбаемся, и первобытное желание заявить права на неё подскакивает, как и мой член. Я наклоняюсь ближе, желая, чтобы наши губы соединились, как и руки. Веки Ланы опускаются, пока не становятся полуприкрытыми, моё желание бушует, когда мы приближаемся друг к другу.
Наши губы встречаются. По моему телу пробежала дрожь, от губ до конечностей. Как только они встречаются, мы разъединяемся. Она отодвигается, когда я выпрямляюсь. Она смотрит в сторону, как и я. Я её обидел? Неопределенность пульсирует в моей голове.
— Куда идти? — спрашивает она без намёка на предостережение или огорчение.
Её рука всё ещё в моей, так что она не против, верно? Ей понравилось? Пока меня не охватила ещё бо́льшая неуверенность, я иду к зданию на окраине города. Это недалеко, несколько кварталов, которые мы преодолеваем
